Висячие дома и картошка в теплице
Отечественный фантастический фильм «Через тернии к звёздам» в Норильске можно было бы снять без декораций.
Километры путей и отвалов, парящие трубы комбинатов и месторождений. Город здесь несколько раз расширяли, так, что парадные сталинки переходят в знакомые всему бывшему СССР панельные пятиэтажки и, в конце концов, жилые кварталы сливаются с промзоной. По дороге из аэропорта (она здесь длинная) то тут, то там встречаются остовы брошенных несколько десятков лет назад сооружений – нерентабельно.
Символ местной жизни – дома на сваях. Вечная мерзлота, поэтому подвалов здесь не роют; со временем оттаявший грунт отходит от нижних плит, и многоэтажки словно бы повисают в воздухе. Так же словно в воздухе парят насыпные дороги, которые, тем не менее, всё время приходится латать. Над городом постоянно стоит облачный столб – то ли смог, то ли просто пар, поднимающийся от тёмного асфальта улиц.
И только перед расположенным за несколько километров микрорайоном Талнах пейзаж, наконец, обретает некоторую умиротворённость – с естественными изгибами, невысокими тундровыми берёзками, лиственницами и ёлками.
Дорогу пересекает речка Норилка – место местных баз отдыха и дач. В окне машины мелькает даже небольшая тепличка – рассказывают, кто-то упорный однажды умудрился вырастить здесь картошку. Хотя вообще местное лето – это моментально распускающаяся и так же облетающая зелень, ягоды и грибы, среди которых почему-то нет поганок, и рыбалка.
Но всё лето здесь – это чуть больше месяца. В середине мая -10, на улицах – снег. Сейчас – полярный день, а с ноября будет полуторамесячная полярная ночь, и, если зимой дует ураганный ветер, добраться даже на соседнюю улицу можно только на машине.
В отличие от средней полосы, в местных рамах – по три стекла. В местных продуктовых вы найдёте выбор оленины, но вполне можете не встретить кефир – сюда его просто не успевают довезти. В общем, добро пожаловать на Север.
Про северных бомжей, гостинки и собаку Юту
К своей нынешней должности – директора реабилитационного центра «Лествица» – Ирина Николаевна Хубецова пришла через беду: наркотики начал употреблять сын. Потребовалась реабилитация, к ней активно подключились протестанты, но со временем и директор, и сам центр стали православными.
– Среди прочего, мы с пастором круто разошлись на применении наказаний, – рассказывает Ирина Николаевна. – Он предлагал такую практику – оставить человека в одном халате и решать, сколько он будет так ходить.
В нынешнем центре наказаний не применяют. И принимают сюда всех, независимо от вероисповедания. Есть, правда, несколько условий: сдать мобильные телефоны, соблюдать гигиену, уважительно относиться к окружающим и подчиняться распорядку дня, место для молитв в котором тоже есть.
– Мобильники сдают – потому что со связью достать алкоголь или спайсы – это же так просто. Зависимые понимают друг друга без слов – мы не уследим. Помню, давно был в моей жизни случай: захожу в комнату, где сидят пять человек, и понимаю, что все они – в наркотическом опьянении.
Информация о «Лествице» передаётся из уст в уста, временами центр расклеивает свои объявления по городу, над входом собираются натянуть баннер с названием. В итоге люди приходят сами, ещё кого-то после выписки из больницы передают врачи, других приводят родственники. Хотя география здешних злачных мест – «варочных» и «гостинок» – директору тоже известна. Первые – это притоны, где варят дезоморфин, вторые – наследство, доставшееся Северу от советского прошлого.
Норильская «гостинка» – это обычная многоэтажка, но поделённая не на квартиры, а на комнаты с коридорной системой. Раньше такое жильё – площадью 14 или, в щедром варианте, 17 квадратных метров, давали тем, кто только приехал на работу. Позже, случалось, ютились в гостинках и семьи, однако при первой же возможности все старались получить, а позже и купить квартиру. Дома здесь часто страдают от подвижек грунта, так что большинство гостинок уже благополучно канули в Лету или же расселены и перестроены, но те, что остались – явный признак неблагополучия.
– Бывает, мы приезжаем и застаём в такой комнате набившихся человек десять, – рассказывает Ирина Николаевна. – Так, вповалку, можно перезимовать даже на Севере.
Как вообще в заполярном климате возможны бомжи? У нас есть чердаки и тёплые подъезды; у нас зимой покидал снег – и хозяева магазина дали тебе на бутылку. У нас, к сожалению, активны торговцы спайсами – многим хочется пролезть в Норильск. А спайсы, в отличие от дезоморфина, дают иллюзию, что жить с ними можно долго и завязать в любой момент. Итог – я знаю ребят со стажем употребления в четырнадцать лет и больше. А потом они влезают в долги, оказываются без квартир, попадают под суд…
У нас работал волонтёром Саша, бывший наркоман, который справился. А потом был рецидив, и от боязни ломок он стал ещё и пить. Употребляли они вместе с подругой, и однажды её нашли мёртвой: он как-то неосторожно пытался привести её в себя. Суд дал ему два года за неумышленное убийство, пока тянулись слушания, он снова завязал, и даже женился.
А потом родители погибшей девушки потребовали пересмотреть дело, и два года колонии ему заменили на одиннадцать лет тюрьмы. Сейчас он в Красноярске, теперь апелляцию подали мы, нашли в деле много нестыковок. Вот за него я буду бороться, а кому-то даже характеристики не напишу.
У женщин с детьми обычно очень большая мотивация к тому, чтобы перестать пить и колоться. У нас была Валентина, к нам она попала с восьмимесячным ребёнком, причём сначала её дочке врачи ставили токсическое поражение нервной системы (мама во время беременности принимала «крокодил»), а к пяти годам ребёнок выправился. Я считаю, что это – сила молитвы.
«Как, общаясь с нашими подопечными, не выгореть, не разувериться? Это, наверное, только на причастии. И ещё я по опыту знаю, что надо прощать. Они ж – как дети».
Здесь наш разговор прерывается, потому что Ирина Николаевна в пятый раз выставляет из кабинета коккера Юту. Вообще в кабинет Юте нельзя, но, увидев новых людей, она радостно вертится под столом и тащит нам свои игрушки.
– Моя дочь в Питере завела, а потом выяснилось, что с ней некому гулять. А здесь ей хорошо – все пытаются подкормить, разбаловали.
Реабилитация общиной
Вообще реабилитационных центров в Норильске несколько, но только в «Лествицу» берут даже тех, у кого документов нет совсем. Чтобы человек остался в центре, он должен захотеть расстаться с прежними зависимостями. При этом надо понимать, что приходящие сюда люди – нередко совсем не безобидные котики, а алкоголики или наркоманы со стажем. И в прежней жизни, где можно было не работать, не мыться, не убирать за собой, им было, в общем, комфортно.
Дальше начинается работа в нескольких направлениях: человеку нужно не только восстановить социальный статус – получить документы, оформить инвалидность или пенсию, найти родственников, жильё или возможность уехать «на материк». Его нужно заново научить жить среди людей. И ещё приходится много работать с волей и мотивацией.
Обитатели центра заново учатся тому, что деньги зарабатывают работой, а потратить их можно на что-то, кроме алкоголя и наркотиков.
Но главное направление работы центра – это духовная реабилитация. В документах значится:
«Выход зависимого человека в устойчивую ремиссию, восстановление его социального статуса не рассматриваются Церковью в качестве единственной цели. Конечной целью для Церкви является приготовление людей к вечной жизни. Для попавшего в плен зависимости человека преодоление зависимости становится необходимым шагом на пути спасения».
Именно поэтому здешний распорядок дня включает в себя молитву и обязательные к посещению катехизаторские занятия. На стенах здесь – иконы, из телеканалов только «Спас». По субботам обитатели центра обязаны присутствовать на всенощной, а по воскресениям – на литургии, один раз в неделю они обязательно исповедуются и раз в месяц – причащаются.
– Я понимаю, что всё это может быть механически, – рассказывает Ирина Николаевна. – Некоторые говорят, что только через год начали что-то понимать. Просто очень важно ввести зависимого человека в распорядок, заставить его наблюдать за собой. И ещё – вырвать из прежнего круга знакомств. Да, иногда нас обвиняют, что мы привязываем к себе, но зависимые люди всё равно к кому-то привязываются. А здесь они общаются между собой, а ещё есть церковь.
Замысел создателей центра в том, что извлечённый из прежней жизни человек попадает в общину, где терапией для него служит даже общение с окружающими. Обитатель общины должен по мере сил работать – если он не может выезжать за пределы центра (у «Лествицы» есть договор с коммунальными службами на уборку), то он работает внутри: готовит, убирает, стирает. Никакого обслуживающего персонала нет. На внешние работы обитатели центра ездят в сопровождении сотрудника, но денег на руки не получают – их заработок идёт на обеспечение нужд общины. Таким образом, сама необходимость жить для других становится поводом для психологической перестройки.
Продать квартиру, чтобы «Лествица» жила
Реабилитация имеет несколько этапов: год или более человек должен прожить в центре, строго подчиняясь распорядку. Срок этот удлиняется, если случаются срывы, так, чтобы в целом «чистый» период составлял не меньше года.
Дальше происходит собеседование, на котором определяется готовность реабилитанта жить самостоятельно, более или менее выстраивая свою жизнь. Задаются вопросы: «Где ты будешь работать?» «Как ты будешь тратить деньги?» В зависимости от результатов возможны два варианта: либо человек живёт в центре и работает там, куда центр его устроит (в Норильске есть предприятия, вписавшие во внутренний распорядок отрицательное отношение к алкоголю и наркотикам), либо живёт дома и работает в центре. Так проходит ещё два-три года.
Наконец, уйдя в устойчивую ремиссию, бывший реабилитант живёт и работает в миру, но при этом исполняет церковные послушания, либо приходит в центр волонтёром.
Расходов у «Лествицы» много. Помещение бывшего магазина ей когда-то выделил город, но, чтобы сделать здесь первый ремонт и провести отопление, Ирина Николаевна продала собственную квартиру А ещё нужно всех кормить, кому-то помогать вещами, восстанавливать документы.
Недавно, например, объявилась семейная пара; стали проверять – все бумаги утеряны, к тому же мужчина – гражданин Беларуси. То есть, к обычной переписке с властями (которые, кстати, и протоколы об утере паспорта обитателям центра составлять не торопятся, и штрафы предпочитают назначать максимальные), добавятся ещё контакты с посольством.
Какие-то деньги центр зарабатывает сам, однако сумма эта весьма нестабильна. У зависимых людей есть серьёзные проблемы с волей, и бывает так: человек прожил неделю, собрал вещи и ушёл, и на работу вместо него приходится выпускать кого-то другого, так что даже договора здесь составляют коллективные. По той же причине сложно наладить работу мастерской: собственные нужды центр обеспечивает, но вот производить сборку мебели на заказ постоянно получится едва ли.
Помогает «Лествице» епархия, центр пишет заявки на гранты, но федеральным программам на выходе нужен какой-то продукт: на деньги от государственных конкурсов у нас, например, можно попытаться снять фильм, но не оплатить консультацию психолога. А ещё федералы предпочитают поддерживать крупные сетевые организации, но почти не видят мелкие приюты.
А ещё здесь очень нужен отдельный центр по реабилитации подростков (среди которых тоже есть наркоманы, но которых нельзя селить вместе со взрослыми), да и центр по поддержанию женщин и профилактике абортов тоже лишним, увы, не был бы.
Волонтер трудной судьбы
На нашу просьбу поговорить Светлана выходит из кухни. В центре она считается волонтёром, на ночь уходит отсюда домой – у них с мужем поблизости есть квартира.
Впервые Света попала в центр в 2007, потом была в 2009. В последний раз немного выпила, и на четвёртый день поняла, что затягивает. Муж, сам бывший наркозависимый, сказал: «Быстро в центр!»
Когда-то муж Светланы прошёл реабилитацию; по ходатайству Ирины Николаевны ему нашли работу в местном ДЭЗе, в Талнахе супругам дали в социальный найм квартиру, ведь у них уже четверо детей. Старший – школьник – скоро поедет в православный лагерь в Томске, младшей девочке – четыре месяца, она громко гулит и охотно идёт ко мне на руки, средняя наматывает вокруг нас круги на детском велосипеде. А про себя я думаю о том, что предысторией к нынешней ситуации была вся жизнь Светланы.
Когда-то её отца посадили в тюрьму, а мать вскоре умерла. Родители, как водится здесь в отдалённых посёлках, официально расписаны не были, поэтому девочка-сирота отправилась прямиком в детский дом.
После детдома Света поступила в колледж – на художника народных промыслов, и понеслась вольная студенческая жизнь – общежитие, друзья. «Тогда мне казалось, что всё легко, и я всё могу, – вспоминает Света, – иногда по тем временам наступает ностальгия». С юношеских времён она продолжает общаться с одной подругой – та со временем вернулась в свой детдом воспитателем.
Отчислили Светлану с третьего курса. Теперь она думает о том, что надо бы доучиться, но у художников нет заочного отделения. А сидеть одновременно с детьми и контрольными работами по рисунку или вышивке – неудобно. В общем, пока дочка маленькая, – вопрос открыт…
Размышления о корнях на склоне горы Шмидта
Православие в здешних краях стало известно давно. Ещё до революции здесь работала Туруханская православная миссия, познакомившая с христианством основные местные этносы. Храмы в те времена стояли и в Хатанге, и в Дудинке, и в Эвенкии, были и передвижные походные; с XVII века ведёт свою историю Туруханский Свято-Троицкий монастырь.
Ещё одна особенность местной жизни – постоянная миграция. Проработав на Севере иногда не один десяток лет, к старости люди по-прежнему стараются выбраться «на материк». Так что и работа на приходах получается своеобразной: одни прихожане уезжают, приезжают новые.
В последние годы на Севере стало появляться много выходцев из Средней Азии. Попадают они сюда, не всегда до конца осознавая, куда приехали. Просто у них дома слова: «зарплата – тридцать тысяч рублей», – звучат фантастикой.
«А знаете, духовенство здесь, в основном местное, – рассказывает глава образованной два года назад Норильской и Туруханской епархии епископ Агафангел. – Это одна из моих задач – формировать духовенство из местных церковных активистов.
Привлечь человека сюда, на Крайний Север, тяжело, многие боятся. Но вот я сам норильчанин, отец-секретарь епархии – норильчанин, в кафедральном соборе у нас все либо здесь родились, либо прожили кто двадцать, кто тридцать, а кто и сорок лет. В Туруханске у нас возрождается монастырь. И монашество тоже в основном местное, постригались здесь. Я сам восемнадцать лет был игуменом Троицкого монастыря.
Знаете, когда любишь эту землю, любишь своё дело, то никуда ты и не стремишься. Церковь есть, спасение близко. Если есть приход, евхаристическая жизнь, то ещё, бывает, и времени на всё не хватает. И то надо сделать, и это – и уже не важно, светит там солнце или не светит.
Хотя и в полярной ночи есть своя красота, и в полярном дне. У нас за полярное лето происходит невероятно бурная жизнь – каждый день в тундре что-то новое растёт, цветёт. А полярной ночью… Мне кажется, раньше люди стремились в пустыни, чтобы вдали от мира совершать свой подвиг более сосредоточенно. А здесь сама природа создаёт тебе такую пустыню».
Помимо сибирского первомученика Василия Мангазейского, почитают в епархии и святителя Луку Крымского, проведшего больше года в ссылке в Туруханске, а потом возглавлявшего Красноярскую кафедру. Но святитель Лука окончил дни своей жизни на юге. В Норильске же остались те, кто покоится в многочисленных, до сих пор не до конца картографированных захоронениях «Норильлага». И храма в их честь в городе пока нет.
Местный мемориал – «Норильская Голгофа» находится на склоне горы Шмидта. Здесь стоят рядом православная часовня и памятные знаки в память о погибших поляках, латышах, литовцах, эстонцах, евреях. Несколько лет назад появился небольшой монумент в память о пленном японце – много лет спустя дочь нашла предполагаемое место упокоения отца.
А вплотную к границам мемориала подходит промзона. Здесь по-прежнему тесно слиты – климат, людские судьбы и производственные необходимости.
