«Едем с выключенными фарами»
Как пересекаешь русскую границу, сразу понятно: здесь не мирная жизнь. Идем колонной в 12 машин, и у всех – фары погашены, едем, можно сказать, на цыпочках, на ощупь. Понимаем, что рядом идут боевые действия.
Машины мы загружали в российском приграничном городе Новошахтинске. Туда гуманитарный груз довезла 20-тонная фура, но дальше ехать не могла. От услуг областных водителей грузовиков пришлось отказаться, они большую цену заломили. Приехали бесплатно помочь ребята из Москвы – семь «яхт на колесах», дорогие трейлеры для комфортных путешествий, руководил «яхтами» шкипер Юрий Непомнящих. Еще были фуры из Екатеринбурга и мы, два московских священника на личной машине. Но 6 тонн все-таки не поместились, оставили на хранение в Новошахтинске.
Пока все перегрузили, отправились уже под ночь. Едем с военным сопровождением, иначе нельзя. Я в одной машине с о. Евгением Лебедевым. Это он поездку организовывал: искал машины, звонил знакомым в Луганске. Он когда-то, еще до крещения, был участником боевых действий в горячих точках, пережил там такое, что нам и не снилось. Поэтому и не может сейчас спокойно стоять в стороне. Он и свою помощь тоже собрал, хотя многодетному отцу это непросто. Загрузил в собственную машину и поехал на ней, сам бензин оплачивал.
Я в последний момент подключился. Казалось бы, случайно вместе с о. Евгением попали, но как удивительно: оба – бывшие военные, у обоих – по семь детей, у обоих – автомобиль «Дастер». Это нас очень выручило, мы могли за рулем меняться. Все-таки от Москвы до Луганска – больше 800 км.
«Никóго нэмае, мы тут одны»
Заночевали в селе Дьякове под Луганском. Магазинчик у дороги уже закрывался, но мы упросили продавщицу продать нам хоть какой-то перекус. Добрая женщина такая, разговорились с ней, сначала по-русски, а потом я на украинский перешел – и она тоже. Украинский у нее с мягким выговором, как у моей бабушки из-под Киева. Я спрашиваю: «У вас здесь бандитизма нет? А то нам тут в машине у дороги ночевать». А она: «Та вы шо, никóго нэмае, мы тут одны. Мужики все воюють».
И правда, я потом и по Луганску шел – не понимал: что не так на улицах? Потом дошло: мужчин же нет. Они либо воюют, либо в подвалах прячутся. Одни старики остались.
Ночью за горизонтом слышались взрывы.
Приехали в Луганск. Город чистый, но везде следы боев и обстрелов 2014 года.
Поехали разгружать все на склад. Привезли мы в основном консервы (это самая нужная вещь, они не портятся), макароны, крупы, детское питание, памперсы. Были и книжки детям, и много чего еще. Разгрузились – и ребята на «яхтах» в тот же день уехали. Дальше уже по населенным пунктам должны были луганские священники развозить и раздавать по спискам: у кого дом разрушен, кто многодетный, кто голодный, кто вдовы. Списки составляли священники на местах, прихожане помогали раздавать.
Мы с о. Евгением должны были возвращаться в Москву, но наш военный сопровождающий уехал доставлять гумпомощь в другие города. Так что наша поездка затянулась на неделю. Приютил нас друг о. Евгения, гостеприимный местный батюшка о. Георгий Любченко. Всю неделю мы с о. Георгием и о. Александром Беспаловым развозили коробки по селам и поселкам. У о. Александра такое послушание: он в Луганской епархии занимается приемом и распределением гуманитарной помощи. Развозит ее и на своей машине: грузит так, что она чуть землю не скребет.
«Что Бог даст, то и будет»
Поехали мы с грузом в Долгое, уже без всякого военного конвоя. Тут вроде бы считается, что если ты с местным священником, то тебя пропустят.
Не доехали до КПП, повернули к селу. Гляжу – вся дорога перерыта танками и знак: «Осторожно, мины». Думаю, надо сфотографировать. Из машины стекло мешает, я вышел, снимаю. Вдруг мне впереди отец Георгий машет. Ну, я ему тоже помахал. Поворачиваюсь – а ко мне люди бегут с автоматами наперевес. Без касок, в каких-то вязаных шапках, бронежилетах, свои, чужие – непонятно.
Что делать? Паспорт показать? Лезу в карман. И тут же – Боже, что я делаю, подумают ведь, что я за оружием полез. Я сразу ладони открыл и улыбаюсь. Они метров двести бежали с автоматами, запыхались, слова сказать не могут. Я воспользовался паузой, говорю: «Да мы свои, вот у нас гуманитарная помощь». Тут у них отлегло: «Чего же вы к нам на КПП не подъехали, документы не показали?! Вы что, не понимаете, что тут происходит?!»
Проверили нас, все посмотрели и отпустили. А ведь когда они к нам бежали с автоматами, я подумал: ну все, здесь мы и ляжем.
Вообще, там сразу понимаешь: что бы ты ни делал, ты себя своими действиями не спасешь. Здесь ты во власти Промысла Божьего. Поэтому главное все время быть с молитвенным настроем, не суетиться, и будет то, что Бог тебе даст. Там и люди все так живут: только на Бога надеются.
«Без никакой паники»
Село Долгое стоит на границе Луганской области. Оно было первым нашим пунктом. Встретили нас гостеприимно, как и всюду, куда мы приезжали. Вышли к нам отец Олег Шилин, его матушка, старенький о. Аркадий, дети из воскресной школы. Там крепкий приход, все сельские дети в воскресную школу ходили.
В селе повсюду следы разрушений 2014 года, но есть и свежие. Обстрел у них начался в ночь на 20-е февраля и потом был каждый вечер до 24-го. Матушка показала нам трехметровую воронку за огородом: чуть-чуть до дома не долетело. А так – на огороде даже ульи пчелиные (матушка говорит «улькѝ») не пострадали. «Мы в доме были, молились, не прятались. Тут уж как Господь судит. Как есть, так и есть, – говорит матушка. – Но, конечно, мы боимся, что опять может снаряд прилететь, тут каждый день взрывы. Каждый взрыв – у нас содрогание».
Минометные обстрелы – штука страшная: у мины от миномета 120 мм дальность полета 6 км, а осколки разлетаются метров на 30 вокруг и пробивают даже броню бронетранспортера. При этом миномет с боеприпасами весит всего 70 кг, так что его незаметно можно в багажник погрузить, приехать, отстреляться – и на другую позицию. Националисты-анархисты могут так ездить на гражданских машинах, вычислить их невозможно.
Мина за огородом выворотила огромную плиту. «Там погреб был, – объясняет матушка. – В 2014 году там местные прятались, а этом году, слава Богу, никто не пошел, а ведь хотели. Это чудо, конечно, Господь отвел. Да мы много чудес тут видели».
Расспрашиваю приходских детей, слышали ли они взрывы, страшно ли было, где прятались. Охотно рассказывают: «Самый первый был выстрел, когда мы уже спать ложились. Бабушка вышла смотреть, куда он полетел. А потом большой выстрел прозвенел. Мы повставали, без никакой паники, пошли в подвалы, спали там. Четыре или пять дней мы там были». «Я вон у них в подвале жила, мой ненадежный». «Да, молились. „Отче наш« читали».
Я удивлялся: все детки аккуратненькие, чистенькие, общительные, не похожи на тех, кто живет среди бомбежек. А потом понял: они привыкли. Они в этом уже много лет живут. Взрослые учат детей по свисту мины определять перелет или срочно в землю врываться.
«Так бомбячат…»
На следующий день едем в село Кружиловку. Там ни магазина, ни аптеки, хлеба купить негде, ближайший магазин – за 7 км. Электричества тоже нет. Хозяйство есть, но и с ним трудности: кормов скотине не купишь. А выезжать страшно: «Так бомбячат… Сегодня вон в 12 часов так бубухнуло, что у меня стол подскочил», – говорит нам местная почтальонша.
Школа есть только в соседнем селе, но сейчас, пока громыхает везде, дети туда не ездят, у них дистанционка. Учителей в школе не хватает: всех мужчин, включая директора, мобилизовали.
Выехали из села, возвращаемся в Луганск. Из-под машины вылетают фазаны – здоровенные, как из зоопарка. А к вечеру заяц наперегонки с машиной бежит, еще и в кабину заглядывает! Зверья полно, рыбы полно, а брать некому: все мужчины – кто на фронте, кто прячется. Да и страшно в лес выйти, там на минах рвутся каждый день.
Люди в селах очень открытые, сразу начинают рассказывать о себе, о том, как они живут сейчас и что претерпели в 2014–2015 году от нацбатальонов. Это для всех самые жуткие воспоминания: «Они тут дома наши грабили, людей избивали, насиловали… Нацбатальоны потом украинская власть убрала, многих посадили. А с ВСУ (регулярная украинская армия – ред.) отношения гораздо лучше стали, человеческие: там же мальчишки срочники, и православных много».
«Мы дом освятили, нам Бог помог»
Привезли продукты в поселок Славяносербск. Встречает настоятель, о. Николай. Он все эти годы в поселке оставался, хотя часть священников уехала, увозя семьи. О. Николай с матушкой тоже натерпелись, даже в плен попадали. Отец Георгий Любченко их вызволял, рискуя жизнью. Все священники, кто тут остался, героического склада.
Перед тем как выдавать продуктовые наборы, послужили молебен о мире у иконы, которую привез из Москвы о. Евгений Лебедев: Киево-Братская икона Божией Матери. Киево-Братская! О. Евгений и копии ее распечатал, всем желающим раздавал. С молебна о мире мы начинали раздачу помощи везде, куда и потом ездили: в Трёхизбенке, Новоайдаре, в городе Счастье.
В Славяносербске много пострадавших домов. Бабушка Лидия Дмитриевна Пархоменко показывает нам свою хату, в которой снаряд снес угол крыши – и застрял, не разорвался. «Бог помог. Мы год назад дом как раз освятили».
В Трёхизбенке за последние дни два человека погибло от осколков, еще два ранены. В поселке ни газа, ни электричества, топят дровами. В храме холодно. Школа и детский сад пока не работают: здания пострадали, стекла побиты, все дети по домам.
Коров в Трёхизбенке перевели за последние два года: военные не разрешали выгонять их пасти. С рассадой тоже проблемы: электричества нет, без него в теплицы ничего не высадишь.
Но уже к нашему отъезду начались перемены к лучшему: пустили автобусы до Славяносербска и наконец дали свет. А когда мы уже собирались в Москву, пустили первый железнодорожный состав по Луганской области. Впервые с 2014-го года.
Счастье есть
Город Счастье был нашим последним пунктом. Несмотря на название, он пострадал больше всех мест, что мы успели увидеть. По неофициальным данным, погибло примерно 30 человек. В их числе – две прихожанки Свято-Екатерининского храма, куда мы приехали, мама с дочкой. Они были в собственном доме, их еще не достали из-под обломков. У дочки была тяжелая онкология.
В сам храм тоже угодил снаряд. Могло весь храм разнести, но разрушения минимальные: поврежден купол, выбиты стекла, 100 кв. м. Служить там сейчас нельзя, служат в воскресной школе. Там мы и выгружали продукты для счастьинцев.
Говорили со священником Андреем Адониным. Он, как и многие другие священники, травмирован происходящим. Рассказывал о своих мытарствах: внук заболел коронавирусом, дочка тоже, лечения нет, с 24-го шла бомбежка. Все прятались в подвале дома с детьми, а в подвале – стекловата да песок.
Решили из-под бомбежки вывозить детей в Северодонецк. Там хоть поликлиника есть. Вывезли. А через неделю и там началось: «Я здесь, в Счастье, звоню дочке, а мобильная связь то есть, то нету. Она плачет в трубку: «Что нам делать?» – и тут связь обрывается! Представляете, что с нами было?..» – батюшка не выдерживает, плачет.
В общем, поехал за дочерью, и других людей собрал, чтобы детей вывозить, – шесть машин получилось. Помолились, поехали с белыми лентами. Из Северодонецка выезжали под бомбежками, чудом вырвались. Бежали от войны, а она за ними гналась: ехали через Лисичанск, через Рубежное, и везде там бомбили. Боялись мин, боялись, что могут вернуть назад. Все молились, вся вереница спасенных. Было очень страшно, особенно за детей. Но выехали, вывезли туда, где потише.
Под конец мы прошлись по Счастью. Черные разрушенные дома без окон. Но все-таки не весь город погиб и разрушен, как о нем писали, какие-то улицы совсем не пострадали. Идешь – а там обычная жизнь, женщина на велосипеде с сумочкой везет продукты, девочка куклу в колясочке везет. В общем, не все Счастье уничтожено.
«Мы молимся о мире»
Пересекли мы границу в обратном направлении, едем по России – и кажется, будто это был просто кошмарный сон. Здесь смотришь: все спокойно, красиво, озимые взошли, поля зеленые, чистые машины ездят, иномарки. В Луганске ведь в основном отечественные, старые. Остановились на бензоколонке, зашли в кафе. Я спрашиваю: «Есть у вас что-нибудь постное?» – и мне в ответ постное меню на двух страницах. А там у людей хлеб не каждый день завозят, нет света, тепла. И начинаешь понимать, как легко все может рухнуть.
Люди там удивительные: они пережили горе, разрушения, бомбежку, сидели в подвалах, но остаются мирными, нет никакой ругани, злобности. Даже внешне сохраняют достоинство, одеты чисто, аккуратно, несмотря на тяжелый быт. Встретили нас как родных, очень искренне и откровенно разговаривали. С благодарностью принимали помощь и сами делились последним: коврижку нам испекли, меда дали, везде пытались накормить.
Вообще, наш подрясник был для нас как бронежилет. Люди понимают, что священник не воевать приехал. Вера все-таки должна нас вылечить и объединить. Многие пастыри на территории Украины говорят, что эти события – проверка нашего христианства: сможем ли мы выжить и не озвереть, сможем ли простить и жить дальше, православно жить.
Сильные впечатления у меня и от героических священников, которые, сами пройдя через страдания, живя в тяжелых условиях, помогают людям. Прихожан своих они успокаивают и утешают, не создают никакого образа врага. Когда батюшки в Луганской епархии молились перед Киево-Братской иконой, они потом говорили: «Мы молимся только о мире, чтобы быстрее все закончилось и чтобы мы мирно жили – и украинцы, и русские».
Мы встречали и русских, и украинцев, но не встретили разделения по национальному признаку. И говорит кто на русском, кто на украинском. Отношение друг к другу уважительное, нет такого, как у нас сейчас бывает: кто-то может унизительным словом назвать украинцев. Там люди понимают, что мы братский народ, одна вера, кровные родственники, и надо молиться о быстрейшем примирении.
Я тоже про себя думаю: ну как я могу относиться к Украине? У меня один дед погиб в 1941-м в Раве-Русской под Львовом, а второй дед, русский, из-под Смоленщины, погиб, форсируя Днепр. У меня бабушка из-под Киева, я у нее в Берестянке все детство провел. Для меня все, что сейчас происходит, – очень страшно и больно. Молюсь вместе со всеми о мире, чтобы жизнь там наладилась, чтобы можно было примириться и вместе молиться Богу.
Уже в Москве, 30 марта, я узнал, что «яхты на колесах» нашли возможность приехать в Новошахтинск и перевезти остатки церковной помощи в Луганск. Замечательные ребята. На всех их машинах был хэштег #Мы вместе #Время помогать. Когда мы ехали, я смотрел на этот хэштег и вспоминал слова святителя Николая Сербского: «Знаете ценность свою? Она равна количеству людей, которые не могут жить без вашей заботы».
Фотографии предоставлены о. Андреем Близнюком
