В 15 лет Валерий Крылов потерял руку. Сейчас ему 20, он преподает физкультуру в школе Санкт-Петербурга для особых детей. То, что со стороны кажется необычной историей, для Валерия – будни.
Я был готов к ампутации
– У меня в шесть лет обнаружили врожденное заболевание сосудов. После многочисленных операций пришлось ампутировать руку – началась гангрена, – объясняет Валера. – Я уже был подростком и психологически оказался готов к ампутации, она не разделила жизнь на до и после – как часто пишут журналисты.
Мне даже стало легче, когда после неизвестности, безрезультатных лечений-мучений наконец сказали – «ампутация». Я почувствовал: всё, это точка. Дальше уже разбирайся, как будешь жить без руки. Определенность появилась. В быту тоже быстро приспособился – когда были сняты все бинты и швы, я был уже полностью адаптирован, мог делать все необходимое.
Тяжело пришлось в детстве: и в семье непросто, и я с вечно опухшей рукой. Приходишь на площадку, а там дети: «Ой! А это заразно? Не хочу с тобой играть!» Я объяснял, и кто-то говорил: «Ладно, давай играть», мы играли; если говорили: «Не-не, все равно боюсь», я шел играть один.
У меня такой склад ума – я с детства был неприхотливым в контактах, со мной не нужно было постоянно заниматься. Родители могли оставить меня на одном месте, и я сидел, пока за мной не придут. Мне дадут одного динозавра, я просижу с ним часов семь.
Но если меня брали в игру, я с удовольствием присоединялся. То есть я не социопат. Не было такого, чтоб я не хотел играть с другими детьми. Классе в седьмом я пошел заниматься в разные кружки: всегда был при деле и в общении, видел, что есть люди понимающие, а есть – не обученные нормально реагировать на тех, кто не совсем похож на них.
Конечно, случались приступы злости… или возмущения: «За что? Я никому плохого не желаю, никого не трогаю, но при этом мне досталось, и я должен это как-то разгребать, хотя не знаю, как». Но Бог помог мне не тем, что избавил от испытаний, а тем, что дает силы с этим справляться. Если что-то произошло, я пытаюсь с этим смириться и понять, что делать дальше.
Мне помогло общение
Человек может стать нормальной личностью только в общении. Этот опыт может быть плачевным, но он все равно полезен.
Хорошие люди всегда будут встречаться, но можно не увидеть их из-за каких-то своих обид, горестей, жаления себя.
Когда я был маленький, меня очень поддерживала мама – у меня, кроме мамы, никого и не было. А в шестом классе классным руководителем у меня была отличная учительница. Я могу с уверенностью сказать, что это моя вторая мама. С этим человеком поддерживаю контакт по сей день. Она вложила огромное количество тепла, уверенности, мудрости и понимания, что жизнь никогда не будет простой, но не будет и безнадежной. Она преподавала у нас русский язык и литературу, я полюбил книги благодаря ей.
Вот даже недавно – мы виделись около месяца назад… Этот год для меня по разным причинам стал особенно непростым, я даже как-то поник. Но мы с этой женщиной встретились, разговаривали – о том, об этом, я что-то про себя, она про себя… И в какой-то момент она говорит: «Валера, несмотря на все, что происходит, ты действительно счастливый человек». Каждый раз, когда мы с ней видимся, она наполняет меня какой-то энергией – просто потому, что человек умный, потому, что с ней всегда есть, о чем поговорить.
Самое главное, считаю, – когда с человеком можно поговорить обо всем.
Почему я счастливый? У меня есть голова на плечах, есть любимый человек рядом, я иду по жизни в нужном направлении, я не сдался, не ушел на какое-то дно, и моя жизнь складывается гораздо лучше, чем у многих людей и более здоровых, и с гораздо большим достатком.
Сам себя я считаю здоровым, не инвалидом. Я многое делаю быстрее, чем люди с двумя руками, например завязываю шнурки. Держу один конец шнурка протезом. Могу и культей, но протезом получается быстрее.
Спорт и дети
Для меня спорт – увлечение. Я даже не связываю спорт со здоровым образом жизни. Мне просто всегда нравилось играть в футбол, в баскетбол, в разные командные подвижные игры. Из-за проблем с сосудами бегать мне было тяжело, но хотелось. Любил я и полазать где-то.
Но в детстве мне это все запрещали из-за постоянных рисков: сломаешь руку – ампутация, заболеешь – не ляжешь на операцию. А у меня к футболу была страсть, я носился как ненормальный. Поэтому у мамы была паника.
Позже я записался в центр реабилитации в спортзал – просто воспользовался бесплатной возможностью. Там предложили поучаствовать в городских соревнованиях – побегать. А я до этого никогда в жизни бегом как таковым не занимался. Мне сказали: «Попробуй! Может быть, выиграешь какой-нибудь приз, стипендию дадут».
В результате я потом два года занимался легкой атлетикой. Заканчивал школу и не знал, куда идти дальше. Мне посоветовали Институт адаптивной физической культуры при Университете имени Лесгафта. Попробовал, поступил и не жалею.
Сейчас я на третьем курсе. И дальше хочу работать в этой сфере. Дело даже не в том, что это связано со спортом, – это работа с детьми с различными нозологиями.
С детьми общаться я не боюсь, скорее, боюсь им навредить. Поэтому стараюсь всегда думать, что говорю, контролировать каждую свою интонацию, особенно с подростками. Даже если человек не покажет тебе, что его задело, на него это может очень сильно повлиять.
Моя работа обязывает и учит контролировать свои эмоции. И наши преподаватели говорят нам: «С детьми вы всегда должны быть в хорошем настроении».
Я считаю, что тот, кто не готов к такому, не должен работать не только с детьми, а и вообще с людьми. А когда работаешь с детьми с инвалидностью, особенно нужно держать себя в руках – чтобы они не расслаблялись.
Многое я уже понял из своего же детского опыта, из опыта моей младшей сестры, знакомых.
С детьми нужно вести себя очень аккуратно, иначе из них могут вырасти неуравновешенные, несчастливые взрослые люди.
«А мы вас сегодня злить будем»
Работа в школе преподавателем физкультуры – не первая встреча с особыми детьми. До этого я работал кем-то вроде няни для девочки с аутизмом. Мне просто знакомые сказали, что есть ребенок, с которым никто не хочет сидеть, предложили попробовать.
Группы в нашей школе небольшие, по семь-восемь человек, но есть с тяжелыми формами разных нозологий, есть с проблемами полегче.
С кем лично мне легче работать, а с кем труднее – от диагноза ребенка не зависит. Во-первых, дети с одной и той же нозологией могут быть с разной динамикой, во-вторых, кому-то в день знакомства просто могла моя футболка не понравиться, и потом этот момент придется долго фиксировать и исправлять, чтобы ребенок смог мне довериться.
В одной из групп нет ни одного ребенка с речью, но в основном я общаюсь с ними, как со здоровыми детьми.
Бывают моменты, когда у ребенка по неизвестной мне причине начинается эмоциональный всплеск или агрессия – мы занимались, все было хорошо, и вдруг… Тогда начинаешь перебирать варианты: может быть, он перезанимался, может, он хочет пить или в туалет. Я его спрашиваю, спрашиваю, смотрю на реакцию. И, конечно, спрашиваю у воспитателей, которые остаются на занятие. Иногда они сами мне говорят, в чем дело. Чаще всего непонимание возникает тогда, когда дети переутомились за день или только пришли после каникул, после болезни и еще не включились в учебу. Тут уже нужны и терпение, и настойчивость.
Эти дети гораздо быстрее считывают твой настрой, чем многие другие люди. И, если ты из себя что-то строишь или сюсюкаешь, они это поймут сразу же.
К кому-то из учеников возникает особое отношение, какие-то личностные притирки – когда кто-то лучше делает то, что мне нравится. Но я стараюсь этому хода не давать, не то что смотреть на всех детей одинаково, но понимать, что у каждого ребенка есть свои причины для того или иного поведения.
А иной раз начинаю себя винить, что поругал ребенка или как-то не так вздохнул, а, оказывается, у него что-то случилось в семье, поэтому он так себя вел.
В группе, где речевые ребята, занятии на пятом или шестом они мне сказали: «А мы вас сегодня злить будем». Я спрашиваю: «А как это?» Отвечают: «А вы не злитесь, вы добрый слишком. Так вот мы вас позлить хотим».
Говорю: «Ну, постарайтесь. Будете у меня 40 кругов бегать потом. Меня злить не нужно». Я их не жалею, для меня они такие же дети, как и остальные. Самое приятное в работе – видеть, что они действительно получают удовольствие, а не просто пришли туда, куда их привели, и занимаются потому, что надо. Ребенок делает, ты его хвалишь, он начинает улыбаться.
А мой протез вызывает у них интерес. Спрашивают: что да почему? Рассказываю им, они так слушают.
За время этой работы я понял: мой приоритет – дети c интеллектуальными нарушениями. В перспективе хотелось бы поступить в медицинский вуз на психиатрию.
«Ты это выбрал потому, что у тебя самого инвалидность»
Друзья нормально воспринимают мою работу. Знают они об этой сфере, конечно, очень мало. Я-то с детства привык. Иногда мне очень тяжело поставить себя на место людей, которые действительно никогда не контактировали с кем-то из людей с инвалидностью.
Но многие говорят: «Ты это выбрал потому, что у тебя самого инвалидность». Не могу ответить на этот вопрос, так как и правда не знаю, как жить по-другому, без постоянных приемов лекарств и инвалидности. Понятно, что если бы не было ампутации, если бы я не прошел путь, который у меня был, то не был бы тем человеком, какой я сейчас.
Но так можно сказать про любого, даже так: «Если бы сегодня утром не съел кашу, ты не был бы таким, как сейчас». Но если у меня есть возможность сделать их жизнь лучше – подарить им какие-то приятные моменты или принести какую-то пользу их здоровью – то я очень рад, что могу этой возможностью воспользоваться.
