Я хотел бы поговорить о некотором феномене, когда «неверующие» оказываются если не добрее «верующих», то отзывчивее на помощь.
Начнем, как положено, с терминологии. В этом тексте «верующими» я буду называть строго воцерковленных православных христиан – способных без Википедии объяснить, что такое проскомидия, без шпаргалки и с полным согласием прочитать Никео-Цареградский Символ Веры и молитву Ангелу-Хранителю, понимающих, зачем они причащаются и осознанно выбирающих частоту этого действия, а также стремящихся исполнять нравственные и аскетические правила, заведенные в Русской Православной Церкви. Под «неверующими» – всех остальных российских жителей, исключая исчезающие малые величины вроде христиан неправославных деноминаций, иудеев и буддистов, а также мусульман, о внутреннем мире и жизненных приоритетах которых я имею довольно смутное представление. В «неверующие» попадают также и те, кого в Греции зовут «православный на колесах», то есть тот, кто в Церковь не ходит, а приезжает трижды в жизни – на собственные крещение, свадьбу и отпевание.
Так вот, я хотел бы поговорить о некотором феномене, о ситуации, когда «неверующие» оказываются если не добрее «верующих», то отзывчивее на помощь. Разумеется, саму по себе доброту измерить невозможно (кто считает иначе, пусть перечитает историю про вдову и две лепты), но из некоторых наблюдений вполне можно вывести тенденции.
Начнем с частностей. Одна моя знакомая верующая воцерковленная семья усыновила ребенка с серьезной инвалидностью. И когда об этом стало известно в кругу общения этих хороших людей, то их неверующие друзья только что в очередь не становились – привезти специальные девайсы для детей с таким типом инвалидности, помочь деньгами, подготовить дом к появлению человека с особыми потребностями и так далее. Верующие же друзья и знакомые такого рвения не проявляли, ограничившись произнесением дежурных слов «молодцы», «поздравляем» и т.п.
Впрочем, можно предположить, что этой конкретной семье просто не повезло с окружением.
Другой пример, более общий – это история о том, с чего началась история «Анархосиндиката Тугеза», самого известного неформального волонтерского движения в стране. А началась она с того, что на портале dirty.ru была рассказана история начальника полузаброшенной вертолетной площадки, который много лет чистил давно никому не нужную взлетно-посадочную полосу в глухой тайге и тем дал возможность посадить терпящий бедствие самолет с семьюдесятью пассажирами на борту. Читатели портала восхитились этим поступком и решили сброситься мужику на снегоход. Операция прошла успешно и вездеход для героя был куплен и вручен. После чего люди продолжили свою деятельность уже на постоянной основе, совершая волонтерские и благотворительные дела регулярно, превратившись в самое известное из неформальных движений такого рода, постоянно проводящее мероприятия, ярмарки, сборы средств и так далее.
Но надо иметь в виду, что такое dirty. Это сетевая площадка, на которой верующих в лучшем случае терпят. Заявить себя открыто как православного, а тем паче церковного человека в полемике, чревато массой неприятных подколок, суть которых сводится к тому, что верующий – синоним дурака или просто не очень честного человека. Однако Тугеза сформировалась именно там, а не где-то еще. В Церкви тоже случались такого рода стихийные благотворительно-волонтерские проекты – скажем, форум о.Андрея Кураева (признан в РФ иноагентом) сумел родить фонд, но на фоне светских инициатив церковные выглядят довольно бледно.
Вот есть, например, Некоммерческое партнерство «Все Вместе». В нем состоит тридцать шесть отдельных благотворительных организаций. Все они собирают частные пожертвования, кто как умеет. У них разная направленность, разные ресурсы, но одно можно сказать точно: фонды, ориентированные на верующую аудиторию, отнюдь не являются лидерами отрасли. При всех своих успехах «Предание» отстает по сборам от ориентированного на аудиторию интернет-СМИ «Помоги.орг», а православный благотворительный фонд «София» – от «Созидания».
Все самые крупные благотворительные фонды – светские. Всей мощи благотворительной деятельности Церкви не хватит, чтобы догнать «Российский фонд Помощи» или «Подари Жизнь». Хотя на стороне Церкви и исторический авторитет, разветвленная по всей стране сеть филиалов, поддержка, как минимум политическая, государственных структур и даже возможность не только попросить о милости, но и пригрозить грядущим адом, каковой возможности светские организации начисто лишены. Это не значит, что жертвователи этих фондов – сплошь неверующие. В том, как эти фонды обращаются к своей аудитории ничего специфически «для православных» нет. Попросту говоря, они не обращаются «Христа ради», не вывешивают плакатов в храмах, об их сборах не рассказывают священники на проповедях. Но в тоже время, если посмотреть на цифры: на помощь Крымску Церковь собрала около 50 миллионов, а светский Красный Крест – почти миллиард.
Конечно, у подобных явлений есть и чисто внешние причины, фактические. Скажем, верующих (о терминах мы договорились выше) в стране все же крайне немного, и потому выхлоп от их деятельности меньше. Это стоит учитывать, однако нельзя не отметить, что Церковь не смогла внушить достаточно доверия к себе как к благотворительной организации даже и тем 60% населения, которые при опросах называют себя православными. Россияне предпочитают помогать через иные организации.
Отчего так происходит. Подумав, я нашел несколько причин.
Верующие, в отличие от неверующих, значительно менее эмоциональны, а в России принято помогать именно под влиянием эмоций, иная помощь представляется корыстным, неправильным действием. Но верующих как раз учат в Церкви держать свои эмоции в узде, постоянно контролировать внутренние движения и оценивать их на предмет их правильности. Православные все как один наизусть знают, что творящему дела милосердия угрожает опасность возгордиться и затщеславиться, а потому порою могут и остановить руку помощи, ограничившись молитвой. Наставления святых о том, что добро, совершенное с неправильной мотивацией, – хуже зла, можно цитировать долго и скрупулезно.
Верующие и неверующие живут в разных мирах, у них разные основополагающие понятия, в том числе – понятия о добре и зле. Они совпадают на неглубоком уровне (и те, и другие, согласны, что воровать плохо, а больного надо лечить), но различаются на уровне определений. Для неверующего в конечном счете синонимом зла является вред, в перовую очередь – вред материальный. Для верующего добром является Бог и то, что от Него – и вред может быть такого рода добром. Поэтому для верующего легче примириться с несовершенством мира, легче принять его печальные факты. Неверующий как правило полагает (в обыденной жизни), что хуже смерти ничего не бывает – и в случае столкновения со смертью начинает активно противодействовать. Неверующий, узнавший, что ребенок умирает, не сможет, в отличие от верующего, успокоить себя мыслями о том, что в этом есть некий высший смысл и ребенок после смерти окажется в раю. В то время как верующий может и успокоиться на такого рода рассуждениях. Как писал преподобный Амвросий Оптинский – «Хорошо помочь и погоревшим, но тут одна лишь скорбь, по большей части приносящая пользу людям, для какой причины пожар и попускается от провидения свыше; но стократно выше то, если сохранить или дать возможность сохраниться многим от явного душевного вреда». Верующие помнят, что скорбь может приносить пользу людям – и не всегда спешат их от этой скорби избавить.
Верующие вообще привычнее к смерти и горю – когда недавно умер Анатолий Данилов, основатель самого посещаемого православного сайта «Православие и Мир», то одной из реакций среди общего горя было и напоминание о том, что вообще-то мир есть место довольно печальное и многодетные в провинции голодают, но о них почему-то не плачется никто. И это не есть реакция человека бездушного, а просто честно исполняющего аскетическую заповедь – «помнить о смерти». Когда что собственные, что чужие смерть и страдания воспринимаются как нечто привычное и отчасти «нормальное», то и стремления перебороть их значительно ниже. Это позволяет, конечно, не теряться в острой ситуации, но и отзывчивость, особенно как чисто эмоциональная реакция, становится сильно меньше.
Именно поэтому в православной среде я встречал самые жесткие, принципиальные варианты позиции «помогать не нужно». Например, недавно был объявлен сбор средств для Насти Терлецкой – и, хотя сбор велся тремя православными приходами, его противниками стали именно верующие, заявившие, что сбор средств с благотворительным праздником – это пиар и фарисейство, а надо собственно, молиться за Настю и более ничего. Конечно, и в среде антицерковной есть категорические противники благотворительности – социал-дарвинисты или те, чей нежный вкус оскорбляют грубые просьбы разговоры о смерти и страданиях, но их все же не очень много и они отчетливо осуждаются даже большинством светского же общества. В то время как группа принципиально «неподающих» в Церкви заметнее и смотрится значительно более дико. Тем более, что за ними стоит и некоторая традиция, высказанная, например, святым Игнатием Брянчаниновым: «Нет никакого согласия между Евангельским добром и добром падшего человеческого естества. Добро нашего падшего естества перемешано со злом, а потому и само это добро сделалось злом, как делается ядом вкусная и здоровая пища, когда перемешают ее с ядом. Хранись делать добро падшего естества! Делая это добро, разовьешь свое падение, разовьешь в себе самомнение и гордость, достигнешь ближайшего сходства с демонами».
Верующие при этом живут в мире куда более заполненном болью и страданием, нежели неверующие, не только по своим внутренним ориентирам, но и просто фактически. В российском светском, то есть нецерковном, мире вообще не очень принято просить о помощи кого бы то ни было. Можно ругаться, и добиваться положенного по праву, можно хитростью или силой отнимать чужое, но вот нарушать полууголовную заповедь «не верь, не бойся, не проси» большинство населения не решается даже в весьма тяжелых ситуациях. А вот верующие в курсе, что просить – это не стыдно. Вся их жизнь заполнена бесконечными «дай», обращенными к Богу, и «подайте, Христа ради» от братьев по вере. Потому они просто привычнее – если неверующего ситуация, когда некто умоляет о помощи, есть явление экстраординарное, то для верующего оно привычно, как полдень. Как, надо сказать, и обман со стороны просителей, ибо всякому, кто всерьез верит, случалось просить Бога о помощи, получить помощь, а после не исполнить собственных обетов.
Как ни странно, все это ничего не говорит о том, что неверующие добрее верующих. Это говорит о том, что они менее рефлексивны и их концепции добра и зла более просты, а оттого сильнее мотивируют на конкретные действия – но не более того. Можно даже предположить, что представление верующих о благе ближнего глубже – ибо верующему, в отличие от неверующего, творить благо заповедано Богом, и он не может просто так заповедь игнорировать, а вынужден либо оправдывать ее неисполнение, либо каяться в нем. В Церкви невозможен Тема Лебедев с его матерными рассуждениями об онкологических больных, или Александр Никонов, предлагающий убивать детей с врожденными нарушениями развития.
И еще одну вещь в качестве финала упомянуть следует. Я работаю в благотворительности уже пятый год. Я постоянно общаюсь с руководством, сотрудниками и волонтерами фондов. Так вот, среди них я не помню ни одного сознательного атеиста, а большинство так или иначе имеют некоторую осознанную религиозную позицию. Слова «Рождество» и «Пасха» для благотворительного сообщества – не пустой звук и не синоним слова «напьемся», а воспоминания о событиях из жизни весьма важного для них Человека.
Я не знаю, о чем это говорит. Но этот факт меня, несомненно, радует.
