Если вас интересует благотворительность, вы хотите разбираться в новых технологиях, читать экспертные интервью с яркими фигурами в мире НКО и помогать с умом — подписывайтесь на секторную рассылку Милосердие.РУ. Чем больше мы знаем, тем лучше помогаем!
Нам не нужна ваша жалость, нам нужно уважение – говорят в инвалидном сообществе, когда речь заходит о грубых или неприятных человеку определениях: даун, карлик, бомж, инвалид.
Если нам не все равно, какое слово используется, значит это важно, считает Максим Кронгауз, лингвист, доктор филологических наук, автор книги «Русский язык на грани нервного срыва». Он предлагает не бояться придумывать новые слова и создать онлайн-словарь рекомендованной лексики для разговора об инвалидном сообществе и еще один – для профессионального разговора о благотворительности.
Важно оценить степень негативности
– В нашей культуре есть темы, о которых нам трудно говорить, но по разным причинам. Чаще всего это связано с их табиурованностью. И, как следствие, нет лексики для разговора о них. Взамен часто вырабатываются жаргонизмы или грубые слова.
С инвалидностью другая проблема, ведь тема не табуированная. Скорее слова в этой области отягощены «лишними», «ненужными» смыслами. Инвалидность ассоциировалась с ущербностью, поэтому слова, которые описывают диагнозы или физическое состояние человека, например, даун или дебил, приобретали негативное значение – дополнительно к каждому смыслу оценку, иногда довольно грубую. Они превращались в грубые именно в силу этой негативной оценки.
Важно оценить степень негативности этих слов, ведь в некоторых случаях она неочевидная. Думаю, история со словом «инвалид» показательна. Кто-то усматривает в нем негативность, а другой – нет. Здесь очень важно договориться. Кому? Прежде всего, сообществу – тем, кого касаются эти слова, – и журналистам.
БОМЖ или бездомный
– Язык живой и он меняется. И диктат политкорректности всегда вреден, потому что выражает лишь одну точку зрения. Если мы говорим о слове «бомж», то ему сопутствует некий образ, и он не очень приятный. Идея облагораживания этого слова довольно безнадежная. Если оно приобрело подобные ассоциации, то лучше от него избавиться.
На мой взгляд, слово «бомж» имеет более неприятные ассоциации, чем старое слово «бездомный». Хотя по сути они синонимичны. Это как раз показывает, что была попытка бюрократической политкорректности – заменить слово «бездомный» на бомж. Она породила более неприятные ассоциации, чем изначальное понятие.
Слепой или незрячий
– Такого рода слова, например, старый-молодой, толстый-худой – они все в какой-то момент начинают «цеплять» оценочность. Худым быть лучше, чем толстым. И слово «толстый» приобретает легкую отрицательность. Молодым быть лучше, чем старым.
Но бросаться все переименовывать бессмысленно.
Незрячий семантически ничем не отличается от слепого. Вопрос лишь в силе отрицательной оценки, сопровождающей слово. Это только вопрос договоренностей. Мне слово слепой не кажется ни оскорбительным, ни обидным. Но если сообществу так кажется, то, значит, слово надо менять.
О просчетах в словотворчестве
– Если говорить о вкусовых просчетах, например, «особики» (имеются в виду особенные дети) или «недоносики» (недоношенные дети), то это субъективно: мое мнение лишь одно из многих. Все же обычно замены слов, ставших грубыми, на слова, подчеркнуто положительные, даже сентиментальные, бывают неудачны. В этой функции предпочтительней нейтральные слова, не вызывающие дополнительных эмоций.
Когда мы вместо диагноза «буллезный эпидермолиз» называем детей, страдающих этой болезнью, «бабочками», как бы подчеркивая хрупкость их кожи, мы тем самым пытаемся компенсировать весь комплекс наших сложных переживаний, связанных с этим заболеванием. Я не против конкретно этих слов. Но кажется, что замена диагноза на такие слова, которые не могут функционировать нейтрально, эмоционально перегружает разговор. Мешает спокойному диалогу на эту тему.
В общем, с детьми-«бабочками» это когда-нибудь сотрется, а вот с уменьшительно-ласкательными суффиксами вряд ли. Чрезмерные пафос и сентиментальность тоже вредят делу.
Вообще есть ощущение, что любая оценка мешает нормальному функционированию лексики. Повторюсь, что если мы активно меняем слова с отрицательной оценкой на слова с положительной, то это тоже не всегда хорошо.
Как диагнозы стали ругательствами
– Сначала по отношению к людям, отличающимся от большинства психически или физически, создается своего рода культурное гетто. Дальше это слово, например, даун или олигофрен, обозначающее маргинальную группу, по мнению большинства, начинает распространяться на других маргиналов и неприятные явления. Ведь их место в общественной иерархии ниже, чем у носителей нормы. И эти слова-диагнозы мы распространяем на других людей, не страдающих подобными заболеваниями, но которых мы таким образом тоже маргинализуем.
Придумали выражение «альтернативно одаренные», но и здесь заложена попытка политкорректности дать положительную оценку. У многих это словосочетание сегодня вызывает усмешку. В общем, приходится признать, что и в этом случае попытка компенсации проваливается.
Однако есть активное меньшинство, например, мамы детей с синдромом Дауна – они смогли перебороть ситуацию даже при отсутствии поддержки молчаливого большинства. Они объявили неприличным использовать слово «даун» в качестве оскорбления. Эффективность работы меньшинства в этом направлении зависит от степени его активности и авторитетности. Но в данном случае, когда мы говорим об инвалидности, ситуация расположена к языковом изменениям и тут нет конфликтности. Скорее нужно согласие внутри сообщества.
Стратегия договора
– Сегодня, когда мы пытаемся изменить отношение к явлению и к людям, совершенно очевидно, что эта лексика уж точно не годится. Понятно также, что мы не можем использовать в нейтральном контексте слова, если они уже приобрели оскорбительный смысл.
У меня есть положительный опыт по формированию лексики на контрасте со стратегией феминисток – они пытаются не договориться, а переломить ситуацию через скандал.
Договариваться – более эффективная стратегия в нашем обществе. Тем более инвалидное сообщество не вызывает отторжения. Может быть, у кого-то и вызывает, но публично высказывать это мало кто решиться. Потому что, в общем, это неприлично. В отличие от феминизма, где страсти умело нагнетаются.
Моя позиция простая. Мне гораздо интереснее следить за спонтанным развитием языка, а не за его регламентацией. Язык – инструмент с помощью которого я могу оценивать общество.
Не бояться придумывать новые слова
– Не стоит забывать – когда мы активно боремся против широкого употребления какого-то слова, сначала необходимо предложить ему замену.
Ситуация, в которой один человек, полагаясь на свой вкус, будет вымарывать слово из статьи, а другой – оставлять, мне кажется странной. Чем больше это обсуждается в сообществе, тем лучше. Надо обсуждать более конкретные вещи, вырабатывать словарь. Но он не должен быть научным.
Фактически он сегодня уже формируется, может быть не всегда удачно. Важно, чтобы в нем были собраны слова, которые используются для разговора на эту сложную тему и к каждому даны пояснения. Вот это, например, медицинский диагноз. А это – финансовый инструмент для сбора пожертвований.
Понятно, что есть и вкусовые отклонения. Вполне возможно, что какое-то слово обижает человека, хотя не должно. Здесь надо договориться и пойти навстречу друг другу. И те, кто обижается, если таких меньшинство, признать, что это слово не обидное. Но если тех, кого оно раздражает, унижает, обижает, наберется половина, то придется, все-таки, учесть их мнение.
Благотворительность и язык
– Что касается благотворительности как некой устойчивой деятельности, то она возникала сравнительно недавно. Она возродилась в постсоветский период, когда схлынули голодные 90е. Мне кажется, здесь вполне может выработаться нейтральная терминология, которая удовлетворяет всех.
Сегодня в этой области используется много заимствований из английского языка, в силу того, что такие слова, как меценат, жертвователь выглядят как архаизмы. Поэтому сообщество предпочитает использовать всевозможные заимствования. Не могу сказать, что они мне нравятся, но это опять мое субъективное мнение. Мне кажется, что эти заимствования достаточно сложные, непрозрачные.
А поскольку задача состоит еще и в том, чтобы привлекать в благотворительность новых людей, такие слова их отпугивают в силу своей непонятности. Чтобы они стали понятны, нужно использовать их на протяжении 5-10 лет. Поэтому не надо боятся придумывать слова – по возможности простые и лишенные оценки. Но это не всегда просто.
Когда слова «жертвователь», «донор», «подопечный», «благополучатель» режут слух
– Это нормально, что у слов в процессе многовекового использования возникают коннотации. С этим, увы, ничего нельзя сделать. Есть очень личные ассоциации – они возникают не у общества в целом, а у части носителей языка. В ситуации, когда есть разное отношение к слову, удовлетворить вкусы всех не представляется возможным.
Например, как можно отказаться от слов «жертвователь», «жертвовать»? Но общих коннотаций в этом случае нет. Я не вижу другого способа, как продолжать использовать эти слова, произносить их и учитывать реакцию разных людей на них.
Третьему сектору нужен свой словарь
– С другой стороны, использовать переводные кальки тоже получается не всегда удачно. Пришедшие из английского языка кальки могут восприниматься как формальные и неправильные. Мне кажется, например, «человек с ограниченным возможностями» в языке не привилось.
Что можно сделать сейчас? Создать на одном из порталов словарь рекомендованных слов для разговора об инвалидном сообществе. Также стоит разработать словарь для профессионального разговора о благотворительности, дать набор терминов по возможности исконных. А там, где невозможен перевод, можно использовать заимствования. Но когда звучат сплошь одни лишь заимствования, это производит не очень хорошее впечатление. Конечно, английский язык компактнее, в нем больше корней, они короче и проще. Но если задействовать только заимствованные слова в разговоре о благотворительности, то это тоже будет иметь негативный контекст.
О пользе дискуссий
– Дискуссия инициируется в том случае, если заставить высказаться всех членов сообщества. Если свое мнение озвучивают лишь 2% от членов сообщества, то можно считать, что дискуссия надумана и никому не интересна. Это во многом вопрос не только окончательного мнения, но и активности обсуждения. Если нам все равно, какое слово используется для называния той или иной группы, значит это не очень важно.
Если это обсуждается и активно, и какая-то часть – четверть носителей русского языка, скажем, активно против этого слова, то, по-видимому, к ней надо прислушаться.
