Исследование историка Курляндского «Сталин, власть, религия», всесторонне освещающее конфессиональную политику Советской власти с 20-х по 50-е гг., представляет собой впечатляющую документальную картину одного из самых драматичных периодов российской истории.
Источник знаний
Выпущенная издательством «Кучково поле» ярко-красная книга с позолоченной обложкой и портретом отца народов в ореоле советского герба, эта книга состоит из исторических очерков и архивных документов, многие из которых публикуются впервые. Кроме обширной исторической литературы на тему «СССР и Церковь», кандидат исторический наук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН Игорь Курляндский привлек не менее обширную источниковую базу, включающую материалы из фондов СНК РСФСР, Комиссии по культам ВЦИК, Совета по делам РПЦ, Политбюро ЦК ВПК(б), а также архива внешней политики РФ, архива Президента РФ, архива ФСБ, архива Горького и др.
При этом, несмотря на обилие примечаний, цитат, отсылок и свидетельств, книга хорошо написана и читается как захватывающий non-fiction. Следующая в первую очередь принципам объективности и историзма, изданная безупречно с точки зрения научных стандартов, она представляет несомненный интерес не только для специалистов, но и для широкого читателя, которого волнуют отечественная история и история русской Церкви.
Полное название книги звучит так: «Сталин, власть, религия (религиозный и церковный факторы во внутренней политике советского государства в 1922-1953 гг.)», и надо сразу отметить, что слово «власть» поставлено перед «религией» совершенно справедливо, поскольку помимо обещанного Сталина и пресловутой «конфессиональной политики» здесь можно найти немало сведений и об управленческих методах работы большевиков и вообще о большевистской машинерии; увидеть в новом освещении партийных деятелей (из первого ряда – Ленина, Троцкого, Бухарина; из второго – Ярославского, Яковлева, Абакумова) и, конечно, ознакомиться с их беспрецедентными злодействами, совершенными от имени молодого государства рабочих и крестьян.
Особое впечатление производят многочисленные стенограммы, циркуляры, письма и фотографии сталинских рукописей, среди которых есть и маргиналии, и редактуры статей, и резолюции на полях секретных сообщений.
Непереносимость на дух
Книга начинается обстоятельным биографическим очерком (70 страниц убористым шрифтом), озаглавленным «Вместо введения. К вопросу о духовном образовании Сталина». За проявлениями этого духовного, и не только духовного, образования автор следит, начиная с юности героя и заканчивая характером и мировоззрением, сформировавшимися к старости. Десятки или сотни эпизодов и характеристик, данных Сосо, Иосифу, Кобе, Сталину, великому Сталину официальными и неофициальными мемуаристами, постепенно складываются в сложные человеческие образы – наглого семинариста, неутомимого партийца, влиятельного интригана, всесильного политика – и отражают в разные периоды жизни и его таланты, и качества, и наклонности, положительные и дурные.
Уловить момент, когда маленький Сосо из предположительно верующего мальчика превращается в того глумливого безбожника, которого мы застаем в Тифлисской духовной семинарии, не получается: имеющиеся свидетельства не достаточны для датировки. Но любопытно, что уже к приезду Джугашвили в Тифлис семинария гремела на всю Грузию своими хулиганистыми, «бунташными» учениками, из которых многие – отданные малоимущими родителями в надежде на казенный пансион – не отличались набожностью и благочестием. Вероятно, много времени на адаптацию молодому Джугашвили не потребовалось, поскольку его дерзкие выходки и хамские выступления перед преподавательским составом становятся привычным делом и многим хорошо запоминаются. Начинавший когда-то отличником в училище, здесь Сосо теряет интерес к учебе – духовные дисциплины его, похоже, никогда не интересовали; из всех предметов самый любимый – история, в ней чувствует себя, как рыба в воде, – затем литература и, немного, математика.
Попытки историков обнаружить если не в делах, то хотя бы в частных умствованиях вождя ростки или следы религиозности, провалились одна за другой. Всю свою насыщенную жизнь Сталин много читал – как правило, с карандашом в руках. Анализ записей вождя на страницах классической русской литературы, показывает, что «темы Бога, церкви, религии, бессмертия оставались в кругу размышлений диктатора, вызывали у него интерес, который, однако, не был духовным, сердечным, а сугубо интеллектуальным, рассудочным. Видимо, Сталин, перестав быть верующим, так и не стал таким же убежденным, абсолютным атеистом, как Ленин, Тройцкий и Бухарин…» (с. 37). При этом, добавляет автор: «враждебность Сталина к христианству, как и к любой другой религии, питалась скорее не идейным атеизмом, а низменными побуждениями отстаивающего свою абсолютную власть и готового ради нее идти на любые преступления политика…» (там же).
Трудный ученик
Возвратимся в Тифлис. Курляндский детально описывает противостояние между учащимися и монахами-учителями; любопытен и постскриптум, который это противостояние получит спустя десятилетия. Ректор семинарии архимандрит Гермоген, неустанно призывавший «добрых питомцев» к «ревностному сохранению своего природного духовно-нравственного облика», через год отчислит Джугашвили, к тому моменту окончательно забросившего учебу и не явившегося на экзамен. В 1918 году, уже будучи епископом Тобольским, бывший ректор будет арестован чекистами и утоплен по месту жительства, в реке Тобол – похоже, в рамках антирелигиозной пропаганды, вне связи с характерной мстительностью бывшего ученика, к тому моменту – влиятельнейшей шишки – первого наркома по делам национальностей.
Конфликтовал Иосиф и с отцом Димитрием (Давидом Абашидзе). Даже после отчисления он продолжал подстрекать семинаристов против учителя и выискивал способы отмщения. В XX веке о. Димитрия ожидает чрезвычайно долгое и славное служение, которому не помешают даже реалии 30-х. Покинув Тифлис, он будет рукоположен в епископа Алавердинского, в 1906 возглавит Туркестанскую кафедру, затем станет епископом Таврическим и Симферопольским, еще спустя годы примет схиму в Киеве и получит имя Антоний и совершит еще немало до момента, когда в сороковом его заметит некто «педагог Орлов». Последний пишет Кагановичу письмо с просьбой передать «Великому Сталину», в день рождения, 21 декабря, что «его враг князь Апашидзе передан НКВД». Письмо оканчивается второй просьбой – увеличить педагогу Орлову пенсию со 150 рублей до 400 рублей «принимая во внимание страдания в годы гражданской войны». Справки, подтверждающие прочие заслуги педагога, пронумерованные и перечисленные, прилагаются. Есть и фото епископа Димитрия с надписью на обороте, сделанной, вероятно, Орловым: «На этой фотокарточке изображен тот негодяй, который уволил Великаго Сталина из Тифлисской дух. семинарии».
Дата смерти престарелого Димитрия неизвестна до сих пор. В 2000 году его, как и отца Гермогена, канонизируют на архиерейском Соборе РПЦ в числе других новомучеников.
Учитель
Одно из самых часто встречающихся в маргиналиях Сталина слово – если не самое частое – это слово «учитель». Этот факт, кажется, не упоминаемый Курляндским в книге, хотя, вне сомнения, ему известный, обнаружил когда-то историк Борис Илизаров, один из пристальнейших исследователей сталинских рукописей и наставник Курляндского.
Только вот к кому именно это слово относится, добавляет Илизаров, из записей, как правило, совершенно неясно. Просто «учитель». Тот тут, то там. Может быть, Сталину нравилось само это слово? Или нравилось его писать? Почерк, кстати, был у него изящный, чуть ли не каллиграфический.
Плохой хороший человек
Интерес представляют и представления Сталина об этике, которые ясны из его позднего кредо, сформулированного аж в 1939 году на полях книги Ленина «Материализм и эмпириокритицизм»: «1) Слабость, 2) лень, 3) глупость – единственное, что может быть названо пороками. Если человек 1) силен (духовно), 2) деятелен, 3) умен (или способен), то он хороший, независимо от любых иных пороков» (подчеркнуто Сталиным, – П.Г.).
Как видим, христианские, да и просто многие традиционные человеческие добродетели – любовь к ближнему, милосердие, доброта, честь, достоинство, благородство – в этой формуле отсутствуют; скорее перед нами некое вульгарное, доморощенное «ницшеанство». «Хорошему», согласно генералиссимусу, человеку достаточно быть умным, деятельным и сильным, но при этом он вправе совершать любые подлости и злодеяния – на оценке вождя эти мелочи не отразятся. Курляндский полагает, что сочиняя эти формулы, «совершивший сам многие преступления Сталин творил оправдание, прежде всего, для самого себя».
Помеха сверху
Начиная со страницы 38, где написаны эти слова, и до страницы 46 идут перечисления злодеяний, к которым наш герой имел самое непосредственное отношение: «расстрельные списки» 40 тысяч человек, лично подписанные в 1936-1950 гг., еще порядка 700 тысяч расстрелянных в рамках инициированных Политбюро т.н. «массовых операций»; лично подписанные и подтвержденные Сталиным резолюции о повышении «лимитов» на аресты и расстрелы; организованная и проведенная с размахом «коллективизация» и «раскулачивание», унесшая несколько миллионов жизней; депортации целых народов и насаждение рабовладельческих и крепостнических укладов в экономике; систематическое, начиная с 20-х гг., подстрекательство к массовым убийствам; задокументированные распоряжения о пытках отдельных арестованных (приводятся цитаты); санкционированные репрессии против родственников репрессированных (замечание из кремлевской речи 1937 г.: «Весь их род искореняем»); принятое по инициативе Сталина в 1934 г. дополнение к закону, приравнивающее бегство за границу к «измене родине»; использование детей бежавших дезертиров как заложников (события 1943 года); указ от 7 апреля 1935 года, разрешающий расстреливать детей старше 12 лет и распространение на них мер уголовного наказания… продолжать ли?
Редкий политик, которыми Сталин искренне восхищался, – русский царь Иван Васильевич, он же Иван IV, он же Грозный. Была, однако, у Ивана слабость (как считал генсек) – чрезмерная набожность. В сорок седьмом, беседуя с Черкасовым и Эйзенштейном о второй серии фильма «Иван Грозный», генералиссимус так высказался об этом жесточайшем из русских царей: «он кого-нибудь казнил и потом долго молился и каялся… Бог ему в этом деле мешал… Нужно было быть решительнее».
Резюме Курляндского: «Сталину не мешал никто».
Антирелигиозная работа
Основной объем книги (главы 1-4, 6-8) посвящен всестороннему рассмотрению советской политики в отношении церкви и конкретно роли Сталина в этой политике, начиная с его активного участия в развязанной Лениным и Троцким антицерковной кампании 1922-1923 гг. и в его репрессиях против мирян и заканчивая «мнимым поворотом Сталина к православной церкви» в 1939 году и деятельностью министра госбезопасности Абакумова в послевоенный период.
Между этими историческими рубежами – нескончаемые разграбления, террор, травля в прессе и показательные расстрельные процессы (Ивано-Вознесенский, Московский, Петроградский; и далее со всеми остановками). Здесь «дело» Патриарха Тихона и авантюра с выделением гигантских бюджетных средств на поиски спрятанных духовенством богатств (4 млрд. рублей – в то время как вся страна голодала). Кратковременный, коварно задуманный «религиозный нэп» (1923-1924) – и новые «меры по усилению антирелигиозной работы» (закрытие церквей в 1929 г. под лозунгом молотовского циркуляра «Одернуть зарвавшихся!»). Широкая кампания, развернувшая на Западе против гонений в СССР на религию, – и лицемерные ответы советского руководства (1930), наглядно демонстрирующие их виртуозное умение фальсифицировать документы и лгать на голубом глазу. Новые удары по «церковникам» и «религиозникам» в период так называемого Большого Террора – и окончательно принятое Сталиным решение покончить с «православным вопросом» путем прямого уничтожения большей части духовенства в ходе массовых репрессий. Лишь после их завершения в 1939 г. антирелигиозная пропаганда была свернута в более тихое русло и активизировалась только после окончания Великой отечественной усилиями Абакумова, действовавшего по прямым указаниям Сталина.
Впрок
Особняком в книге – пятая глава, посвященная анализу сталинских маргиналий на полях повести Андрея Платонова «Впрок» (1931 г.). Состоящие в основном из таких кратких реплик, как «дурак!», «пошляк!», «балаганщик!», «болван!» и повторяясь на протяжении текста повести раз по пять каждая, ближе к концу текста они сменяются на неоднократные «подлец!», «мерзавец!» и т.п. Курляндский обращает внимание на фрагменты, спровоцировавшие реакции вождя, и делает вывод о достаточно тонком проникновении его в прозу великого русского писателя, безусловно, выходящую далеко за границы поощряемого «социалистического реализма».
Окончив чтение, вождь распорядился «наказать писателя» и напечатавших повесть журнальных «головотяпов» – «впрок» (в книге приводится собственноручно сделанная Сталиным резолюция). И действительно, Платонов вскоре был наказан «впрок» – как минимум травлей в прессе и запретом печататься (исключениями спустя десять лет стали несколько военных рассказов). К «наказанию» Курляндский относит и арест в 1938 году 15-летнего сына писателя – генсек практиковал такого рода назидательные «расправы через родственников» (вспомним сына Ахматовой, возлюбленную Пастернака, мужа и дочь Цветаевой и других). Юношу сперва осуждают на 10 лет, но через 2 года заключения, после долгих ходатайств, выпускают. Подхвативший в тюрьме туберкулез, он умрет в 1943 году; от этой же болезни спустя 8 лет умрет и Андрей Платонович, заразившийся ею во время ухода за сыном.
Шашечки или ехать?
В заключение хотелось, поначалу, написать, что, мол, если у кого-то до сегодняшнего дня еще остались сладкие иллюзии об отношении усатого тирана к православной Церкви, книга «Сталин, власть, религия» развеет их, как пепел над Москвой-рекой.
Но потом я понял, что на самом деле все сложнее. Человеку свойственно выдавать желаемое за действительное, а нежеланное – за недействительное. Нежелание признать палача палачом, злодея злодеем – вкупе с верой в великих и мудрых политиков, оболганных мелкими людишками, – относится, по видимости, к этой же категории. Уж сколько их упало в эту бездну, любимых и оправдываемых несмотря ни на что; генералиссимус не первый и не последний.
И все же, говоря о культе Сталина, постыдным образом сохранившемся в России и поныне, не удается сдержать изумление живучести и всемогуществу этой веры в доброго тирана, в непонятого душегуба, в гуманного головореза. Невозможно не ахнуть, глядя на то, в каких безвоздушных пространствах эта вера способна выжить; какими аргументами она питается, не подавившись; как она обходится, на худой конец, без всяких аргументов.
Если в поисковике набрать запрос «Сталин Русская православная церковь», выпадает сразу несколько солидно сверстанных ресурсов, в которых вам на разные лады докажут, что Сталин был не просто гениальным лидером, политиком, мыслителем и полководцем, но также тайным покровителем Русской Православной Церкви. И что Церковь выжила лишь благодаря его защите.
Сегодня, впрочем, у любого, кто готов составить об «отце народов» непредвзятое и правильное мнение, для этого есть необходимые информационные возможности – все нужные книги лежат в свободном доступе. Условие, техническое, лишь одно: следует уметь отличать факты от подделок, документы от фальшивок (о чем см. в седьмой главе «О мнимом повороте…»); следует научиться видеть – на логическом и стилистическом уровнях – где научное исследование, а где оголтелая, передергивающая и не уважающая своего читателя публицистика, концы которой сброшены в воду. Особая квалификация для этого умения не нужна – важнее внутренняя непредвзятость и способность хладнокровно оценить, насколько убедительны позиции сторон.
Именно таким читателям, искренним и непредубежденным, и адресована работа Игоря Курляндского.
Сталин сегодня
И последнее. Все знают, что преступления сталинского времени официально и неоднократно признаны руководителями нашей страны. Но знаете ли вы, любезные сограждане, что со многих фондов и архивов той эпохи до сих пор не снят гриф секретности? Что они попросту недоступны? Даже профессиональным историкам.
Я вот не знал. Пока не прочел об этом в относительно недавнем интервью Игоря Курляндского. Цитирую: «Я был допущен в Архив президента Российской Федерации для работы над темой по истории церковно-государственных отношений в сталинскую эпоху. Мне разрешили ознакомиться с частью дел описи «Антирелигиозные вопросы» исторической части Архива Политбюро, это фонд 3, опись 60. Но часть дел не дали с какими-то надуманными ответами. И самое главное, не дали возможности провести свободный творческий поиск по описям и фондам этого архива по интересующей меня теме. Это во-первых. А во-вторых, отказ Центрального архива ФСБ, который был несколько лет назад, доступ к материалам на мою тему, достаточно широко сформулированную, то есть об отношении чекистов и церковных структур с 20-ых по 40-ые годы. Отказ подписал начальник Центрального архива ФСБ Василий Семенович Христофоров. Сделал это он в противоречие со своими же собственными словами, прозвучавшими на общем собрании института, что «приходите в наш архив и работайте по интересующей вас тематике».
И еще: «Мы с Владимиром Михайловичем Лавровым, заместителем директора Института российской истории по науке, как раз пытаемся добиться того, чтобы соблюдались законы, которые были приняты еще в 90-ые годы, которые потом скорректировали в запретительном духе, чтобы архивы открыли свои двери историкам».
Без комментариев.
Петр ГРИНЕВ мл.
