Какие сложности приходилось преодолевать во время работы с пострадавшими от разрушительного наводнения? Как менялись люди в условиях бедствия? Об этом и многом другом в своем интервью сайту «Милосердие.ru» рассказал координатор Синодального отдела по благотворительности Дмитрий Иванин, который с декабря 2012 по июль 2013 года занимался проверкой заявок пострадавших от наводнения, связывался с подрядчиками и контролировал все ремонтно-восстановительные работы в Крымске.
– Дмитрий, в декабре 2012 года вы взяли на себя работу по распределению помощи среди пострадавших от наводнения в Краснодарском крае. Как было организовано оказание помощи?
Сразу хочу пояснить: я приступил к работе, когда экстренная помощь уже была оказана сотрудниками МЧС, жителями Кубани, многочисленными волонтерами. Эти люди реально вытащили ситуацию на своих плечах, огромная им благодарность и восхищение. Первый натиск взяла на себя координатор Екатерина Боскис, на смену которой я приехал. С первых дней после трагедии и до отъезда последних волонтеров она не только организовывала оказание помощи по программе, но и сама штурмом брала кабинеты, привлекала журналистов, искала варианты оказания помощи для тех, кто не подпадал под нашу программу. Когда приехал я, многие пострадавшие уже получили компенсации, кто-то прикупил жилье, кто-то сделал ремонт на скорую руку. Казалось, что город живет уже обычной жизнью и раны потихоньку затягиваются. Внешне обычный провинциальный город. Об ужасе, который творился здесь, напоминали лишь дырки от снесенных домов, да буквы «С» или «К» – снос или капремонт на заборах. Но, как оказалось, масса людей все еще находятся на положении бомжей. Кто-то до сих пор проживал в эвакопункте, кто-то был отправлен в санатории, дети в социальные учреждения, кто-то жил у родственников. В судах очереди на рассмотрение дела на полгода, уже не говоря о тех, кто, нарвавшись на хамство чиновников, пообивав пороги, просто сдался. Одна бабушка мне так и сказала: «Ну приехала комиссия, посмотрела снаружи, где кирпичом обложено, сказала «капремонт». Я ходила возражать – так они на меня так наорали. А судов всяких боюсь я, здоровья нет». Были еще люди, снимавшие жилье с правом выкупа, проживавшие без прописки и т.д. Были многодетные семьи, которые вроде бы и получили сертификат на покупку жилья, но найти на такую сумму жилье положенной квадратуры в Крымском районе было почти нереально. Поэтому многие хватались за первое попавшееся на вторичном рынке, даже не посмотрев его толком, а потом оказывалось, что состояние дома немногим лучше снесенного. Ну и конечно, капитальный ремонт за 5000 рублей на квадратный метр сделать просто невозможно. В среднем компенсация на капремонт дома была 250 тысяч, а на эти деньги можно разве что крышу заменить. К тому же те, кто бросился делать ремонт осенью, чтобы хоть где-то жить, столкнулись с тем, что уже зимой новенькие обои обросли грибком. Ситуация осложнялась и тем, что беда разделяла людей, иногда справедливо: компенсации и жилье, пользуясь неразберихой, получали и те, кто по-хорошему не имел на них никакого права, и потом покупал на них новые дорогие машины, незначительно улучшал свое жилье. Иногда банальная зависть разделяла и делала нечуткой. Вот с этим всем мне и предстояло работать.
– Во время наводнения в одночасье лишились всего тысячи человек. Кому вы помогали, в первую очередь?
Как ни прискорбно – и это одна из печальных для меня сторон нашей программы, – но сколько бы денег не собрали верующие, а сумма была немалой, ее не хватило бы чтобы помочь всем обращающимся, поэтому мы сразу расставили приоритеты — помогать тем, кто сам никогда не справится: одинокие пенсионеры и инвалиды, многодетные семьи и семьи с детьми инвалидами. Конечно, многие ситуации выбивались из этих формальных определений, и очень быстро появилась формулировка «трудная жизненная ситуация». Но и тут приходилось нелегко. Например, мать-одиночка с несовершеннолетним ребенком, которая до наводнения снимала жилье, может действительно находиться в трудной жизненной ситуации: стоимость аренды жилья в Крымске выросла в разы. Но в такой же ситуации находится и немало матерей по всей России. Изучать, разбираться в каждой ситуации, а потом все равно делать выбор и отказывать — конечно, морально сложно. Необходимо было выработать систему — от информирования о том, что такая программа есть, и поиска пострадавших, изучения потерпевших и оформления документации, до поиска вариантов помощи. С этим тоже было немало трудностей: нам необходимо было работать максимально прозрачно, вся информация проверялась и подтверждалась документами, фотографиями, свидетельствами, я консультировался с работниками социальных служб, настоятелем местного храма и его ответственным за социальное служение. Дело по каждому обращению выкладывалось на специальный сервер, решение по каждому случаю принимала специальная комиссия, а все расчеты проводились только безналично. Мы старались по возможности не давать живых денег: оплачивали цену договора на ремонт со строительной компанией, счета из магазинов стройматериалов, договора купли-продажи недвижимости. Отчеты о каждом переводе денег публиковались на сайте Диакония.ru. В специальной базе хранятся прошения, договора, сметы, фото до и после ремонта. К слову сказать, хотя мы тесно сотрудничали с благочинным отцом Сергием Карпецом, а храм Михаила Архангела стал одним из первых центров помощи пострадавшим. Большинство людей, которым мы помогли, были или не воцерковленными, или вообще неверующими, было несколько семей мусульман, протестантов, даже один пастор. В целом, главной моей задачей стала как раз организация системы помощи, весьма ограниченными ресурсами – и временными, и материальными.
– С какими проблемами вам пришлось столкнуться в первое время?
Если честно, сфера добровольчества для меня не нова — раньше я работал в молодежном центре при Даниловом монастыре и добровольческом движении «Даниловцы». Так что мог предположить, к чему готовиться. Но как ни готовься, все же часто бывает довольно трудно «причинять добро» – т. е. действовать профессионально – исходя из понимания ситуации, задач, определенного порядка, не отвлекаясь на раздражители и не действуя рефлекторно. А раздражители эти не только состояние государственного аппарата, совершенно не думающего о конкретной личности, но прежде всего вообще человеческая природа, способная как на удивительные подвиги, так и на довольно меркантильные, а порой и низкие поступки. Тяжело было организовать быт, да просто элементарный распорядок дня. Сначала я жил в доме вместе с пострадавшими, но когда встречи приходится назначать или рано утром, или поздно вечером, через дом ходят незнакомые люди, иногда просто кто-то приезжает бумажку завести, входит без звонка, старики пугаются. Трудно было, когда периоды трудных поисков пострадавших вдруг сменяли потоком непрекращающихся звонков, когда не то, что отработать, но и просто разобраться в ситуации времени не хватало. Но главной проблемой было найти профессиональных строителей. Спрос большой, а значит цены растут, а качество падает. И если со временем проблемы смет, договоров, контроля и приемки как-то разрешались, то борьба за качество строительных работ велась постоянно. Порой приходилось бороться с непониманием, что деньги Церкви — это деньги, которые по лепте жертвовали те, кто, может быть, живет даже беднее пострадавших, чтобы донести в Крымск любовь и поддержку, веру в Божью любовь и человеческое сердце. А значит, и качество должно быть соответствующее, а не «нормально» как определяли любую работу строители. Вроде бы и с подрядчиком все договорено и старается человек, а все равно – то желание сэкономить, то просто нанимает человек рабочих, а они привыкли шалаши лепить – и начинается возня. Переделывать накладно, а не переделывать — дадут ли следующий заказ? Простому строителю какая разница? Он свое сделал, должен деньги получить, вот подрядчик и выкручивается. Иногда просто хватали заказ за минимальную цену, а как начинали дело, просчитывали все нормально, начинались игры. Несколько раз я думал, дело судом кончится. Понятия «договор» и «ответственность» весьма еще смутно осознаются. Это кстати тоже была проблема – объяснить пострадавшим, почему мы не можем просто дать деньги или заплатить частным строителям. Но все равно, работать с подрядчиком, выбранным самими людьми, было лучше, и подозрений меньше, и претензий потом. К слову сказать, с некоторыми подрядчиками нам удавалось наладить доверительный контакт, и мы сотрудничали и в дальнейшем.
– Легко ли вам было работать непосредственно с пострадавшими от наводнения?
Можно сказать, что это была другая грань проблемы. Некоторые пострадавшие, поняв, что Синодальный отдел по благотворительности оплачивает ремонты за них, начинали требовать большего количества услуг, даже несмотря на то, что они выходили за рамки ранее утвержденной сметы. Приходилось следить за тем, чтобы все было по-честному. Поскольку задача была помочь как можно большему количеству людей, мы ориентировались на простой бюджетный ремонт, материалы средней ценовой категории, это и закладывалось в смету, а потом в процессе работ запросы росли, например одна бабушка хотела теплые полы, кто-то сантиметровый дубовый ламинат, кто-то обложить дом кирпичом.
– А в тех случаях, когда пострадавшим нужно было купить новое жилье, кто занимался поиском вариантов?
Сначала я предлагал пострадавшим самостоятельно искать дома, в которые им хотелось бы переехать. Ориентируясь, конечно, на сумму, метраж, желаемый район проживания и прочие критерии. После этого я ездил в выбранный дом, оценивал его с позиции «цена – качество», проверял по своим каналам чистоту сделки. К сожалению, часто процесс покупки затормаживался из-за того, что на поиск жилья своими силами у людей уходило по 2-3 месяца. Многие наши заявители обращались к нам за помощью, еще не имея на руках государственного сертификата на получение жилья. Например, у одной пострадавшей семьи дом подлежал сносу. Им по всем критериям должны были выдать сертификат, но полгода люди были и без жилья, и без денег. Шестеро детей разбросаны по социальным учреждениям всего края, мать-одиночка обивает пороги, хотя по телевизору их семью показали как получившую четырехкомнатную квартиру. А пока нет сертификата, и мы не можем деньги перечислить. А дом был хороший и в хорошем для детей районе, продавец хороший попался — ждал верно, а ведь мог бы и другим продать, да еще и дороже. Не редки были случаи, когда люди не попадали ни в одну категорию помощи, хотя фактически являлись пострадавшими, и оставались ни с чем. Это, например, русские семьи, приехавшие из СНГ и так и не оформившие гражданство, или те, кто снимал жилье или проживал у дальних родственников. Впрочем, в этой ситуации нет ничего удивительного. Государство действовало в соответствии с принятыми нормами и правилами, которые несовершенны. Поэтому важно, чтобы были благотворительные организации, которые организовывали бы сбор средств для пострадавших в подобных Крымску чрезвычайных ситуациях.
– Ремонты удавалось завершить вовремя?
Это общая беда, сроки все время затягивались. Иногда ремонт просто не принимали из-за низкого качества или недостатков. Потом уже был разработан проект договора с довольно крупными пенями за нарушение сроков, а со временем и за распитие спиртных спиртных напитков и работу во внеурочное время.
– Пострадавшие от наводнения были довольны ходом строительных работ?
Честно скажу, те, кто был полностью доволен проделанным ремонтом, были в меньшинстве. Кому-то, и так измученному наводнением, хождением по инстанциям, неорганизованностью быта и т.д. приходилось еще месяц жить в условиях, когда сбивают штукатурку, месят бетон, что-то режут, пилят, летит пыль. Кто-то рассчитывал на большее, кого-то раздражали постоянные разборки со строителями. У меня иногда складывалось впечатление, что нашу работу почему-то воспринимали как должную, что, раз затопили, должны и восстановить, причем на порядок лучше, чем было. Например, пару раз выяснялось, что люди рассчитывали, восстановив дом, потом продать его и уехать из Крымска. Ну и те, кто работал с пожилыми людьми, знают, что разовая помощь, подарки и поздравления отличаются от ситуации, когда приходится делать что-то каждый день и порой не совсем то, чего хотел бы сам человек. Конечно, все благодарили и расставались мы тепло, но некоторый осадок оставался у обеих сторон. Это один из важных для меня уроков: иногда приходится «причинять добро» – не рассчитывать на поддержку, благодарность, а просто делать свое дело и желательно не закрывать при этом сердца.
– Можете вспомнить какой-нибудь характерный случай из своей работы?
Вспомнился непростой случай с одинокой пенсионеркой Любовью Ивановной. Она говорила, что вот-вот получит деньги на капитальный ремонт, но их все задерживают, жить ей негде. Дом её находился в критическом состоянии: каменный фундамент подмыт, вход-пристройка отошла от основного здания и заваливалась, по стенам пошли сквозные трещины, окна, двери, ну, в общем, все пришло в негодность. Удивительно было, как это вообще можно было признать подлежащим ремонту. Она сама начала некоторые работы: стянула дом стальной арматурой, забетонировала пол в двух комнатах. Когда мы начали считать ремонт этого дома, выходило за миллион рублей. А потом выяснилось, что дом ее был признан непригодным и ее включили в списки на обеспечение жильем. Поскольку она проживала одна, ей полагался сертификат на однокомнатную квартиру, да и сам участок в Крымске оставался за ней. Но, несмотря на то, что она уже несколько месяцев жила у знакомых, в санатории и вообще где придется, она сносить свой дом отказалась и через суд добивалась капитального ремонта. В принципе, это не наша ситуация, да и тратить такие деньги в случае, когда государство обеспечивало человека жильем, было бы нечестно по отношению к остальным. Потом бабушка устраивала трагедию из-за каждой комнаты, из-за того, что предлагали не восстанавливать вход-пристройку, а на эти деньги заменить крышу, что отказались делать теплые полы и отопление одновременно, потом она вообще требовала заменить подрядчика и считала, что мы растратили ее деньги.
Но конечно, так было не всегда. Порой люди были настолько благодарны, что и сами стремились помогать. Например, Андрей, который приехал помогать трем своим пожилым родственницам, стал сам помогать нам как юрист, взял несколько трудных дел, когда помочь материально у нас оснований не было, но удалось заставить работать государственные органы. В одной семье меня еженедельно приглашали на обед, семейные праздники, просто отвлечься. Вообще общение с многодетными семьями было большой поддержкой: и с детьми поиграть и мужеству подивиться. Кто-то просто отказывался от помощи. Говорит, мы справляемся, помогите тем, кому нужнее, а я же вижу, как люди живут. А поразила меня до глубины души одна семья, в которой я поначалу даже сомневался — уж больно история неправдоподобная, да и с продавцом дома путаница: нам он называет одну сумму, а когда стали проверять, по телефону уже другую. Пришлось искать помощи в молитве, а потом, когда все закончилось, они как-то ко мне подходят и говорят: Мы вот тут подумали: Боженька нам так помог, мы тоже хотим — решили взять мальчика и девочку приемных, и это учитывая, что у них своих трое мылышей и муж-дальнобойщик.
– Из тысячи пострадавших от наводнения поддержку от Синодального отдела по благотворительности получили около 70 человек. Нет ли у вас ощущения, что вы мало помогли?
Церковная материальная помощь не может быть сопоставима с государственной. К тому же, здесь не учитывалась гуманитарная помощь продуктами, бытовой техникой, одеждой, а так же та, которую оказывали прихожане самостоятельно. Кстати, именно храм был одним из первых штабов по оказанию помощи, удалось многое сделать: обеспечить людей продуктами питания, раскладушками, санитарно-медицинским оборудованием. Часть прошений на небольшие суммы оформлялись через епархиальную комиссию. Иногда, когда мы не могли помочь, отец Сергий как-то сам находил средства, чтобы помочь хоть чем-то. Хочу заметить, что мы работали только по ремонтам и покупке жилья для многодетных или пенсионеров, а главное, помогали мы, насколько хватило собранных средств. И честно скажу, я считаю, на эти средства мы сделали много. Очень хотелось, чтобы каждый рубль, который прихожане православной Церкви и те, кто доверил свои пожертвования нам, дошел до цели, а главное выражал любовь и небезразличие людей и Бога. Я считаю важным, что мы оказывали бесплатную консультационную и юридическую помощь, в том числе, при участии нашего волонтера-юриста. Даже когда все волонтеры уехали, мы продолжали программу просушек (Церковь приобрела 15 газовых тепловых пушек) до глубокой зимы. А примерно 30% из тех, кто раньше всех получил государственные компенсации и отремонтировал свои жилища, не просушив их должным образом, уже снова нуждаются в ремонте, так как в жилищах появился грибок.
– Как вы думаете, чрезвычайная ситуация меняет людей?
Я думаю, может кого-то меняет, кого-то раскрывает, но точно является сильным психотравмирующим фактором, кто-то его проживает, а кто-то застревает. К тому же, во многом от человека зависит, какой выбор он делает. Я слышал множество удивительных историй о мужестве и альтруизме людей. Например, одна из пострадавших, социальный работник, спасала не вещи, а престарелую мать и одну из своих подопечных. Глава одной из семей, вывезя семью из тонувшего дома, вернулся будить людей, сигналил и вывозил кого мог, пока машину тоже не затопило. Но была и другая сторона: гуманитарную помощь — продукты и одежду – получали те, кто вообще не пострадал от наводнения, некоторые арендодатели, как только съемщики вычищали квартиру, выгоняли их на улицу. Были случаи мародерства, а было просто: семья распалась, мать живет с детьми, а отец получил компенсации, хотя давно уже там не живет и ремонтировать ничего не собирается. У нас была семья, которая снимала дом с правом выкупа, им не хватало пары сотен тысяч, деньги утонули, а срок по договору подошел, хозяин не захотел ждать и продал дом. Людям приходилось отстаивать свои права в суде, а это еще большая беда, чем само наводнение. Случалось так, что многие из тех людей, кто пережил трагедию, умирали после постоянных хождений по очередям, так и не увидев помощи. Это и правда страшно: как-то я разговаривал с одной бабушкой, стандартная казалось бы песня — ужас пережили, выплаты задерживают, здоровья нет. А потом вдруг приезжаю, а бабушки уже и нет. В одной семье, с младенцем-инвалидом, которой мы уже оформляли жилье, ребеночка скорая просто не довезла до Краснодара.
– Что было для Вас самым важным в этой работе?
Оказывая людям церковную помощь, нам хотелось, чтобы она была, в первую очередь, как проявление Божьей любви. Хотелось, чтобы эта помощь порождала доверие к Церкви. Мне искренне хотелось, чтобы пострадавшие от наводнения хоть на какое-то время перестали думать о том, что им нужно выживать, что-то доказывать, воевать с администрацией, завидовать другим. Это было трудно — находить слова о Боге в круговерти бумаг, споров со строителями, с потерпевшими. Иногда мне это не удавалось и приходилось за себя извиняться. И настоящим чудом для меня было, когда из всей этой ситуации рождалось чувство благодарности и понимание того, что, несмотря на все сложности и трудности, наша помощь – это настоящий подарок. Ведь этих денег могло бы и не быть. И все же они были и, значит, Церковь еще раз являет нам, что закон несоврешенен и человек несовершенен, но любовь восполняет эти несовершенства.
