Началась большая эпоха оптимизаций, приправленная ростом проверяющих инстанций и ЕГЭ. Кто это заметил? И кто сказал, что в этот момент и началась та самая война с детством, которую уже остановить невозможно?
«В двенадцать лет дон был настоящим мужчиной. Низкорослый, черноволосый, худой, он жил в деревне Корлеоне, странным образом походившей на арабскую деревню в Сицилии. При рождении его нарекли Вито Андолини. В конце прошлого века мафия в Сицилии была вторым правительством, пожалуй, даже сильнее официального правительства в Риме. Отец Вито Корлеоне поссорился с одним из своих односельчан, и обратился за помощью к мафии. Отец отказался повиноваться и в драке убил главаря мафии. Через неделю его нашли мертвым: он был разнесен на куски выстрелом из люпары. Через месяц после похорон люди из мафии пришли за Вито. Они решили, что он слишком близок к совершеннолетию, и через несколько лет сможет отомстить за смерть отца. Родственники спрятали двенадцатилетнего мальчика, а потом отправили на корабле в Америку. В новой стране он сменил свое имя на Корлеоне».
Все началось давно, с Федерального закона №83 с непонятным и очень расплывчатым для общественного подслеповатого взгляда наименованием «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с совершенствованием правового положения государственных (муниципальных) учреждений». Это была еще прошлая Дума. Однако именно этим законом впервые серьезно был подан сигнал всей социальной сфере – «дали пистолет, и крутись как хочешь».
Именно по этому закону социальная сфера официально перестала быть обязательной заботой государства и перенеслась в зону бюджетного факультатива. Школы, больницы, театры, музеи, библиотеки были выставлены на рынок, и невидимая рука Адама Смита полезла шарить в дырявом кармане районной музыкальной школы. Государство вам, конечно, всегда будет что-то подбрасывать, говорит закон, но вы должны понимать, что отныне это совсем необязательно, и вы должны сами думать, как сделать рентабельным инвалида, самоокупаемым первоклассника и доходным старика.
Варка щей из топора повлекла за собой тектонические сдвиги на кухне – бесплатность образования, медицины, минимальная доступность культуры должны были непременно сохраниться в декларациях, но нечто все же должно было начать генерировать собственные деньги. Пошли реформы, полетели щепки и головы – бюджетные учреждения передвигались из ведомства в ведомство, малые формы учреждений (школа ли, детдом ли, театральная студия или кружок вышивания) начали сливаться в конгломераты.
Ведомства стали скидывать со своих учреждений непрофильные, простите за лексику, касты – логопедов долой из детских садов (значит, нецицеронов больше в сад не принимаем), врачей из коррекционных школ (значит, ослабленных не берем), психологов из поликлиник (а зачем в ранней помощи психологи, если на все есть таблетка). Образовательный стандарт сузился до минимума ликбеза.
Началась большая эпоха оптимизаций, приправленная ростом проверяющих инстанций и ЕГЭ. Кто это заметил, кроме горстки оголтелых учителей и хилых доморощенных «леваков», вчитавшихся в закон и увидевших там бомбу замедленного, но долгоиграющего действия? И кто сказал, что в этот момент и началась та самая война с детством, которую уже остановить невозможно? Каждый в нашей стране смотрит на закон с позиции того, сможет ли он обойти его в частом порядке, подстроиться или просто с ним не соприкоснуться (как будто закон – это не правило игры, а настроение болезненной бабушки).
Потом был новый образовательный стандарт с ОБЖ вместо литературы, и только несколько педагогических фриков сорванными голосами кричали: минуточку, литература – это и есть ОБЖ. Им смеялись в лицо. Их обвиняли в эмоциональности и излишней аллегоричности, свойственной всем учителям литературы.
А потом уж – открылась бездна, звезд полна. «Закон Димы Яковлева» был замечен только потому, что уж совсем бесстыдно был расположен в политический контекст, совсем уж без мимикрии лег джокером поверх американских санкций в отношении умучивших до смерти молодого адвоката функционеров. Разорванные, едва ожившие привязанности детей к новым, не говорящим по-русски родителям, не успевших проскочить судебные формальности, сгустком темной энергии уплотнили окопы.
После успешно взятой высоты учреждается право каждому ребенку закатывать рукава и почти публично рассматривать вены под видом наркологической профилактики.
Затем полезли в информационную безопасность, репрессировали котёночкиного волка, добрались до Драйзера. Полагаю, дело за Диккенсом – у кого еще с такой детальной точностью описано то, что происходит в 10-х годах XXI века в России?
Уполномоченный по правам ребенка прячет от американцев детей с синдромом Дауна. Главный онколог страны решил попридержать раковых детей для престижа здравоохранения. Депутаты в порядке борьбы с террористами упраздняют безымянные переводы, выдергивая еще одну табуретку из-под засунутых в петлю детских благотворительных фондов. А господин Жириновский по итогам школьной пальбы предлагает сажать в тюрьму с 10 лет.
Как мы знаем из бессмертного сюжета Марио Пьюзо, Вито таки вырос. И вернулся в Силицию. И расквитался с дряхлым мафиози. Тот желал уничтожить мальчика еще маленьким, потому что хорошо знал логику мафии – вендетта вырастает из детства. Ответ, который придется держать стране, затребуем у власти не мы с вами сейчас, а неусыновленные и невылеченные дети потом. Потому и воюют не с нами, а с ними. Но если с такой планомерностью навязывать модус вендетты, стоит ли удивляться выстрелам в кабинете географии? Сэкономите на образовании – разоритесь на тюрьмах, простите за трюизм.
