Здравствуйте! Не могу спокойно смотреть, как нынешняя молодежь уродует себя то наколками, то какими-то кольцами — даже в носу! А некоторые в таком непотребном виде даже в храм Божий входят! Разве такие люди могут быть православными? Как к ним относиться? И вообще, что движет человеком, когда он делает такое с собой? Сергей Федорович, г. Екатеринбург.
Нам ответили известный миссионер, «апостол неформалов» игумен СЕРГИЙ (Рыбко), настоятель храма Сошествия Святого Духа на апостолов на Лазоревском кладбище и прп.Сергия Радонежского в Бибирево и священник Димитрий СТРУЕВ, председатель отдела по работе с молодежью Липецкой и Елецкой епархии, руководитель молодежного духовного центра «Экклезиаст», ассистент кафедры теории и истории культуры Липецкого педагогического университета.
Иг.Сергий (Рыбко): В первую очередь христианин должен быть незаметным, выглядеть не вызывающе, а различные украшения наоборот выделяют такого человека. Еще в свое время святые отцы не одобряли украшения даже на женщинах. Если девушкам хочется чем-то украсить себя – пусть это лучше будет скромная, но красивая и нарядная одежда, чем «красота», которая приносит боль или которую нельзя вывести обычными средствами с тела.
Сейчас другое время, но Церковь сохранила за собой право поучать и наставлять своих чад. Но я считаю, что должен быть разный подход к тем, кто уже воцерковился и к тем, кто впервые зашел в храм и только начинает постигать христианскую веру. Своим сотрудникам я настоятельно рекомендую не носить даже сережек в ушах, не говоря уже о прочих проколах, но если человек с пирсингом заходит в храм, я считаю неправильным, если бабушки начинают ругаться и даже выгонять его на улицу. Я не думаю, что надо заставлять сразу же снимать серьги из носа, бровей и проч., когда человек только начинает ходить в церковь. Не нужно спешить осуждать таких людей. Хотя это и выглядит соблазнительно для других, необходимо все-таки дать шанс юноше или девушке самому осознать ошибку. Как бы человек не выглядел: с серьгами в ушах, кольцами в носу, со «змейкой» на предплечье или с цветными камнями в пупке нужно относиться к нему с уважением, терпимостью и без зависти и злобы. И по возможности не отвлекаться на подобное во время богослужения, мешая при этом себе и другим.
Записала Ангелина Вейго
Татуаж и пирсинг – нередкое явление в примитивных культурах, обычно нагруженное сакральным или коммуникативным смыслами
В России татуировки долго были атрибутом уголовников (их даже часто татуировали и шрамировали – клеймили – насильно, см. илл. вверху слева)
Свящ.Димитрий Струев: Когда заходит речь об отношении православных к косметике, изощрениям в одежде и прочим вольностям и излишествам внешнего вида, чаще всего цитируются слова апостола Петра из его первого послания: Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом (1Пет.3:3,4). Однако к распространенным ныне в молодежной среде ухищрениям вроде пирсинга, шрамирования и прочего «боди-арта» это высказывание апостола применить сложнее. Хотя бы потому, что уродующие свое тело меньше всего заботятся о красоте – по крайней мере, в общепринятом ее понимании. Их задача – создать из своего тела некий образ, отличный от того, который дал им Господь. Для христианина сама эта идея, конечно, греховна, но нет смысла укорять за искажение человеческого облика, а в нем и образа Божия, тех, кто увешивается железками и изрисовывается – потому, что об образе Божием они просто не задумываются, для них само это понятие – пустой звук. Важнее проследить мотивацию этого уродования, но не те объяснения, которые подростки дают сами себе, а мотивацию подсознательную. На мой взгляд, основную внутреннюю мотивацию в этом можно определить как стремление спрятать, «замаскировать» свой внутренний мир, подлинное содержание своей души. Бросающейся в глаза ультрасовременной атрибутикой «проблемный» молодой человек или девушка отвлекает внимание окружающих от своих глаз. Труднее заглянуть человеку в душу, если на пути к ней нагромождение из ирокеза, цепей, татуировок, напичканных в плоть колец и гирек. «Нет, нет, таких душ нигде не подберешь. Только в моем городе. Безрукие души, безногие души, глухонемые души, цепные души, легавые души, окаянные души. Знаешь, почему бургомистр притворяется душевнобольным? Чтобы скрыть, что у него и вовсе нет души. Дырявые души, продажные души, прожженные души, мертвые души. Нет, нет, жалко, что они невидимы» – это слова Дракона из пьесы Евгения Шварца. Не потребность ли сделать подлинные болезни души «еще более невидимыми» вместо того, чтобы приложить усилия к их исцелению, заставляет молодых уродовать свое тело, за «угрожающей окраской» и килограммами металла прятать свое настоящее «я»? Ведь христианину, в глазах которого виден «сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа», не придет в голову «баррикадировать» эту нетленную красоту всевозможными извращениями собственной внешности.
Что же делать тем, кто успел себя изуродовать, а потом пришел к вере? Потребность в извращении внешности у человека, начавшего молиться, слетает, как шелуха. Можно повынимать гирьки и кольца – следы от них хоть и останутся, но будут не так заметны; привести в порядок волосы – даже если придется состричь, рано или поздно отрастут новые. С татуировками сложнее. Я увидел на руке у отца Иоанна Охлобыстина страшный след от выжигания фрагмента тауировки (кто видел его руки в фильмах, вспомнят, как они разрисованы – это не фальшивая раскраска для роли, татуировки настоящие), и он сказал, что на этот след обратил внимание Патриарх Алексий. По словам отца Иоанна, Святейший сказал: «Нечего членовредительством заниматься! Ходи теперь какой есть – разрисованный». Трудно не согласиться с этим высказыванием Патриарха. Однако для читателей я еще сделал бы оговорку, которая к отцу Иоанну не относится: если у кого-то на теле есть кощунственные изображения или тексты, или демоническая символика, то именно такие вещи желательно или попытаться вывести, или, если это трудно, хотя бы забить другой татуировкой. Сложнее со шрамированием: я наслышан, например, о моде вырезать на собственной коже три шестерки. Даже для тех, у кого «снесло крышу» до подобной глупости, не закрыты двери покаяния; однако убрать следы такого безумия без «членовредительства» невозможно, да, может быть, не столь уж это и обязательно – важнее уврачевать покаянием душу.
Нам же, клирикам и прихожанам православных храмов, нужно создать на приходах такие условия, чтобы пороги наших храмов не страшно было переступать ребятам, сдуру сделавшим безобразие из своей внешности. Мне пришлось быть свидетелем необузданной агрессии «церковного дедушки» (полнейший аналог «бабушки», только мужского пола) в отношении зашедших в храм молодых ребят в молодежной одежде (но в одежде вполне приличной, не полуголые), с длинными волосами и пирсингом. Они не разговаривали, службе ничем не мешали, просто не угодили дедушке своим внешним видом. Большого труда стоило дедушку утихомирить. Перевоспитать таких дедушек и бабушек еще сложнее, чем перестричь всю «хайрастую» молодежь, но важно, чтобы в храме был кто-то, кто не только может нейтрализовать агрессию пожилых прихожан. Мы должны уметь так встретить ребят, прячущих свои души, чтобы они перестали ощущать потребность в своих масках, и решились бы стать на путь созидания того, что апостол – снова повторим его слова – назвал сокровенным сердца человеком в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа.
