Баловство молодого купца
Ценились молчание, сосредоточенность. В первую очередь сосредоточенность на молитве, а во-вторую – на бизнесе. На что либо третье просто физически не хватало ни времени, ни охоты, ни сил.
Не удивительно, что братья Щукины – Дмитрий, Николай, Сергей, Иван и Петр выросли людьми малообщительными, погруженными в себя, как бы сейчас сказали, интровертами.
Родился Петр Щукин в 1853 году в Москве, на обучение был отправлен в Петербург, в престижный пансион Дмитрия Фомича Гирста. Он пользовался особой популярностью среди отцов купеческих семейств – здесь, в частности, преподавали коммерцию и товароведение.
Петр Иванович хотел продолжить образование в университете, но отец не одобрил – баловство. Направил его в Берлинское практическое торговое училище. По окончании – служба в Берлине, в торговом доме Абельсдорфа, а затем и в Лионе, на ткацкой фабрике Савена и Барраля и в комиссионерском доме «Варбург и Ко».
Именно у Варбурга он впервые начал получать приличное жалование, излишки которого тратил на ерунду – на книги и портреты знаменитостей. Впоследствии эта «ерунда» станет основой его коллекции.
Как и многие купцы, он поначалу пополнял свое собрание бессистемно – что подвернется под руку, то и купит. Свободного времени было немного, с деньгами дела обстояли попроще. Общая беда большинства подобных коллекций – дорогие, но совершенно случайные вещи.
Щукин поначалу был таким же собирателем. Вернувшись в Россию, вошел в правление торгового дома «И.В.Щукин с сыновьями», созданного отцом. Предприятие специализировалось на тканях – из многочисленных своих поездок Щукин привозил персидские ковры и прочую коллекционную мануфактуру. Подвернулся где-то жалованный ковш Яицкого войска – прикупил и ковш. Подобные метания продолжались очень долго. Только к началу девяностых (ближе к сорока годам) более или менее определились предпочтения собирателя – памятники российской истории.
«Да у меня ничего нет»
С этого момента вялотекущая история вдруг начинает набирать стремительные обороты. Петр Иванович приобретает земельный участок на Малой Грузинской улице – специально для своей коллекции. Нанимает модного в то время архитектора Бориса Фрейденберга, который всего за 16 месяцев сооружает в глубине участка дом-теремок из красного кирпича.
Щукин писал: «Двухэтажное здание музея выстроено из красного кирпича, со сводами, цоколь оштукатурен портландским цементом в виде граней… В кокошнике главного фасада вставлено большое барельефное изображение единорога, сделанное из радомского песчаника: из такого же песчаника сделан над балконом бокового фасада меньший барельеф, представляющий птицу Сирин.
Для большой подвески на крыльце моделью послужила подвеска в церкви Иоанна Предтечи в Ярославле. На фризах и в ширинках вставлены пестрые рельефные изразцы, заказанные по рисункам Фрейденберга на заводе Матвея Сидорова Кузнецова. В кокошнике, вокруг барельефа, облицовку сделали из разноцветного эмальерованного кирпича. Шатровые кровли крыльца и башни главного входа покрыли зеленой поливной черепицей с полосатыми, желтого, красного и зеленого цвета, поливными же жгутами по краям; купол и все остальные крыши покрыли шашками из листового железа зеленого и красного цвета».
Башенки, гирьки, изразцы, кокошники, огромный купол и «боярское» крыльцо были призваны настроить посетителя в определенную тональность, подготовить к восприятию книг, документов и картин – свидетелей русской старины.
Посетителей, впрочем, особенно не было. Бирюк – он же и есть бирюк. Сухой педант, развивший это старообрядческое качество на немецкой земле, он не слишком приветливо относился к гостям.
Демонстрировать свое собрание не любил. Обычно отнекивался, притом даже невежливо: «Да у меня ничего нет, я не знаю, чего вам нужно».
И продолжал заниматься своими делами. А дел было много. Алексей Бахрушин так писал о Щукине: «Щукин Петр Иванович серьезнейший собиратель из всех мне известных. Потому что он не собирает ничего, предварительно не собравши об этом предмете целую библиографию и не изучивши его по книгам. Так он изучал старые японские и китайские бытовые и художественные вещи, старинные польские кушаки, русскую парчу и нумизматику. Обо всем этом он может прочесть целую лекцию с места в карьер!»
Впрочем, одно только щукинское описание собственного дома, приведенное выше, уже свидетельствует о его незаурядной образованности.
Все эти знания ложились в каталоги и другую специальную литературу, посвященную коллекции. Вряд ли еще какое частное собрание могло похвастаться столь впечатляющим списком изданий, ему посвященных. «Краткое описание Щукинского музея в Москве», «Опись старинных вещей П.И.Щукина», «Опись старинных славянских и русских рукописей, собранных П.И.Щукиным», «Русские портреты собрания П.И.Щукина в Москве» (четыре выпуска), «Сборник старинных бумаг, хранящихся в музее П.И.Щукина» (десять частей), «Азбучный и хронологический указатели к шести частям Сборника старинных бумаг». «Щукинский сборник» – всего не перечесть. Все это – полноценные научные труды, составленный как самим Щукиным, так и его помощниками.
Общаться с рукописями было гораздо проще, чем с людьми. Рукописи не говорили ерунды, не спорили, не обижались. Не то что люди. Александр Бенуа писал: «Иметь дело с довольно-таки самодурным Петром Ивановичем Щукиным было делом нелегким и требовало большого терпения. Каждую минуту я рисковал чем-либо не угодить привередливому хозяину».
Искусствовед И.Бондаренко вспоминал: «Показывать музей Щукин не любил: «Да смотрите сами, что понравится». Посетители были редкими. Я, пожалуй, являлся наиболее частым. Отрываться от занятий Щукин не любил, но иногда подходил и начинал рассказывать, постепенно увлекаясь».
Щукин даже на Сухаревку не ходил. Правда, Сухаревка сама приходила к нему. Гиляровский писал о Петре Ивановиче: «Сам он редко бывал на Сухаревке. К нему товар носили на дом. Дверь его кабинета при амбаре на Ильинке, запертая для всех, для антикваров всегда была открыта.
Вваливаются в амбар барахольщики с огромными мешками, их сейчас же провожают в кабинет без доклада. Через минуту Петр Иванович погружается в тучу пыли, роясь в грудах барахла, вываленного из мешков. Отбирает все лучшее, а остатки появляются на Сухаревке в палатках или на рогожах около них».
Характер и личность
Между тем коллекция уже не помещалась в теремке, но продолжала пополняться. Щукин то и дело похвалялся: «У коллекционера князя Льва Сергеевича Голицына, большого знатока старинных вещей и в особенности старинного фарфора, не было, кажется, вещи, которую он не продал бы; все зависело от цены. Немало прекрасных вещей купил я у него».
За ценой же Щукин не стоял – конечно, если вещь действительно была ему нужна.
В 1898 году было построено еще одно здание, на сей раз по проекту Эрихсона и Башкирова и выходящее на улицу. На случай непогоды их соединили подземным ходом. Впрочем, некий элемент романтики здесь тоже имел место. Один из современников писал: «Пусто в туннеле, никого нет, в новое здание ведет лестница, сплошь убранная печными изразцами. Тишина в новом здании, а улица Малая Грузинская тогда была тихой, ни звука».
Посетителей было все так же мало – бирюка побаивались. Мало кто знал, что эта нелюдимость – всего-навсего черта характера, но уж никак не свойство личности. Личность же иной раз пробивалась наружу – и удивляла посетителей не меньше, а то и больше, чем привычная его суровость.
Упоминавшийся уже И.Бондаренко вспоминал: «Как-то при мне к нему приехал… петербургский важного вида генерал. Наскочив на… щукинское приветствие, генерал был поражен. Начатая им просьба показать какой-то орден за Кульмскую битву оборвалась: «Какой там крест, какая еще Кульмская битва, нет ничего». Генерал уходит. «Да нет, позвольте, я вас не выпущу. Я ведь это так, нет, давайте побеседуем» – и Щукин усаживает его на лавочке у двери, где лежали какие-то книги. «Ефим, – ворчит Щукин, – что это на всех стульях книги какие-то? Что же это – и сесть негде». Постепенно он отходит, показывает больше того, что просил генерал, очень любезен, и, успокоенный, генерал уезжает с подаренной брошюрой о Кульмской битве».
Тот же мемуарист писал: «Мелкие курьезные черты тонули в большом человеке, всегда отзывчивом, скромном и доброй души. Молчаливо он собирал русскую старину, любил искусство, умел им наслаждаться. Образование он получил хорошее, языки знал отлично».
Любил ли он людей? Конечно. Разве можно не любить людей, но любить красоту ими созданную, мудрость, ими изложенную. Просто такое воспитание, характер, темперамент.
Бесценный подарок
И вдруг в 1905 году Щукин совершает неожиданный поступок. Он передает свою коллекцию – да не просто коллекцию, а вместе со всеми строениями, мебелью, даже с землей – Историческому музею. Ценность этого дара была в принципе неизмерима. К тому времени коллекция сделалась действительно уникальной, а сам Щукин переместился в квартиру в Мансуровском переулке – на Грузинской места не было катастрофически.
Бондаренко писал: «Большой зал музея был переполнен разнообразными и интересными предметами почти исключительно русского искусства. Стены сплошь были завешаны парчами, шитьем, портретами; у четырех колонн старинное оружие, с потолка спускались интересные паникадила XVII в., а в витринах, тесно расставленный у стен и посредине зала, блестели миниатюры, эмали, резная кость, серебряные кубки, фарфор и хрусталь, красотой своих форм и расцветок поражающие и радующие».
И так – в каждом зале, а их было множество.
В самом акте дарения ничего удивительного не было. Многие собиратели (не будем называть фамилии – речь сейчас не о них) шли на подобный шаг, когда к ним приходило понимание: сами они, в одиночку больше свою галерею не тянут.
Здесь же – явно не тот случай. Щукин продолжал на собственные деньги пополнять коллекцию.
Он же содержал в порядке всю недвижимость (ремонт, охрана, коммунальные услуги и так далее) и даже продолжал из своего кармана платить жалование всем сотрудникам. Естественно, не афишируя сей факт. И так до самой смерти, случившейся в 1912 году вследствие прорвавшегося гнойного аппендицита.
А потом пришла новая власть, и благое щукинское начинание обернулось курьезом. Его собрание вывезли в Исторический музей, а здесь разместили Музей старой Москвы. На место которого в 1934 году с подачи Горького въехал Биологический музей имени Тимирязева.
Там он находится и по сей день. В двух древнерусских теремках оборудованы аквариумы, вольеры, всяческие экспонаты, подтверждающие дарвиновское учение. Собаки Павлова, куда ж без них. Всяческие экзотические растения.
Чего-то подобного, впрочем, и следовало ожидать.
