В середине XVIII века методика преподавания не отличалась большим разнообразием педагогических приемов: мальчик сидит смирно, мальчик прилежно зубрит наизусть сложное и непонятное, если мальчик старается недостаточно – мальчика наказывают. Маленький Иоганн Генрих спотыкался уже на первом пункте: сидеть смирно у него не получалось, хоть плачь! Ноги сами куда-то бежали, руки сами хватались за все подряд.
«Если больше ничего не было, я брал веревку, и крутил ее до тех пор, пока она не переставала походить на веревку. Каждый листок и каждый цветок, попадавшие мне в руки, ожидала та же участь. Представьте себе шестереночный механизм, в котором естественное движение шестеренок насильно затормаживается – и вы представите состояние моих сил, стремящихся к деятельности и развитию. Чем больше их тормозили – тем беспорядочнее и сильнее они проявлялись, где только могли».
Постоянные неуспехи в учении, чрезмерная опека со стороны матушки, после смерти мужа целиком посвятившей себя заботам о сыне, делали из мальчика изгоя.
«Меня стерегли, как овцу, которой не позволено покидать хлев. Я никогда не общался на улице с мальчиками моего возраста, не знал ни одной их игры, не имел их навыков и не ведал их тайн. Естественно, для них я был неловким и смешным. В девять или десять лет они дали мне прозвище «Генрих-чудак из земли дураков».
Тем не менее, юный Песталоцци как-то сумел закончить и начальную, и среднюю латинскую школу, и даже поступить в высшую, но спустя два года передумал становиться богословом.
Жан-Жак первый
В 1760-х годах Европа зачитывалась романом Руссо «Эмиль, или О воспитании». Руссо предложил интересную концепцию: ребенок от природы добр, воспитание только губит эту доброту; просто дайте ребенку быть самим собой, возбуждайте его интерес, ничего не навязывайте, ни к чему не принуждайте, природное любопытство само повлечет его к знаниям, а чувственный опыт разовьет его разум.
Вся Европа зачитывалась этой книгой, и Песталоцци тоже зачитывался. Воспоминания о собственном детстве и о насилии над детской душой были еще свежи. Семена пали на благодатную почву. Так, сам того не ведая, Песталоцци встретился с главной любовью всей своей жизни – педагогикой.
В те же годы он встретил и будущую жену. Его избранница – Анна Шультгес – происходила из зажиточной торговой семьи, в сравнении с которой Песталоцци были голодранцами. К тому же, изначально она не испытывала к нему никаких чувств. Тем не менее, он написал ей большое восторженное письмо, полное грамматических ошибок и восклицаний. Несмотря на ее холодность, он упрямо продолжал писать, и она стала отвечать ему, так что постепенно он сумел воспламенить собственной любовью и ее тоже. За два года они написали друг другу 468 писем на 650 страницах.
«Новый двор»
Все это время он искал приложение для своих сил. Среди молодежи стало популярным осваивать сельское хозяйство на новых, научных основах: экстенсивное землепользование, удобрения и пр. Песталоцци отродясь не занимался сельским хозяйством, но счел девятимесячное обучение достаточной подготовкой, и приобрел 20 гектаров земли, где намеревался предаться выращиванию кормовых растений и просвещению окрестных крестьян. Свою усадьбу он назвал «Нейгоф» – «Новый двор».
В этот проект он вложил все наследство, доставшееся от отца, потом влез в долги. Но оказался слишком неопытен, слишком доверял людям, с которыми приходилось иметь дело, у него не было ни помощников, ни советчиков, а семья Анны, уже ставшей его женой, помочь могла бы, но не захотела. Песталоцци понадобилось всего пять лет, чтобы разориться.
Жан-Жак второй
В этот непростой период у молодой четы родился сын, их первый, и, как оказалось позднее, единственный ребенок, получивший имя Жан-Жак – угадайте, в честь кого. Воодушевленный, Песталоцци приготовился немедленно применить на практике концепцию воспитания, почерпнутую у Руссо. Но, к его удивлению, на живом мальчике она не сработала.
«Свобода – это благо, но послушание – также благо. Нам необходимо связать то, что Руссо разъединил. Убежденный во вреде, которое причиняет неразумное подавление, унизительное для человека, он не сумел найти границ свободы», – пишет Песталоцци о своем недавнем кумире.
Но и эти коррективы не помогли продвинуться в обучении сына. Мальчик был рассеян, страдал от эпилептических припадков, учеба оказалась ему не по плечу.
«Он не помнит наизусть и двух строк из молитвы, он не умеет ни писать, ни читать», – с горечью признавался разочарованный отец.
Первая попытка
Потерпев крах с земледелием, Песталоцци попытался зарабатывать торговлей хлопком, но там требовалась железная хватка и железное же сердце, чтобы выжимать все силы из работавших на него людей. Ни того, ни другого у Песталоцци не было. Но была земля, дом, преданная супруга, и горячее желание приносить пользу.
Насмотревшись на сельскую бедноту, на детей, растущих, как трава, без надзора и воспитания, двадцатисемилетний Песталоцци решил открыть приют, где они могли бы получить профессию, которая обеспечит их будущее.
Он построил для них учебный ткацкий цех, нанял профессиональных ткачей в качестве преподавателей ремесла, крестьянок для обучения детей полевым работам, служанок для ухода и присмотра за ними.
Откуда деньги, спросите вы? А денег и не было. Предполагалось, что дети, постепенно обучаясь, начнут что-то зарабатывать на свое содержание, под это Песталоцци занимал у знакомых и родных. Но как только дети подъедались и получали новую рубашонку и пару обуви, родители немедленно забирали их домой.
То, что успевали напрясть и наткать неумелые детские ручки, продать по рыночной цене оказалось невозможно. Вдобавок, в неудачный год буря погубила почти весь урожай на его земле, долги выросли до невозможности, и Песталоцци вынужден был заложить часть своей земли.
Песталоцци пишет
От него отвернулись родные, друзья и соседи, выбившаяся из сил жена уехала к подруге. Судя по всему, отчаявшийся Песталоцци подумывал уже покончить с собой. Его спасла новая работа: Песталоцци начал писать.
«Я чувствовал, что народ верит только тем, кто знает его и условия его жизни, что он слушает только тех, кого любит, и поверит в любовь только тех людей, которые так или иначе протянут ему руку помощи. Я увидел, что рассказ и картина являются единственным материалом во всяком народном обучении, и полагал, что возможно при помощи интересных рассказов, написанных для народа, подготовить его ко всему тому, что впоследствии можно будет ему излагать в виде простых, определенных и ясных принципов».
Основываясь на этих мыслях, Песталоцци уходит в литературную работу почти на двадцать лет. Главной написанной им «книгой для народа» становится «Лингард и Гертруда», в которую он вкладывает дорогие ему идеи о воспитании и обучении. Книга имела большой успех, но оказалось, что читатель скорее получает удовольствие от увлекательного чтения, чем принимает к действию содержащиеся в ней идеи.
Надежды на императора
Песталоцци пытается зайти с другого конца и воздействовать не на низы, а сразу на Венский императорский двор (земли Швейцарии в тот момент являются частью Священной Римской империи). Его книга сделала его известным, теперь он ведет переписку с братом императора и министром финансов, надеясь склонить их к принятию новой общенародной образовательной программы.
В мечтах Песталоцци уже был приглашен ко двору на должность, которая наконец позволит ему осчастливить народ. Но уж если не везет, так не везет: едва надежда окрепла, император Иосиф умер, а брат, сменивший его на престоле – тот самый, с которым Песталоцци вел переписку, – скончался практически вслед за ним. Пришлось оставить мечты о придворной службе и почти до самого конца XVIII века погрузиться в литературную работу.
Революция
Между тем, во Франции разгорелась революция. Довольно неожиданно Песталоцци – который, вообще-то, поддерживал монархию, – оказался единственным швейцарцем в числе 16 выдающихся европейцев, получивших от революционных властей Франции звание почетного гражданина республики.
Песталоцци с подозрением относился к идее всеобщего равенства и возмущался тем, что происходило во Франции в 1792–1794 годах (массовые репрессии, отъем собственности, изгнания, тюремные сроки и казни, казни, казни). Но при этом он и революционное правительство совпадали во взглядах на свободу вероисповедания, печати и предпринимательства, снижение налогового бремени и улучшение народного образования.
Когда же революция на штыках наполеоновских войск добралась и до Швейцарии, Песталоцци встал на сторону нового правительства – именно потому, что оно обещало те самые реформы, которых уже много лет ожидал, просил и требовал он сам.
Новые власти поручили Песталоцци открыть в Штансе (город в Швейцарии, в кантоне Нидвальден. – Ред.) приют для сирот. У гениального теоретика появился шанс на практике применить педагогические идеи, которые он так долго разрабатывал.
«Я берусь за осуществление величайшей мысли нашей эпохи, – писал он жене. – Если на твоего мужа смотрели так, как он заслуживал, и презрение к нему было обосновано, мы обречены. Если же со мною поступали несправедливо, и я таков, каким считаю себя сам, то скоро все поправится».
Штанс
Об условиях, в которых пришлось работать, Песталоцци написал в «Письме к другу о пребывании в Штансе».
«Кроме недостатка денег чувствовался и недостаток во всем остальном, и дети стали поступать в приют прежде, чем для них были приведены в порядок кухня, комнаты и постели. Это поначалу внесло в дело невероятную неразбериху. […] Вследствие нехватки постелей я поначалу вынужден был отсылать бедных детей на ночь домой. Они возвращались утром, покрытые насекомыми. Большинство этих детей при поступлении в приют находилось в состоянии, явившемся результатом крайнее пренебрежительного отношения к человеческой природе. Многие поступали с застарелой чесоткой, так что едва могли двигаться, многие с проломленными головами, иные в лохмотьях, полных насекомыми, худые, как скелеты, желтые, с оскаленными зубами и в то же время со страхом в глазах; у некоторых лбы были в морщинах – признак недоверия и заботы; одни были наглы, с привычками попрошайничества, льстивости и всякого лукавства; другие подавлены бедствием, терпеливы, но недоверчивы, жестоки и робки. […] Леность и бездеятельность, недостаток в духовном и физическом развитии были общими всем детям. Из 10 детей едва ли один знал азбуку».
«С утра до вечера я был один среди них. Все хорошее для их тела и духа шло к ним из моих рук. Всякая помощь и поддержка в нужде, всякое наставление, получаемое ими, исходило непосредственно от меня. Моя рука лежала в их руке, мои глаза смотрели в их глаза. Мои слезы текли вместе с их слезами, и моя улыбка следовала за их улыбкой. […] У меня ничего не было, ни дома, ни друзей, ни прислуги, были только они».
Штанс был католическим городом, Песталоцци – протестантом. Штанс активно противился власти французов, Песталоцци ее поддерживал. Штанс возненавидел Песталоцци, а власть не торопилась за него вступиться, потому что он никак не способствовал ее популярности среди горожан. В конце концов, в женском монастыре, где размещался приют, развернули военный госпиталь. Детей раздали родственникам, а Песталоцци пришлось уехать.
Бургдорф
В этот момент судьба – в лице министра образования – решила дать Песталоцци еще один шанс. Появилась идея создать педагогический институт, где будут готовить учителей для народа. И кого пригласить для реализации такого проекта, как не Песталоцци, который несколько десятилетий уже неустанно призывал к созданию новой системы народного образования и воспитания!
Но тут Песталоцци внезапно приходит в голову, что прежде, чем готовить будущих учителей, он сам должен попробовать преподавать в обычной школе. И в 53 года он становится начинающим учителем.
В Бургдофе (город в Швейцарии, находится в кантоне Берн. – Ред.), куда он получил направление, к нему отнеслись с подозрением, и разрешили работать только в младших классах и в худших школах. «Молодой педагог» с жаром взялся за работу по собственной методе, и спустя восемь месяцев его ученики на экзаменах показали столь высокие результаты, что ему доверили преподавание в старшем классе, а после – и руководство целой школой, где он наконец смог реализовать все свои идеи.
Эти идеи он включил в ряд педагогических сочинений, главное из которых «Как Гертруда учит своих детей». Неожиданно оно стало настолько же популярно, как и его ранний роман, и принесла ему славу педагога-новатора. Однако в связи с политическими событиями ему вновь пришлось покинуть школу и кантон.
Ивердон
Наконец, Песталоцци обрел пристанище в замке Ивердон, который предоставил ему кантон Во. Это была и школа, и одновременно – педагогический институт, где готовили будущих учителей, и куда со всего света приезжали, чтобы перенимать педагогический опыт. 165 воспитанников, 31 педагог и 32 студента. Здесь по 60 часов в неделю обучали арифметике, алгебре, географии, истории, немецкому и французскому языкам, латыни, закону Божию, естествознанию, рисованию, гимнастике, пению, бухгалтерскому учету и делопроизводству.
В школе не было привычной системы оценок, не велся рейтинг учеников, как тогда было принято, никого не сравнивали с другими, отмечался только прогресс каждого относительно его прежних успехов. Вместе учились и обычные, и одаренные дети, и дети с нарушением поведения, и те, от кого отвернулись остальные школы.
В школе не было каникул, но практиковались долгие экскурсии, в том числе – за пределы страны. Путешествие было одновременно практическими занятиями по географии, ботанике зоологии или истории. Как всегда хотел Песталоцци, детям была предоставлена возможность изучать мир прежде всего собственными глазами, ушами, руками, ногами, и только потом – по книгам.
Параллельно их учили работать в саду, обращаться с инструментами, вести хозяйство, обучали токарному делу, типографскому и переплетному делу. Много времени уделялось прогулкам и спорту. В школе царила редчайшая по тому времени атмосфера свободы. Ругань и тем более телесные наказания были строжайше запрещены, главным инструментом учителя был личный пример. Личность маленького человека была самоценна и неприкосновенна.
При этом, как и мечтал Песталоцци, в школу набирали детей разных сословий, в том числе – бедняков, и треть из них училась бесплатно. Учителя работали фактически за еду и ночлег, и даже штатная типография действовала исключительно в убыток.
Песталоцци отдал Ивердону 20 лет, с блеском продемонстрировав как свой педагогический талант, так и полную неспособность к экономическому управлению и работе с людьми. По большому счету, он любил только детей, интересовался только ими, и сам был похож на ребенка – чистого, доброго, наивного, неряшливого и неуклюжего, совершенно неспособного ни на благоразумие, ни на осторожность. В конечном итоге, среди сотрудников становилось все больше недовольных, школа погрязла в скандалах, и недавние соратники буквально выдавили ее создателя вон.
И снова Нейгоф
Пожилым человеком в 1825 году Песталоцци вернулся в Нейгоф. В свои восемьдесят лет он продолжал мечтать о том, чтобы возродить здесь приют для детей бедняков и даже начал строительство нового здания.
В Нейгофе Песталоцци написал последнее свое произведение – «Лебединую песню». Это и автобиография, и изложение его собственного педагогического метода. Но после публикации биографической части в печати появилась настолько озлобленная критическая статья, подготовленная парой его бывших сотрудников, что старик, прочитав ее, слег.
Он еще надеялся успеть оправдаться, он умолял врача помочь ему прожить еще хотя бы шесть недель, чтобы дописать… объяснить… защититься… Он писал, писал, писал, не замечая, что кончились чернила, и он впустую скребет пером по бумаге. Спустя три недели он умер.
На его надгробье выбили надпись: «Все для других, ничего для себя».
За свою долгую жизнь Песталоцци успел не так уж много, если говорить о практических результатах его деятельности. Тотальное невезение или обычные просчеты постоянно лишали его возможности заниматься тем, что он любил больше всего на свете. Его педагогический метод оказался едва ли применим на практике в чистом виде.
Но идеи Песталоцци о необходимости уважения к ребенку и его внутреннему миру, о ненасильственном воспитании, о развитии собственных способностей и стремлений ребенка, о стимулировании его природной любознательности, о продвижении процесса обучения от простого к сложному легли в основу современной педагогики. На эти идеи опирался позднее Константин Ушинский, их придерживаются современные учителя и родители. И кто знает, каким был бы сегодняшний мир, не будь на свете этого вдохновенного неудачника.
