1968 год. Александр Солженицын пытается опубликовать в СССР роман «Раковый корпус». Переговоры о публикации идут сложно – у писателя к этому времени уже есть репутация «идейно чуждого», КГБ знает, что параллельно с «Раковым корпусом» Солженицын пишет «Архипелаг ГУЛАГ».
Но происходит странное – пытаясь скрыть от властей свою работу над романом о лагерях, Солженицын создает еще более сложное произведение – о репрессиях, «оттепели» и раке. «Раковый корпус» – первый в советской литературе роман на запретную и даже засекреченную тему.
Советские люди раком не болеют
Первый в СССР онкологический институт возник в Ленинграде еще в 1927 году, но обязательная регистрация всех больных с впервые выявленным раком введена в стране только в 1953 году. Два статистических сборника «Устройство системы онкопомощи в СССР» 1962 и 1965 годов вышли с грифом «для служебного пользования» и позже были уничтожены в библиотеках.
В основу романа положены личные впечатления Солженицына – в 1952 году в экибастузском лагере его прооперировали по поводу семиномы (рака яичка), а позже, в 1954 году, он прошел несколько курсов лучевой терапии в Ташкентской областной больнице.
Так в судьбе главного героя романа Олега Костоглотова появились подробности из жизни самого писателя – несколько суток, которые пациент с метастазами провел на полу в приемном покое (в отделении не было мест), переполненное раковое отделение, где больные лежали не только в палатах, но и в коридорах.
Запрет на публикацию
Первые несколько глав «Ракового корпуса», несмотря на противоречивые отзывы Союза писателей, собирались опубликовать в «Новом мире» и даже заплатили писателю за них гонорар, но позже набор рассыпали.
Среди официальных причин запрета романа упоминания онкологии не было, но, скорее всего, среди прочего дело было и в этом.
«Тема рака в СССР была табуирована, – говорит врач-онколог Михаил Ласков. – Ведь Советский Союз – это про то, как хорошо жить советским людям. Никакого рака в нем быть не могло, как не могло быть и ветеранов-ампутантов, которых после Великой Отечественной войны свозили в специальные интернаты».
Строитель, ученик вечерней школы, чиновник, ссыльный, охранник и молодой ученый
К работе над романом Солженицын подошел со всей тщательностью. В 1964 году писатель даже ездил в Ташкент и подробно разговаривал со своими лечащими врачами.
Часть героев романа имеют исторических прототипов. Главный герой Олег Костоглотов списан с самого Солженицына, а его основной антагонист – номенклатурный работник «от статистики» Павел Николаевич Русанов – с пациента, который лечился в ташкентской клинике годом ранее Солженицына. Его хорошо помнили врачи, но лично с писателем он не пересекался.
Всех своих героев писатель проводит через психологическое состояние, когда жизнь поделилась на «до и после опухоли», несомненно, хорошо известное ему самому. В палате ракового корпуса герои ведут разговоры о смысле жизни, который для самых разных людей – бывшего строителя, ученика вечерней школы, номенклатурного работника, ссыльного, лагерного охранника и молодого ученого – стали вдруг одинаково важны.
Солженицын упоминает даже перебои с хозяйственным снабжением больницы: «Министерство предусматривало снабжение онкодиспансера радиевыми иголками, гамма-пушкой, аппаратами «Стабиливольт», новейшими приборами для переливания крови, последними синтетическими лекарствами, – но для простых тряпок и простых щеток в таком высоком списке не могло быть места».
Как лечили рак в 1950-е годы
На личных впечатлениях и разговорах с врачами основаны приведенные в романе сведения о раке. Здесь упомянуты различные виды известных тогда онкологических диагнозов и даже препараты для лечения образца 1950-х, например гормонотерапия, которую колют всем пациентам подряд.
«Я вполне допускаю, что в 1950-е количество известных опухолей ограничивалось теми несколькими, что перечислены в романе, – замечает Михаил Ласков. – В то время не было разных способов дифференциации, не было сосудистой хирургии. Сейчас у нас десятки препаратов для каждого вида опухоли. А в 1950-е химиотерапии, иммунотерапии, таргетной терапии просто не было».
Вопрос о смысле жизни особенно актуален для героев, поскольку смертность от некоторых видов рака, как упоминается в романе, достигает 95%. Рак здесь лечат двумя способами – хирургическими операциями и огромными дозами рентгена.
При этом деление пациентов на «лучевых» и «хирургических» довольно условно – поскольку часто нужно «сбить» опухоль большими дозами облучения и только потом оперировать. Или же, наоборот, вырезать опухоль, а потом рентгеном «добить» метастазы. Причем дозы облучения в описаниях Солженицына рентгенолог подбирает по своему «чутью», иногда интуитивно пытаясь понять, уменьшилась ли опухоль на экране.
Врачи не соблюдали технику безопасности, облучались сами
Когда Олег Костоглотов просит объяснить ему принцип воздействия рентгена, ему кратко поясняют: «Рентген разрушает все подряд. Только нормальные ткани быстро восстанавливаются, а опухолевые нет».
Попало в роман и то, как, пытаясь пропустить через дефицитные рентген-аппараты максимально большое количество пациентов, врачи убирают защитные фильтры, по своему усмотрению увеличивают мощность излучения. Пациентов много, а аппаратов и коек в отделении катастрофически мало.
«Из методов лечения в 1950-е действительно были доступны только операции и лучевая терапия, – комментирует Михаил Ласков. – Химиотерапия появилась гораздо позже. Разработка таких препаратов в мире началась в 1943 году, за 12 лет до времени действия романа. А рентген – это и есть самая примитивная лучевая терапия.
Современная лучевая терапия тоже сделана на основе рентгеновского излучения, только, естественно, научились лучше прицеливаться. И еще появились протоколы для разных видов опухолей, представления о максимальных дозах на разные ткани и органы. В 1950-е, полагаю, про дозы врачи просто знали, что, если они дадут много, человеку будет плохо, а если дадут мало, ничего не будет.
И то, что тогда врачи не соблюдали технику безопасности, облучались сами, мы тоже знаем».
Скорая помощь часто развозит не больных, а муку и масло по квартирам обкомовского начальства
Еще одна особенность мира Солженицына – в общении врачей и пациентов. Рассказывать о диагнозах и порядке лечения запрещено, пациенты должны просто слепо выполнять указания. И даже недобросовестная санитарка, которая хочет поспать вместо работы в ночную смену, здесь может походя бросить человеку с болями в крестце, чтобы он сам спустил на два этажа и вылил таз воды после процедуры.
Впрочем, Солженицын дает понять, что такой авторитарный стиль общения с обычными людьми свойственен не только врачам, но всем, кто в стране облечен хоть малейшей властью. Любой магазин или почтовое отделение здесь в одном случае из десяти можно в рабочее время застать на переучете, и даже скорая помощь в Уш-Тереке часто развозит не больных, а муку и масло по квартирам обкомовского начальства.
О диагнозе знать не положено
В ответ пациенты пытаются узнать о своем состоянии по косвенным признакам. Один из героев – Ефим Поддуев – заводит с врачом разговор о своей выписке и страшно расстраивается, узнав, что врач на выписку согласна, – ведь выписывать положено не только выздоравливающих, но и безнадежных.
Среди пациентов процветает боязнь самых простых медицинских процедур вроде переливания крови, а еще популярны альтернативные методы лечения – чагой и иссык-кульским корнем. (Отвар последнего, кстати, употреблял, по его воспоминаниям, и сам Солженицын.)
Целая глава в романе посвящена византийским хитростям врачебного обхода. Пациенты испытывают целую гамму чувств – внимание, страх, надежду – к появляющимся в палате «белым халатам», а врачи стараются говорить между собой так, чтобы из разговоров на обходе пациент ни в коем случае не понял своего истинного состояния.
С другой стороны, практикуются и фальшивые процедуры, когда безнадежных кладут под рентген-аппарат, но не включают ток.
Обход, когда за светилом медицины идут 20 ординаторов, – это ритуал и мера подавления
«Сейчас молодые врачи постепенно отходят от прежнего авторитарного общения с пациентами, – говорит Михаил Ласков, – но в то же время многое из этой старой манеры осталось. Отчасти так происходит по запросу самих пациентов. Например, такая манера общения позволяет избегать разговоров на тяжелые темы».
Врачебный же обход в его традиционном виде, по словам онколога, является скорее мерой подавления и врачей, и пациентов.
«Пожилые пациенты обходы очень ценят, – говорит Михаил Ласков. – У них обходы создают ощущение: «Мной занялся самый главный врач. У него нет времени на всех индивидуально, но в рамках обхода я у него под присмотром». Но в целом тот обход, который часто бывает в наших клиниках, когда за светилом медицины идут 20 ординаторов, – это ритуал.
Я прекрасно помню обходы в гематологическом центре, на которых я был молодым ординатором. Их цель – обучающая, научить ординаторов докладывать о пациенте, но все остальное там – абсолютный театр. Пациенту ничего непонятно, потому что про него говорят медицинским языком. Перед пациентом стоит 20 человек, совершенно непонятно, зачем они все.
Есть смысл, когда обход делают, например, два разных специалиста, скажем, хирург и анестезиолог, которым нужно скоординировать действия».
Имитация лечения
До сих пор распространена и имитация лечения. Причем так происходит не только в онкологии.
«Что такое, например, наше лечение инсультов, как не имитация деятельности? То есть в мире есть практика ранней реабилитации, когда человеку надо быстро вставать, разрабатывать моторику и понижать риск повторного тромбоза. Но у нас такой реабилитации нет, больной просто 20 дней лежит (потому что реабилитация будет после лечения, потом) и его «лечат» капельницами с актовегином. А если нет капельниц или уколов, человек считает, что лечения у него нет», – говорит Михаил Ласков.
Пострадать от «любого больного с ожесточенным сердцем»
Обратная сторона авторитарных отношений в романе – страх медиков перед пациентами. Действие «Ракового корпуса» происходит через два года после памятного всем героям «дела врачей», поэтому при желании любой пациент может причинить лечащему врачу «тягучие неприятности».
«Мудрено голову приставить, а срубить немудрено», – думает в романе Вера Гангарт. И тут же вспоминает, как на нее собирался жаловаться шофер, которому она выписала от бессонницы два порошка брома вместо одного, поскольку порошки были в маленькой дозировке.
Шофер тогда старательно выяснял, по какому праву немка Гангарт работает в больнице, и после врач несколько недель напряженно ждала, что ею «займутся», при этом все так же делая обходы, проводя диагностику и назначая лечение.
Причем подозрительное отношение к врачам в равной степени свойственно самым разным персонажам. Следит за Гангарт, которая наливает ему домашний компот из тумбочки, номенклатурщик Русанов – чтобы не отравила. Ссыльный Костоглотов высказывает предположения, что в ходе лечения над ним ставят эксперименты. И даже некая мельком упомянутая в романе баба на обходе требует выдать ей при выписке кусочек опухоли с намерением отнести его на анализ в другую больницу и после судиться, если диагноз не совпадет.
Врачи – заложники системы
Даже между собой тему собственной вины во врачебных ошибках доктора обсуждают довольно напряженно.
«Недоверие между врачами и пациентами формируется всем антуражем больницы, – считает Михаил Ласков. – Врачи давят, скрывают диагнозы, говорят на своем медицинском языке».
Такое отношение, по мнению онколога, сохраняется до сих пор. С другой стороны, врачи, которые непосредственно общаются с пациентами, оказываются, по словам онколога, словно на передовой.
«Поскольку врачи получают зарплату от государства, а официально большáя часть лечения в нашей стране должна предоставляться пациенту бесплатно, они оказываются заложниками политики «у нас все есть», – говорит Михаил Ласков. – Если выяснится, что чего-то на самом деле нет, пациенты нажалуются. После жалобы меры применят к главврачу, он, в свою очередь, накажет завотделением, а от того и рядовому врачу тоже не поздоровится; у Бидструпа есть прекрасная карикатура, как происходит этот круговорот».
В итоге врач начинает общаться с пациентом, заранее думая, как бы ему самому не попало. Например, пациенту могут не сказать о современных, но недоступных по страховке методах лечения, чтобы он их не потребовал.
Прошло 70 лет, но пациенты до сих пор читают Солженицына
«Я знаю, что читают, – говорит Михаил Ласков. – Я не сторонник воспитывать приверженность лечению пациентов чтением романов. Я просто считаю, что Солженицын – автор, которого стоит прочесть. Даже если он собрал своих героев в одной палате, чтобы они в конце концов поговорили про политику».
