50 экзаменов в месяц
– Эльга, как удалось одновременно закончить два сложных вуза с красным дипломом: факультет вычислительной математики и кибернетики в МГУ и богословский – в Свято-Тихоновском университете?
– После школы мой выбор стоял между МГУ и ПСТГУ. Но на богословский факультет в тот год еще не брали девушек, а на другие я не хотела. Тогда я поступила в МГУ и стала ходить вольным слушателем на лекции в ПСТГУ, часть из них как раз проходила в здании МГУ. Вечером после своих пар шла на лекции по литургическому преданию и иконоведению. Позже ездила на миссионерский факультет на семинары к преподавателям-несвященникам. Приходила и спрашивала: можно я тут у вас посижу? Никто не отказывал.
Когда в ПСТГУ на богословский стали принимать девушек, у меня появилась возможность поступить сразу на второй курс (программу первого я уже прошла). Но замдекана богословского факультета сначала сказал «нет» – считал, что невозможно будет учиться в двух вузах хорошо. А я была убеждена, что здесь мое место. В итоге он разрешил мне сдать экзамены и зачеты за первый курс. А это 50 предметов за один месяц. Мне выдали огромную ведомость, с ней я обходила всех преподавателей. И хотя многие предметы повторялись (например, разные аспекты иностранных языков), это было непросто.
Я сдала все предметы, кроме латыни, и тогда замдекана разрешил мне сдать латынь в следующем году, а меня зачислили. Я оказалась на курсе со своим будущим мужем и с многими из своих будущих коллег.
Совмещать учебу в двух вузах было безумно сложно, но все как-то устраивалось. В институтах ни разу не совпали по времени основные предметы, ни разу не совпали экзамены.
Родители за меня, конечно, переживали, но видели, что я улыбаюсь, что мне нравится учиться, времени хватает еще и на походы, они мне доверяли, видели, что это мое.
Юнона и Авось
– А откуда такая тяга к богословию у юной девушки? Неофитский порыв?
– Возможно. Хотя я сознательно нахожусь в Церкви 18 лет, я до конца не уверена, что мой «неофитский порыв» вообще закончился. Ко времени поступления я уже ходила в храм несколько лет. А крестили меня в детстве.
В первый раз я попросила родителей, чтобы меня крестили, в шесть лет. Родители, преподаватели МГУ, сами тогда неверующие, сказали: хорошо, это твой выбор, но давай, чтобы ты точно была в нем уверена, мы годик подождем. Через год я им об этом напомнила, и меня крестили. Что именно вызвало у меня желание креститься, никто не помнит, осталась только гипотеза, что о крещении мне рассказали в детском саду.
Священник меня спросил, какое имя я хочу в крещении, и предложил выбрать между Ольгой или Эмилией, созвучными моему имени (его мне придумал папа, наша любимая семейная сказка «Волшебник изумрудного города», в детстве мы ее читали вместе, пели песни, но само имя Элли папе не нравилось, и он для меня придумал Эльгу). Я ничего не знала ни про княгиню Ольгу, ни про святую Эмилию, но выбрала Эмилию.
И до сих пор выбор имени считаю одним из лучших выборов в своей жизни. Меня крестили в честь преподобной Эмилии, матери Василия Великого. Это святой, который стал очень значимым для меня, поддержку которого я всегда чувствую.
Сознательно я пришла в храм уже в подростковом возрасте. Повлияла на меня русская литература, Достоевский, и, как ни странно, опера «Юнона и Авось».
Кстати, недавно мы с мужем ходили на этот спектакль, у нас был день без детей в честь его дня рождения.
А тогда у папы была запись, я ее слушала, наверное, раз сто. Ария Резанова, его молитва, «Господи воззвах», очень впечатляло. Герой на грани экзистенциальной катастрофы, его мир разрушен.
И вся глубина страдания, его богоборческого отчаяния, оказывается, может быть выражена всего в шести словах: «Господи, воззвах к Тебе, услыши мя!»
Конечно, талант Алексея Рыбникова смог это мощно передать, но я тогда подумала: если только шесть слов православного богослужения имеют такую силу перед лицом непроглядного ужаса, то сколько же силы во всем богослужении!
А еще это был опыт переживания возможной смерти, связанный с горным походом на Эльбрус, и ощущение близости Бога и помощи от Него.
Все это привело к сознательному воцерковлению в 14 лет. Мы как раз в тот год переехали на Красносельскую, и я стала ходить в храм Покрова Божией Матери в Красном селе. Мне нравилось, что можно было прийти на службу в 7 утра, потом успеть в школу.
Нерешаемая задача на квадратном сердце
– Часто, по молодости или по неофитству, люди хотят бросить светский вуз, отвергают то, чем они раньше занимались. Вы даже писали в соцсети: «Осознала, что святые отцы не знали математики. … Ни один из отцов не смог бы решить кубическое уравнение, они не знали обыкновенных дробей, в глаза не видели тригонометрию. И при этом – 16 веков богословского труда недостижимой для нас высоты. Может, и впрямь эта наука от лукавого?»
– Нет, я никогда не хотела отвергнуть математику. Меня просто потряс тот факт, что случилась история богословия, история христианской империи, и что все это было возможно без математики.
Сейчас понимаю, что у них была математика, они все занимались и логикой, и астрономией. Просто она не была центром их объяснительного инструментария и центром их картины мира.
Сейчас у нас математика основной инструмент для объяснения мира, а святые отцы объясняли мир через богословие и философию.
Значит, так тоже можно. Меня удивило, что возможен другой стиль мышления. При этом мой любимый святой, Василий Великий, не только не отвергал ценность внебогословского знания, но, напротив, защищал право христиан его изучать.
Я отказалась от занятий математикой как наукой, потому что в этом разрезе она перестала мне быть интересной. Я писала диссертацию в сотрудничестве с институтом кардиологии Бакулева, суть ее была такова: мы помогаем медикам найти точку в сердце, в которой возникла аритмия, чтобы медики смогли ее купировать, воздействуя не на все сердце сразу, а посылая точечный импульс именно в очаг аритмии.
Как математики мы рассматривали сердце абстрактно, как квадратное и плоское, изучали, как развиваются системы уравнений во времени в этом квадратном сердце. Но, как сказал мой научный руководитель, все простые задачи в математике были решены в XIX веке, все сложные в XX, а нам в XXI остались только нерешаемые. И я поняла, что да, наверное, можно положить свою жизнь на решение одной нерешаемой задачи, но мне этого делать не хочется, и не стала дописывать диссертацию.
Результаты моей работы были опубликованы, может быть, они кому-нибудь еще пригодятся. А в ПСТГУ я видела гораздо больше жизненных и перспективных задач. После окончания магистратуры мы поженились с Денисом, я-то давно была готова, но Денис, в отличие от меня, делает все не одновременно, а постепенно, поэтому мы ждали окончания университета.
Потом я поступила в аспирантуру, продолжила писать кандидатскую диссертацию, начали рождаться дети. Защитила ее за месяц до рождения пятого ребенка.
Планируем все, кроме семейной жизни
– Сейчас многие православные сетуют, что трудно найти супруга. Богословский факультет предложил достойный выбор?
– Поисков я не вела, мы с Денисом вместе учились, ходили в походы, в два горных – на Алтай и на Тянь-Шань, а в течение года много к ним готовились и ходили в походы выходного дня. И просто в какой-то момент я осознала, что мы, наверное, скоро поженимся. И после того как это стало очевидно, мы через два года поженились.
Если говорить о богословском факультете в целом, то, действительно, в нашей студенческой среде часто создаются очень дружные семьи. Изначальная общность интересов и ценностей – хороший старт семейной жизни.
Я не претендую на полноту понимания проблемы поиска супруга, но мне кажется, что люди очень стараются соответствовать чьим-то ожиданиям, презентовать себя. А если просто жить и быть собой, то целостность твоей личности привлечет именно ту личность, которая предназначена Богом.
– Да, когда есть понимание себя и «целостности личности», это помогает, только к 20 годам мало у кого это есть… Но как возможно совместить пять детей и теологию? На своей страничке в соцсети вы ответили, что весь секрет в муже…
– Ключевой секрет в Боге, Он дает силы, а второй – в муже. Других секретов не знаю.
Я иду методом проб и ошибок, стараюсь не отказываться от того, что ко мне приходит. Может быть, это был призыв Божий, а может быть, мне просто послышалось, но проверить это можно только опытным путем. Страшно сказать «нет» на призыв Божий, это гораздо хуже, чем сказать «да» по ошибке. Пробую что-то делать, и, если получается, продолжаю делать дальше.
Задача есть просто не лежать на диване, а стараться что-то сделать. Ну и есть то, что тебе хочется, и есть то, что ты должен делать. Задача – захотеть то, что ты должен делать.
Мне повезло, у меня муж феминист, условно говоря. У него нет идеи, что есть женщина, которая должна варить борщи, и есть мужчина, который должен совершать великие дела.
Поэтому у нас в семье муж не помогает жене, и наоборот. Мы все дела делаем вместе и сообща.
У мужа есть идея, что есть Эля и есть Денис, у которых заложены свои внутренние задачи и потребности, и они должны совместно реализовываться. У него нет таких теорий: ты же мама, ты должна с детьми сидеть сейчас. Денис видит, что мне важно заниматься наукой, значит, он придумал, как мне заниматься наукой.
Есть какие-то теории про роль мужа и жены, где-то они существуют, я их не отрицаю, но в нашей конкретной семье есть Эля и Денис, которые здесь и сейчас живут, и у них обоих есть какой-то свой путь.
– А технически как возможно сочетать работу – не только научную, вы же еще и преподаете, – с пятью маленькими детьми?
– Мы поделили между собой дни недели, каждый год их перераспределяем. Каждый год у нас разные условия, то беременность, то рождается новый ребенок, то изменились условия работы, мы подстраиваемся под то, что происходит.
Например, у меня есть мой рабочий день, я приезжаю в университет и делаю свои дела, а Денис дома с детьми. Свой день есть у Дениса, он работает в храме, он там и староста, и завхоз, и алтарник, и ведет воскресную школу. В другой день он занимается работой по дому и участку, он любит заниматься нашим обустройством, а я в этот день занимаюсь детьми, их образованием, вожу на занятия, мы с ними делаем уроки.
Конечно, бывают нестыковки. Вот недавно была какая-то безумная история: чтобы обеспечить мне день для работы, Денис взял Ульяну и сквозь снег и метель отвозил ее в детский сад к 7 часам, к самому открытию, а потом через пробки поехал в храм, а двухлетний Тиша был с ним на службе. Вечером предыдущего дня мы экстренно отвезли старших детей к бабушке и дедушке.
Конечно, все это очень непросто: в свои дни я приезжаю в институт, утром занимаюсь наукой, потом готовлюсь к парам и до 10 вечера у меня занятия, время преподавания. В пятницу в институтском храме могу сходить на службу с утра, для меня это очень важно. А суббота и воскресенье – дни Дениса. Я очень благодарна своему непосредственному начальству: проректору ПСТГУ прот. Николаю Емельянову и декану богословского факультета прот. Павлу Хондзинскому, что они дают мне возможность работать в таком гибком режиме. Без их понимания это, конечно, было бы трудно осуществить.
Это удобно в плане реализации наших проектов, но это неудобно в плане семейного общения, потому что у нас почти нет времени вместе, кроме каких-то часов заполуночных. Иногда мы можем несколько дней вообще не видеться. Пока для нашей семьи это основная проблема.
– Такое ощущение, что вся ваша жизнь распланирована…
– Я человек рациональный и дела пытаюсь планировать, но в семейной жизни проблемы мы решаем по мере их поступления.
На мой взгляд, идея о том, что можно спланировать семейную жизнь, лукавая.
Для рационального планирования нужна информация, исходные, когда они известны, можно решать задачу. Но ни у кого нет информации о том, что с ним станет, когда он женится или когда будет ждать ребенка, и что будет, когда появятся дети, как поведет себя он и его вторая половина. А когда свои интуитивные опасения, тревоги принимаешь за обоснованные суждения и планируешь далеко наперед, это как раз контррационально. Честнее будет подождать, посмотреть, а потом решать. Я предпочитаю полагаться на волю Божию.
Богословие и жизнь
– Математика – наука абстрактная, а богословие? Вы писали в диссертации об исихастских спорах, но что это, как не абстракция, для обычного христианина, не мыслящего богословскими категориями?
– Исихазм из всех богословских византийских споров – один из самых близких к мирянину вопросов.
Богословие святителя Григория Паламы в жизни означает, что молитва, таинства церковные, добрая жизнь, прощение обид могут любого человека, не только монаха, епископа, священника, а абсолютно любого человека без всяких посредников сделать причастником Божества.
Свт. Григорий называл это «Божественными энергиями», действиями Бога в мире. К этим действиям относится любовь, промысел Божий, благость, и все это любой человек, как образ Божий, может воспринимать непосредственно, напрямую.
– И что, обычный человек, который работает в обычном офисе, ходит в храм, старается жить по заповедям, но при этом у него нет умной молитвы, созерцаний, бесстрастия, о которых пишут святые отцы, – он тоже может обожиться?
– Да, конечно. Есть известные рассказы из патериков, например, про авву Пафнутия из «Лавсаика», он молился Богу, чтобы узнать, кому из святых он уподобился. И Господь показывает ему разных людей, которые живут в миру по-Божьему. Ты, говорит, уподобился флейтисту, который живет в городе Х (а это была очень постыдная профессия, флейтистов приглашали на оргии).
Авва Пафнутий нашел этого флейтиста, расспросил его, тот ответил, что он не подвижник, ну, была за ним пара добрых дел. Человек живет в мире (может, даже ходит играть на оргиях) и среди этих страстей умеет жить по-Божьему.
– А разве до Григория Паламы святые отцы сомневались, что у всех людей есть доступ к Богу?
– Конечно, нет. Просто у них не было задачи выразить эту мысль в богословских категориях, поэтому для этого и не был разработан категориальный аппарат. Есть вечная проблема богословия как научной дисциплины: людям сложно примирить трансцендентность Бога, Его инаковость миру и возможность вступления с Ним в контакт.
И это была ключевая интуиция святителя Григория Паламы, которая дает нам потом весь пул богословия, в том числе евхаристического богословия, которое в XX веке активно развивали в эмиграции протоиерей Иоанн Мейендорф, архимандрит Киприан (Керн), протопресвитер Александр Шмеман.
Вопрос о том, как наша молитва ведет нас к реальному обожению, как она позволяет человеку войти в спасение при причастии Божеству, через участие в Божестве – ключевой для современной аскетики и духовной жизни. Поэтому его обсуждение и не угасает.
– А что здесь понимается под евхаристическим богословием?
– Учение о том, что происходит с человеком, со всем его составом в таинстве Евхаристии, что происходит с ним на Божественной литургии. В XX веке протоиерей Иоанн Мейендорф, архимандрит Киприан (Керн), протоиерей Александр Шмеман рассуждают о Евхаристии именно с учетом трудов святителя Григория и делают новый шаг к пониманию того, что такое человек, каков его потенциал, если он состоит в евхаристичных отношениях с Богом.
Этим авторам важно подчеркнуть невообразимую глубину Богоподобия, на которую возводится человек (весь, с телом, душой и духом), причащаясь Богу. В трудах этих авторов Евхаристия становится, по сути, содержанием Церкви.
Анестезия забвением мне не подходит
– С детьми вы обсуждаете какие-то богословские вопросы? Я помню, как-то пыталась детям объяснять праздники, но так и не смогла объяснить, почему в Церкви особо выделяют Григория Паламу, так, что даже воскресенье Великого поста ему посвящено.
– На такие темы мы пока не говорили, все-таки нашей старшей дочери всего семь лет. Но одна наша самая задумчивая дочь Варвара, которой недавно исполнилось пять, постоянно задает серьезные вопросы из серии «почему Бог сделал так, что рождаются больные дети».
Я говорю, что люди привыкли делать зло, злятся, сердятся, делают плохие вещи, в мире действует грех. Из-за того, что мы грешим, наше общее здоровье падает, и на ком-то это выстреливает сильнее. Потом Варя спрашивает, что же делать, чтобы жить вечно. И тут возникает тема обожения: о том, что надо откатывать этот процесс назад, нужно не злиться, не грешить, преображать свою душу, исцелять ее общением с Богом, и тогда она будет готова, чтобы и после смерти быть с Богом. В таком контексте у нас заходят богословские вопросы. Вообще, на богословские темы с детьми мы стараемся говорить серьезно, но просто, без детских сюсюканий. Общаемся с ними как с равными собеседниками.
Наш пятый ребенок, Вася, прожил с нами всего два месяца. Смерть брата на Варю повлияла. Она часто думает, кто следующий умрет. Мы это тоже обсуждаем, что это неизвестно, Господь всех призывает в свое время. Такие богословские разговоры про смерть с пятилетними детьми, которые только что обнаружили, что смерть существует, мне кажется, очень важны.
Из записей Эльги во ВКонтакте:
Уля (3 года) с Тишей (2 года) играют в песочнице. Незнакомая тетя Уле:
– Ты не обижаешь своего младшего брата?
Уля, не моргнув глазом:
– Мой младший брат Вася живет на небе. И его там никто не обижает.
Этот яркий момент хорошо показывает механику процессов. Есть наша семья, для которой Вася – реальность. И есть «мир», для которого Вася – слишком странное и неприятное явление, от которого надо скорее избавиться. Не затрагивать «эту» тему. Делать вид, что ничего не случилось. «Жить дальше» в смысле «забывать». К сожалению, анестезия забвением не подходит нам. (…) Если кто-то хочет нам помочь, то лучше при встрече говорить не «прекрасная нынче погода, не правда ли, миссис Хиггинс?», а что-то вроде «Я помню Васю». Я совершенно серьезно.
– Вы писали во «ВКонтакте», что анестезия забвением вам не подходит, а что вообще важно говорить родителям, которые потеряли малыша?
– Я могу говорить только о себе, о своей семье. Но читала, что многие, пережившие что-то подобное, говорят про возникающий вакуум общения и изоляцию. Как будто ты зачумленный и тебя избегают. Люди боятся ранить, им непонятно, что говорить, как утешить, и стоит ли вообще что-то говорить.
А мне кажется, бояться не стоит. Лучше общаться, разговаривать, как и раньше, не искать специальных слов, а задавать интересующие вопросы, в том числе на тему смерти. А то иначе чувствуешь себя каким-то источником радиации, которого все боятся и обходят стороной.
И мне бы хотелось большей честности. Например, когда мы поженились, мы обсуждали это событие с друзьями, оно стало достоянием нашего общения. А тут получается какая-то яма, у меня свои мысли, у кого-то другие, не происходит встречи умов, встречи сердец, и этого не хватает. Хочется общности смыслов, потому что есть над чем подумать, есть что обсудить.
Я уверена, что мои прекрасные друзья молятся за нас и за Васю, и я за это очень благодарна, но лично я чувствую себя в такой ситуации покинутой. Мне бы хотелось, чтобы люди иногда спрашивали, говорили про него. Я могу заплакать при этом, но почему это плохо? Есть же в послании к Римлянам слова о том, что «радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими». Не где-то там, в сторонке, а именно «с».
Отдых на Эльбрусе
– А что вам дает силы жить так насыщенно, многосторонне? И как вы отдыхаете, если отдыхаете вообще?
– Господь дает силы – живем, не дает – лежим на диване, хандрим. Никаких секретов у меня нет. Помогает переключение деятельности. Мне нравится, что, когда я устаю делать одно, у меня есть возможность делать другое.
Вообще, если есть действительно любимое дело, творческое, интересное, вопрос о силах отпадает. На него почти всегда силы найдутся. А если бы надо было каждый день только мыть посуду, я бы, наверное, сошла с ума.
Когда устаю, люблю читать иностранную классику, Гюго на французском, Оруэлла на английском недавно читала. И даже больше нравится слушать аудио. Это дает возможность приобщиться к красоте языковой культуры другого народа.
Мы ходим в походы. Я занималась в турклубе с семи лет, сама водила горные походы. Последний поход у нас был в 2017 году на Эльбрус. С нами был всего один ребенок, в животе, поэтому особенно не доставлял неудобств. Мы прошли горный маршрут двухнедельный, третьей категории сложности, довольно серьезный, я была руководителем похода. А в конце мы поднялись на Эльбрус. Не все поднялись, мы с мужем как-то добрели.
Каждый год в мае ходим в байдарочный поход, используем возможность неделю прожить без телефона, здесь и сейчас. Поход с детьми это не то, что мы плывем по речке под зонтиком и попиваем из трубочки коктейль. Это сложно, ужасно сложно. Один описался, другой замерз, третий перестал есть овсяную кашу, а ничего другого у нас с собой нет. Еще один утопил свою любимую шапку и горюет по ней. Мы устаем, раздражаемся и кричим.
Но я с детства поняла, что лучше что-то сделать, чем не сделать и жалеть. Так и с походами, каждый раз, вернувшись домой, понимаем, что это было нужно всем.
Свою старшую дочь впервые мы взяли с собой на сбор клюквы на болоте под Переславлем-Залесским в три месяца. Затем каждый год были то пешие, то байдарочные походы. И сейчас она вспоминает походы с большой радостью, помнит какие-то детали из них и очень хочет пойти в новые. Из чего мы делаем вывод, что походы приносят большую пользу даже для маленьких детей.
