На интервью с Варварой Ромашкиной в «Недослов» я пришла неподготовленной. Но как тут подготовишься? Мир людей, общающихся без слов, я представляю себе только по фильму Тодоровского «Страна глухих». Среди моих знакомых нет никого, кто говорил бы на жестовом языке. А мой личный набор жестов весьма ограничен – я могу показать «виктори», «фигу» и еще пару чисто информативных жестов.
Варвара человек занятой, ее рабочий день начинается в восемь, а заканчивается около двенадцати, поэтому встречу она назначила поздно вечером. Но когда я пришла, в репетиционном зале сидело еще несколько будущих актеров – студентов выпускного курса РГСАИ. Молодые, красивые, модные. У каждого в руке листочек с текстом.
Сделав неопределенный жест, который должен был означать «не беспокойтесь, подожду», я уселась рядом. Надо сказать, что меня с моим жестом поняли. А вот я чувствовала себя не в своей тарелке. Нет, я видела, что ребята репетируют монологи, шутят, смеются, исправляют ошибки, на которые указывает педагог, но о чем именно идет речь – не понимала. И вдруг, уже отчаявшись понять происходящее, я «услышала», а точнее увидела в жестах одного из актеров знакомый текст: «развратная походка, пирожные, денег кот наплакал». Тут меня осенило, это же Зощенко, рассказ «Аристократка»!
На этом репетиция закончилась и начался наш разговор с Варварой.
— Варвара, кто ваши актеры – понятно, а кто ваши зрители?
— Как ни странно, большинство наших зрителей – слышащие, обычные люди. Во время спектакля всегда работает диктор, который переводит с жестового языка. Хотя, сами видите, многое понятно и так, это зависит от таланта актера и от того, насколько образен и богат его жестовый язык. Ведь язык жестов — это не просто способ передать информацию, он может быть очень красивым, можно даже сказать, — мелодичным и певучим, но этому нужно учить. И мы учим. Учим в нашем институте, учим на площадке.
— А как происходит отбор будущих студентов, поступающих на ваш театральный факультет?
— Точно также как и в любом театральном институте или училище. Басня, стихотворение, рассказ. Главное для преподавателя — заметить в будущем актере божью искру, талант. Даже если абитуриент не слишком хорошо владеет жестовым языком, общается на бытовом уровне, а именно так обычно и бывает, но глаза горят, чувствуется характер – и мы его берем.
Обучение, кстати, бесплатное, хотя конкурс довольно высокий. К нам приезжают учиться неслышащие ребята со всей страны, многие остаются работать в театре, которому в этом январе исполняется 12 лет. Для театра это очень мало, но для меня — это целая жизнь.
— Как вы думаете, почему вообще кто-то рождается лишенным слуха?
— Это сложный вопрос. Важно другое. Я не знаю среди глухих таких людей, которые считали бы, что Бог их обидел. У нас был актер и педагог Саша Мартьянов, он сказал однажды: «если Бог меня лишил слуха, значит это для чего-то, значит, я должен добиться большего, должен помочь себе и другим, и вот я добился, я стал актером, художником. Бог открыл мне мир совсем в другой его ипостаси».
С одной стороны я с ним согласна, потому что мы, люди слышащие, часто не замечаем того, что замечают те, кто не слышит. От нас очень многое ускользает. Ускользает то, что не говорят словами.
«Переводчиком я стала в детстве»
— Как получилось, что вы, человек с нормальным слухом, выучили жестовый язык?
— Я родилась в неслышащей семье. Мои родители потеряли слух в раннем детстве, после перенесенного менингита. Мой родной, мой первый язык – это жестовый язык. «Мама», «папа», «хочу», «дай» — все первые слова, которые слышит ребенок, учась говорить, были выучены мной на жестовом языке, потому что бабушек-дедушек у нас не было, а все друзья моих родителей, приходящие к нам в гости, тоже были неслышащими.
Но мы жили в коммуналке, к тому же меня очень рано, как тогда было принято, отдали в ясли. Благодаря этому к моему жестовому языку быстро присоединился привычный русский язык. У меня никогда не было проблем с общением, наоборот, я во всем помогала своим родителям. Помню, как в детстве помогала маме общаться с врачами в поликлинике, как с ее паспортом ходила подключать телефон на телефонный узел.
В школе я была, наверное, единственным ребенком, чьих родителей не вызывали на родительское собрание. Поначалу они ходили, я переводила, но вскоре их перестали вызывать. Бессмысленно вызывать родителей, потому что мало ли что там дети про двойки на самом деле переведут!
Мои родители очень волновались за меня и хотели, чтобы у меня была правильная речь, поэтому они сразу установили в квартире радиоточку, а когда мне исполнилось семь лет – купили радиолу, чтобы я слушала радиоспектакли, музыку, поставленную речь дикторов. Они переживали, что не могут мне сказки читать, не могут помочь мне с домашними заданиями.
Родители были интеллигентными людьми, папа хорошо рисовал, но образования у них не было. Мама в детстве была в оккупации, папа не доучился, потому что началась война. Неслышащие дети учатся в школе не десять, а двенадцать лет. Когда началась война, папа успел окончить семь классов, если перевести это на программу обычной школы – получается пять классов, а мама и того меньше.
После войны родители сразу пошли работать.
Во многом благодаря нашей семейной ситуации я выросла очень самостоятельной. А вот в школе учителя считали меня недалекой. Я молчунья, о проблемах не докладывала, а родители глухонемые – ну, значит умственно отсталая!
К сожалению, и сейчас, спустя столько лет, положение у нас в стране мало в чем изменилась. Если ребенок не слышит, особенно если он отказник, то его сначала отдают в дом малютки, а потом, в три года – в заведение для умственно отсталых детей. И там уже естественным образом начинаются отставания в развитии. Лет пять-десять назад стали появляться специализированные детские дома для слабослышащих детей, но их еще очень мало.
«Сурдопереводчик должен быть лингвистом»
— А почему вы решили стать переводчиком жестового языка?
— Я всегда знала, что буду этим заниматься. Как и большинство моих коллег, я пришла в профессию потому, что родилась у неслышащих родителей. Сколько себя помню, переводчики жестового языка все были из семей глухих, у них была бытовая база языка, остальное приходило уже в процессе работы.
Проблема была в том, что получить образование переводчика жестового языка в Советском союзе было негде. В наше время были лишь курсы для переводчиков. Но этого мало. Переводчик с любого языка, тем более с жестового, должен в первую очередь быть лингвистом. А у жестового русского языка не было даже статуса языка. Как будто это не язык, а так – руками машут.
На протяжении почти пятидесяти лет обычный русский жестовый язык был фактически запрещен для общения в школах для слабослышащих. Педагоги, работающие с глухими, сами как следует не знали жестового языка. В лучшем случае они общались с детьми при помощи дактилологии (воспроизводя слова пальцами рук – прим. Ред.), а чаще — при помощи артикуляции. А это лишает детей возможности нормально общаться, нормально развиваться, они половину не понимают, поэтому среди глухих так мало грамотных людей, всего 10-15 процентов. Остальные не знают банальных вещей, потому что их не смогли научить этому в школе!
Только три года назад в Московском государственном лингвистическом университете появилось отделение, выпускающее переводчиков жестового языка.
Даже сейчас мало кто знает, что жестовых языков – великое множество: английский, испанский, португальский, польский, французский, итальянский, японский. И каждый надо учить. Я – дитя Советского Союза, я училась в советской школе, никуда не выезжала, общалась среди своих глухих, и английский, например, мне был не нужен. И сейчас в работе и в обычной жизни я пользуюсь русским жестовым языком.
Международный жестовый язык, аналог эсперанто, считается упрощенным, но чтобы общаться на нем, нужно как минимум знать английский язык, правила, законы построения предложений, синтаксис, порядок слов.
Но проблема не в том, что мы не знаем иностранных жестовых языков, проблема в том, что русский жестовый язык у людей усвоен лишь на бытовом уровне, хотя выразительные возможности жестовых языков порой превосходят возможности обычных языков!
— А как дело обстоит сейчас?
— В 2012 году Путин в рамках закона об инвалидах подписал ратификацию русского жестового языка. Теперь жестовый язык – это язык во всей своей лингвистической полноте, а не только «средство межличностного общения». Примерно в это же время на кафедре языкознания МГУ появилось отделение профессора Кибрика, там всего несколько научных сотрудников, но они стараются, изучают русский жестовый язык, создают стандарты.
В Бауманке еще кое-где есть переводчики жестового языка для слабослышащих студентов, но таких мест, где жестовому языку учат – очень мало. И вот с каким базовым, домашним уровнем жестового языка абитуриент попадает в институт – с таким и учится. И этот уровень чаще плохой, чем хороший. Ведь чтобы хорошо говорить на жестовом языке, нужно знать очень много синонимов, понимать смысл фразеологизмов, метафор.
Вот пример: когда я работала на Первом канале сурдопереводчиком, нас с коллегами пригласили в программу «Доброе утро». Ведущий Андрей Малахов спросил – а как вы покажете фразу одного высокопоставленного чиновника — он часто повторял выражение — «мочить в сортире»? Я сказала: покажу – убивать в туалете. Но убивать в туалете – это немного про другое. И вот чтобы быть хорошим переводчиком, нужно знать все нюансы языка, его семантику.
Поэтому я считаю, что переводчики жестового языка обязательно должны учиться в лингвистических институтах. А главная моя мечта — это чтобы русский жестовый язык можно было выбирать в обычной школе наравне с другими дополнительными иностранными языками. Скажем, учишь ты по обязательной программе английский язык, а можешь выбрать дополнительный – испанский, немецкий — жестовый.
— Думаете, это возможно?
— Во многих странах язык жестов – это норма. Его активно используют на телевидении США, Китая, Ирака. Посмотрите любое выступление американских политиков – рядом всегда стоит переводчик. Не строка, бегущая внизу экрана, а живой человек на жестовом языке синхронно переводит то, что говорит политик. Ведь глухие люди тоже хотят слышать живые новости, а не читать бегущую строку. И в Америке они имеют такую возможность, а в России — это редкий случай.
Как-то я переводила в Горсуде. Вдруг судья говорит: «а вот эти мои слова переводить не надо». Я отвечаю, что не имею права переводить избранно, я переводчик, это моя обязанность! А судья стоит на своем. Очень некрасивая история вышла. По многим, конечно, причинам, но в том числе и потому, что у нас совершенно нет культуры жестовой речи, жестовый язык воспринимается не как язык, а как какая-то экзотика.
Давно вы видели на нашем телевидении переводчика, который дублировал бы, скажем, новости? Остался только телетекст, потому что у нас борются за «чистоту картинки». Поэтому я ушла с ТВ туда, где мои знания действительно нужны.
Конечно, ситуация понемножку исправляется. Слышала, что скоро полицейских обяжут изучать жестовый язык. Конечно, это будет примитивный уровень, предназначенный для того, чтобы объясниться в экстренной ситуации, но все равно это значительный шаг вперед для нашего общества.
«В храме сурдопереводчик должен стоять рядом со священником»
— Сегодня есть богослужения для глухих, но до сих пор адекватного перевода службы с церковнославянского на жестовый церковный нет. В чем сложность?
— Я сама несколько раз переводила службы. Это трудно: чтобы переводить в храме, нужно знать три языка: церковнославянский, русский жестовый и церковный жестовый языки. Когда я перевожу службы, вначале я для себя перевожу с церковнославянского на русский язык. Это уже – целое искусство! А потом с русского жестового – на церковный жестовый. А здесь понятия часто не совпадают. Надо искать и смыслы, и жесты.
Например: в обычном русском жестовом языке жест, обозначающий грех, выглядит так, как будто вас кто-то ударяет по голове. То есть акцент на том, что за некое действие всегда наступает расплата. А в Церкви понятие греха намного объемнее, сложнее – это не просто закон: сделал плохо, получил по голове. Ведь грешим мы, прежде всего, в сердце, в тайне, порой, даже от самих себя. Поэтому и жест другой.
— Что можно и нужно сделать для неслышащих людей, чтобы им было хорошо в храме?
— Несколько лет назад умерла моя коллега Татьяна Котельская, ее отпевали в храме Святой Татьяны на Моховой. В храме было очень много неслышащих людей и меня попросили перевести. Я не ожидала, что придется переводить, пришла просто проводить ее. Основная сложность была не в том, что мне не хватало знания церковнославянского языка и базы специфических жестов, а в том, что люди меня не видели.
Чтобы люди хорошо понимали то, что «говорит» переводчик, он должен стоять рядом с батюшкой, а это на православной службе невозможно. Остается одно – самим батюшкам изучать жестовый язык, если они служат для неслышащих прихожан, объяснять им специфические церковные жесты, и самое главное – смысл того, что происходит в храме.
Я вспоминаю историю своей семьи: мой папа был некрещеным — Москва, член партии, 20-е годы. А мама родилась на Украине в деревне, глухонемая девочка. Она рассказывала о том, как первый раз пришла в церковь. Она так хотела все увидеть, а ее – на колени, нечего по сторонам зыркать, давай молись, бей поклоны. После этого она в церковь ни ногой.
Поэтому я выросла в неверующей семье и крестилась уже в осознанном возрасте, это при том, что в моем роду было три священника. Поверьте, то, что произошло в детстве с моей мамой, происходит с большинством глухих, и не только с детьми. Им нужно смотреть, и им нужно объяснять все, что происходит в церкви.
У меня на эту тему постоянно споры с моей воцерковленной подругой. Она говорит — ну они же грамотные, могут взять и все прочитать. Но многие Гоголя берут, читают и ничего не понимают, а тут – Бог, церковь, вера! Любой человек так устроен, что он должен воспринимать происходящее как можно полнее!
Повезло, если неслышащий человек вырос в верующей семье, где эта атмосфера была с рождения, но много ли таких?
«Обидно за Православие»
— Вам известен какой-то удачный опыт воцерковления неслышащих в других странах?
— Не надо ездить в другие страны – достаточно посмотреть на другую Церковь. Мне так обидно за Православие, когда мои неслышащие рассказывают, как им хорошо в Церкви свидетелей Иеговы. Эта организация потратила огромные суммы, чтобы учить людей жестовому языку. Они повсюду находят неслышащих людей, их адреса, они засылают везде своих казачков, свободно владеющих жестовым языком, беседуют с людьми на понятном им языке, приносят с собой литературу, делают фильмы с сурдопереводом, — все то, чего у нас нет.
И наши люди, которые выросли в советских неверующих семьях, не идут в православные храмы, им там все непонятно, им некомфортно. Меня пугает эта ситуация.
Однажды я была на аттестации переводчиков жестового языка – так там больше половины аттестующихся были иеговистами! И что получается? Возникли у человека вопросы о вере, появилась потребность пойти в храм, он туда приходит, но его там не понимают и он сам ничего понять не может. И он уходит из православного храма туда, где с ним говорят, да еще с радостью. К иеговистам уходит.
Только вот что ему там расскажут? И ладно, наши актеры из «Недослова» туда не попадут, потому что мы даем им образование, учим разбираться в этом, но остальные? Те, кто так и остался со своими школьными знаниями?
Вера должна быть доступной для каждого человека, неважно, слышит он или нет, понимает ли, что написано в книжке, или не понимает. Было бы здорово, если б православных учебных заведениях появились факультеты, где изучают не только церковнославянский, но и жестовый язык, это сблизило бы Церковь с неслышащими прихожанами.
— А что вы думаете про кохлеарные имплантаты (электронный протез для компенсации слуха – прим. Ред)?
— Сейчас в нашей стране их начинают насаждать, но ведь пока никто не знает, какие отдаленные последствия оказывает этот чип на мозг. Помните серию «Доктора Хауса», там был конфликт между слышащей матерью и неслышащим сыном, и мальчик отказался от имплантата? Одно дело, если человек потерял слух в сознательном возрасте, если он позднооглохший, если он помнит мир звуков, тогда да, стоит задуматься над такой операцией, потому что имплантат возвращает до 90 процентов слуха.
А для тех людей, которые родились глухими или потеряли слух в раннем детстве, установка имплантата, думаю, только навредит. Ведь если ты вырос в мире тишины и вдруг, резко, начал слышать все вокруг, как к этому привыкнуть? Как адаптироваться? Так можно сон потерять, сойти с ума.
Люди с частичной потерей слуха устают даже от обычных слуховых аппаратов, снимают их, чтобы отдохнуть от звуков, например в метро или перед сном. А вы представляете, что делать, если ты устал от кохлеарного имплантата? Человек, который всю жизнь жил в тишине, будет уставать не только в метро, ему постоянно будет некомфортно. Конечно, можно снять наружную часть, но тогда теряется весь смысл этой затеи.
Я думаю, что кохлеарные имплантаты нужны тем, кто потерял слух в осознанном возрасте, а для тех, кто не слышит с рождения – важнее всего дать возможность в совершенстве овладеть жестовым языком.
При поддержке актеров театра «Недослов» мы сделали несколько уроков по обучению жестовому языку. В игровой форме ребята покажут как сказать на языке жестов о любви, пожелать спокойной ночи или узнать, где ближайший банкомат.
– девушка, вам помочь
– я привыкла все делать сама
– какую музыку ты любишь
– мне нравится классическая музыка
– я немного волнуюсь
– это нормально
– отложим это до завтра
– я не могу ждать
– что у нас сегодня на обед
– рыбный суп, гречневая каша
– предложить вам чашечку кофе
– нет, дайте стакан воды
– можно с вами сфотографироваться
– да но только один раз
– какая сегодня погода
– с утра шел снег
– я очень сильно замерз
– нужно было одеваться теплее
– какие языки вы знаете
– жестовый язык
– здесь поблизости есть банкомат
– направо, через две улицы
– вызовите полицию
– да, и скорую помощь
– Как вы себя чувствуете?
– Лучше чем на прошлой неделе.
– Я хотел бы с вами поговорить.
– Я не разговариваю с незнакомыми людьми.
– Я не видел вас несколько недель.
– Я была в отъезде.
– Вы плохо выглядите.
– У меня болит голова.
– Вы очень неаккуратны.
– Прошу прощения.
– У меня были проблемы на этой неделе.
– У вас всегда проблемы.
– У меня все замечательно.
– Это ваша основная черта.
– Счастливого пути.
– А вам счастливо оставаться.
– Спокойной ночи.
– Надеюсь, мы еще увидимся.
Монолог Гамлета и Письмо Татьяны на жестовом языке:
Ролики создан на средства гранта «Православная инициатива 2013-2014».
