«Свобождаясь сам от болезней, о больных помышляет»
Девятилетний наследник Павел – будущий император Павел Первый – сильно заболел. И дал обет – пообещал, что в случае поправки построит для Москвы больницу. И поправился. И, будучи человеком по-немецки обязательным и честным, слово свое сдержал. Так на Юге Москвы, недалеко от Даниловского монастыря появилась больница, которую, не долго думая, назвали Павловской.
Екатерина даже издала на этот счет указ: «Просил ее императорское величество любезный ее императорского величества сын, цесаревич и великий князь Павел Петрович, чтобы ее императорское величество позволили ему в Москве под его именем учредить свободную (значит, бесплатную, общедоступную – А.М.) больницу, к чему и способное место избрано близ Данилова монастыря – загородный дом ее императорского величества генерал-кригс-комиссара и генерал-прокурора Глебова, на что ее императорское величество всемилостивейше соизволяет, повелевая сенату упомянутого генерал-прокурора Глебова вышеозначенный двор со всяким строением и с принадлежащею к нему землею, без всякого изъятия, что ему по купчей следует, приняв, отдать в полное ведомство и диспозицию ее императорского величества тайному действительному советнику и любезного ее императорского величества сына обергофмейстеру Панину».
Казалось, что в России так – со специальным указом – надежнее. К тому же матушка Екатерина была косвенно причастна к неожиданной болезни сына. Дело в том, что он простыл в Москве, куда Екатерина Алексеевна вместе со всем семейством прибыла в 1762 году на коронацию. Если вспомнить, каким именно событиям она была обязана сей коронацией, чувства новоявленной императрицы делаются еще более понятными.
За заказ взялись круто. Указ вышел в 1763 году – и в том же самом 1763 году первая очередь лечебницы, разместившаяся в загородном доме генерал-кригс-комиссара Глебова вступила в действие. А заодно была чеканена медаль с изображением юного Павла Петровича и надписью: «Свобождаясь сам от болезней, о больных помышляет».
А в газетах появилось объявление: «Неимущи люди мужеска и женска пола, как лекарствами и призрением, так пищею, платьем, бельем и всем прочим содержанием довольствованы будут из собственной, отложенной от его Высочества суммы, не требуя от них платежа ни за что, как в продолжении болезни их там, так и по излечении».
Первое отделение было рассчитано «на 25 кроватей», но уже спустя три года возвели новый, деревянный корпус. Каменное здание поставили лишь после смерти императора, 1807 году. Автором его был Василий Баженов, а до ума доводил Матвей Казаков. Впрочем, первое авторство под вопросом – как практически во всех случаях, связанных с Василием Ивановичем. А Казаков и вовсе вляпался в историю. На него повесили растрату денег, выделенных на строительство (хотя виноват был смотритель Троянкин, он же Троенков, и все это знали). После чего несчастному Матвею Федоровичу запретили заниматься архитектурной деятельностью, а Павловская больница таким образом сделалась последней работой этого незаурядного мастера.
Больница из старейших
Наследник престола – самый, пожалуй, подходящий персонаж для совершения благих дел. Государь для этого чересчур оделен властью – благотворительность, им совершаемая будет восприниматься как нечто само собой разумеющееся, да еще и недостаточное – выкатил две бочки с пивом, а мог бы четыре, у сам, небось, кушает с золота. Здесь же все сходится наилучшим образом. Трогательная внешность – чаще всего, отрок. Административными ресурсами формально не владеет. И в то же время – может себе позволить.
Другое дело, что порыв – милосердный и богоугодный – забывается быстро. Хорошо, когда материальным свидетельством душевного подъема остается больница – и живет потом реальной, рутинной жизнью. Но живет, пользу приносит. Наследник давно уже стал императором, и после нескольких лет бурного правления был умерщвлен в собственном дворце. Много воды утекло. А больница вот работала и, более того, отстраивалась. Однако и старела тоже.
Бытописатель Н. Скавронский сетовал: «Кстати, при речи о состоянии здоровья коснемся замоскворецких больниц. Их там четыре: Петропавловская, Голицынская, Городская и Горихвостовская для неизлечимых больных… С виду каждая из больниц – большое, чистое, разумеется, каменное здание, с садами и с значительным пространством принадлежащей ему земли; такова особенно Петропавловская. По общим отзывам, в способах лечения во всех больницах царствует рутина, эта могучая царица всего богоспасаемого Замоскворечья. Что оставляют за границей, то тут часто только вводят, будто для опыта, если не годилось там, то не годится ли для русской натуры, – говорят, что она особенная! Прислуга крайне невежественна и груба… Больной, чтобы иметь право пользоваться ею, должен необходимо платить ей; выздоравливающий неминуемо тратит на пищу свои деньги. Вентиляции почти нет. Каминов – и слыхом не слыхать. Книг для чтения – нет. Назначены дни посещения, и трудно решить, почему оно не дозволено ежедневно. Погребения крайне небрежны: возят на полуразрушенных дрогах, кладут в едва сколоченные гроба. Больницы Замоскворечья, как и вообще наши больницы, стоят самым темным и пугающим призраком в глазах нашего народа; только беспомощность и крайняя бедность принуждают обращаться к ним».
(Как, вероятно, читатель уже догадался, Петропавловской больницей автор называл именно Павловскую, видимо, по больничной домовой церкви Петра и Павла.)
Впрочем, по ходу дела недостатки устранялись, и к началу прошлого столетия больницы вышла учреждением чистым, современным и передовым. При ней, в частности, действовала амбулатория, в которой принимали неимущих пациентов, осматривали их, вручали пакетик с лекарствами и отправляли обратно домой – и все это бесплатно.
Справочник же «Вся Москва» писал: «Благотворительное общество при больнице императора Павла имеет целью оказывать всякого рода пособия беднейшим лицам, находящимся на излечении в больнице или выходящим из нее, а также их семействам, нуждающимся в помощи и покровительстве. Пожертвования в пользу благотворительного общества принимаются в больнице ежедневно с 10 до 12 часов».
То есть, и благотворительное общество присутствовало.
Доктор Смирнов
Павловской больнице везло на замечательных врачей – замечательных не только своим профессионализмом, но и жертвенностью, и добротой. Есть такие врачи- легенды: достаточно сказать, что доктор Ф.П.Гааз работал в Павловской.
А еще в больнице служил врач Г. И. Смирнов – тоже личность в старой Москве легендарная. Один из современников писал о нем: «Наряду с работой в больнице Григорий Иванович имел большую частную практику. Он очень любил детей, может быть потому, что у него их не было. Поэтому перешел в детское инфекционное отделение больницы, где потом стал заведующим.
Дети, чувствуя глубокую любовь к ним Григория Ивановича, не оставались в долгу и по-своему выражали свою бесхитростную ответную любовь. Говорили, что, когда он утром входил в свое отделение, выздоравливающие дети, ласкаясь, буквально «облепляли» его. Каждый норовил о чем-то спросить и тут же получал ответ, нередко шутливый и всегда ласковый.
На улице Григорию Ивановичу приходилось почти все время повторять слово «здравствуйте», отвечая на приветствия прохожих – родителей его пациентов, самих пациентов, либо бывших пациентов. Зачастую его останавливали для получения тут же на улице врачебной консультации. Он иногда шутливо говорил, что для быстроты уличного передвижения ему неплохо бы иметь шапку-невидимку».
Здесь же, при больнице врач и проживал: «Григорий Иванович по субботам и накануне больших праздников приглашал к себе, на обширную квартиру в больнице, своих друзей – о. Иасона и о. Виталия – служить всенощные для его престарелой больной тещи, никуда не выходившей из дома. Ко всенощным приходили пожилые соседи, набиралось до двадцати молящихся. Все они были очень благодарны Григорию Ивановичу за доставляемую им духовную радость. Григорий Иванович подчас шутил, что у него на квартире открыт Даниловский филиал (оба батюшки служили в Даниловском монастыре). Так продолжалось до кончины тещи.
Уход этого доктора из жизни был спокойным, несмотря на обстоятельства. Встретив как-то на улице своего знакомого, Григорий Иванович на обычный дежурный вопрос о здоровье ответил:
– Сейчас – слава Богу, но скоро наступит трудное для меня время и придет конец земной жизни. У меня рачок.
– Что вы, Григорий Иванович, по вам это не видно. Выглядите вы хорошо.
– Это – пока, но рачок у меня есть, и застарелый. Я, как врач, это хорошо знаю, все симптомы у меня налицо.
– Что-то не верится. Вы так спокойно говорите, как будто дело касается не вас, а кого-нибудь из пациентов.
– Спокойно говорю потому, что я уже прожил свою жизнь – мне за семьдесят – и прожил ее неплохо. Правда, в конце, по воле Божьей, придется помучиться, но это для очищения моих грехов, а там – вечная жизнь».
Вскоре после этого доктор скончался.
Главный корпус больницы – детище Василия Баженова и Матвея Казакова – сохранился по сей день и используется по прямому назначению.
Серпуховскую, она же Петропавловская, улицу еще в начале позапрошлого столетия переименовали в Павловскую.
