12 июня 2018 года ушел из жизни Яков Бениаминович Бранд – известный кардиохирург, руководитель отделения неотложной коронарной хирургии в НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского, телеведущий программ «Без рецепта» и «Кома».
В составе бригады кардиохирургов в 1996 году он делал коронарное шунтирование первому президенту России Борису Ельцину.
Яков Бранд умел разговаривать с пациентами (мог обсуждать предстоящую операцию с больным по два часа), мог в лицо сказать правду начальнику непечатными словами, а вообще хотел стать артистом, но не сложилось, и он пошел в медицинский.
В медицине – сомневаться, в жизни – не уступать
– Чему вы научились у отца как врача и человека?
– Мне кажется, было бы правильно разделить здесь врача и человека. Как врач, я хорошо запомнил одну фразу, которую отец когда-то сказал: «Врач всегда должен думать и сомневаться!» Этот принцип мне до сих пор очень помогает в медицинской практике. К сожалению, обычно врачи у нас не думают и не сомневаются.
Безапелляционные действия врачей – бич нашей страны, который оборачивается не очень хорошими последствиями и для пациентов.
Как человека больше всего отца я уважал за принципиальность. Для него было абсолютно невозможно пойти на компромисс с собственной совестью. Если он считал что-то неправильным, он этого не делал ни при каких обстоятельствах.
За свою принципиальность, кстати, неоднократно страдал. Например, лет пятнадцать назад отцу предложили купить один медицинский аппарат, записав в документах сумму в два раза большую, чем тот стоил. Отец в жесткой форме отказался, после чего был послан одним из руководителей департамента здравоохранения на три буквы. Отец посмотрел на него и спросил: «Это по службе или по дружбе? Если по службе, то я пошел. Если по дружбе, то не пошел бы ты сам?»
Разумеется, он не мог предотвратить все зло мира, но участие в серо-черных схемах считал для себя абсолютно неприемлемым. В медицине для него это было табу.
Хирург и теледоктор
– Доктор Бранд много лет вел телепередачи. Насколько реально такую сложную вещь, как медицина, представлять в телеформате? Вроде лечение – действие индивидуальное.
– Возникло все достаточно случайно. После операции Бориса Николаевича Ельцина в 1996 году был снят фильм «Сердце Ельцина», где мой отец как один из оперировавших хирургов давал интервью. Он очень понравился телевизионщикам как человек колоритный, и, когда возникла идея телепередачи, которую вел бы врач, его пригласили, и на десять лет он стал телеведущим.
С жизнью оперирующего хирурга это сочеталось так: программа шла в еженедельном режиме, и раз в месяц в воскресение снималось сразу четыре передачи на месяц вперёд. Так что, потратив на съемки один выходной в месяц, в остальные дни отец продолжал оперировать по обычному графику.
Мне не кажется, что телеформат «унижает» медицину. Одна из основных задач врача – просвещение, когда информация доносится до населения чем шире, тем лучше.
Сейчас у нас есть врачи-просветители, которые пишут книги, ведут телепередачи. Тем, вопросов, недоумений у людей очень много. И хорошо, если на них ответит авторитетный специалист.
Отцу сам процесс телевизионной работы был очень близок. Ведь в свое время он очень хотел стать актером. Думаю, это желание, в какой-то мере, и подтолкнуло его на ТВ.
– А почему же Яков Беньяминович не пошел в театральный?
– Он пошел. Пришел в какой-то театральный вуз, зашел к декану факультета и с порога сказал: «Здгаствуйте!» с характерным одесским акцентом. Декан сразу сказал: «Досвидания!»
После чего ему ничего не оставалась, как по семейным стопам направится в медицину.
Пациенты хотят лечение и утешения в пропорции: 50 на 50
– У русских есть архетип доброго доктора, айболита, который не просто лечит, но который добрый. Говорит с тобой, утешает, бодрит и так далее. Вы писали о своем отце, что он умел говорить с людьми и считал это умение совершенно необходимым для врача.
– Не знаю, как в начале его медицинской карьеры, но в последние годы долгие разговоры с пациентами были для отца нормой. Те семнадцать лет, что он руководил отделом неотложной кардиохирургии НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского, он мог общаться с пациентами и их родственниками по нескольку часов. Рассказывал о перспективах лечения, о возможных последствиях тех или иных медицинских манипуляций – это было для него совершенно нормально. Со многими пациентами он потом продолжал общаться и дружил.
– Но как сочетать такое общение с нынешней чисто медицинской нагрузкой врача?
– Дело в том, что отец никогда не был рядовым врачом, никогда не работал в поликлинике – не вел амбулаторный прием. Это было общение по поводу конкретных операций его пациентов.
Сейчас нередко идеализируют советскую медицину – но на самом деле в советские годы все было так же, как сегодня, – общение с пациентом на амбулаторном приеме никогда не было приоритетом врачей.
А вот серьезные специалисты время такого общения не ограничивали. Если это было нужно, отец мог общаться с пациентами и два часа, и три. У него под кабинетом всегда сидел кто-то, кому нужно было внимание, и он находил время, чтобы человеку все разъяснить, да просто обсудить что-то с ним вместе.
– Как вам самому кажется, из вашей нынешней врачебной практики, пациенты ждут, чтобы с ними общались?
– Все люди разные. Кому-то нужно побыстрее, просто получить информацию. Кому-то нужно задать уточняющие вопросы, пообщаться с доктором. Но все же люди хотят получить максимум информации, поэтому сам я сейчас прием меньше полутора-двух часов не веду.
Как правило, это время занято 50 на 50 – информацией и успокоением, приданием пациенту какого-то комфорта. Отец делал достаточно серьезные операции, могу предположить, что успокоение его пациентам тоже было нужно.
Миф об уважаемой профессии
– Вы упомянули идеализацию советской медицины, когда «врачи были ответственней и знали больше». Вам кажется, это ностальгия, иллюзия? В чем тогда ее причины?
– В том, что деревья в детстве всегда большие. Высокое качество советской медицины – это не просто иллюзия, это очень вредная иллюзия. На самом деле ничего особо хорошего там не было. Но когда любая система меняется, всегда найдутся люди, которые скажут: «Раньше было лучше».
Да, врачей тогда, наверно, было больше. Но врачи точно так же получали копейки. Не было нормальных лекарств. В стране не проводились высокотехнологичные операции, которые уже делали во всем мире. Находясь за железным занавесом, мы вынуждены были придумывать какие-то собственные теории, которые во всем мире были уже проверены и отвергнуты.
По большому счету, сейчас мы расхлебываем наследие советских времен – изолированной системы здравоохранения.
Но беда и в том, что на смену советской медицине пока ничего не пришло.
Еще огромная проблема: люди начинают задумываться о своем здоровье, только когда заболевают. В мире сейчас этот подход меняется – и врачи, и пациенты, и государства стараются больше думать о профилактике. А мы пока думаем только о том, как хорошо и красиво жить, а с болезнью разберемся тогда, когда она наступит.
– Может быть, поэтому у нас раньше врачей так и уважали: человека «вдруг» накрывала болезнь и одна надежда была – на доктора как на спасателя!
– Чрезмерное уважение к врачам в советское время – это, опять, боюсь, красивая сказка. Думаю, отношение к врачу не было вопросом уважения – это был вопрос личной необходимости.
Когда у вас прорвало трубу, вы тоже бежите к сантехнику с криком: «Мы сделаем все, что вы скажете!» Разве это признак уважения?
Подлинное уважение проявляется не тогда, когда что-то случилось, и не тогда, когда оно – вопрос профессии или специальности. Уважение должно проявляться к тому, что человек учится всю жизнь, а после, очень тяжело работает.
Года три назад я побывал в Швеции. Они меряют «рейтинг доверия врачу». То есть – сколько пациентов, выслушав рекомендации врача, будут беспрекословно их исполнять и не пойдут к другому специалисту за вторым мнением. Рейтинг доверия шведских врачей составляет 96%. У нас он, хорошо, если 4%. Вот оно, уважение.
Отвечает ли врач за здоровье пациента?
– А какое у нынешних врачей этическое кредо? «Клятву Гиппократа» ведь давно отменили.
– В свое время в институте я проходил так называемый курс биоэтики и деонтологии. Это был, по-моему, пятый курс, лекции были в вечернее время в самой замшелой аудитории самого замшелого корпуса. Доходила до тех занятий максимум половина студентов, да и те на лекциях, как правило, спали или играли в карты. Вот такие это были лекции.
Понятие об этике у российского врача отсутствует, потому что его этому в принципе не учили.
То есть, слово такое все знают, но все страшно далеки от того, чтобы это исполнять. Например, у нас масса народу плохо представляют себе, что такое врачебная тайна. Для нас норма сообщить родственнику пациента его диагноз, даже пациент об этом не просил и не давал на это согласия.
Мы будем обсуждать состояние пациента с его родственниками, его коллегами. У нас колоссальная проблема с допусками родственников в реанимацию, в то время как во всем мире это считается нормой, и никому это не вредит, а только помогает.
У нас совершенно нормально, придя на прием к врачу с назначениями другого врача услышать фразу: «Какой идиот вам это назначил?»
Да, клятва советского и российского врача была. Но кстати, когда я учился, даже эта клятва была уже не обязательной, а добровольной. И я очень сомневаюсь, что она имеет юридическую силу.
На мой взгляд, гораздо перспективнее придерживаться в медицине классических принципов – «не навреди», «действуй в интересах пациента», и той же самой врачебной этики. Врач должен давать пациенту максимально полную информацию, просвещать, стараться сделать все возможное, чтобы его вылечить, даже если пациент активно сопротивляется.
И только если уж пациент очень активно и информированно сопротивляется (в полном сознании подписывает соответствующие документы об отказе от лечения), врач, уважая его свободное решение, лечить его не должен.
Большинство же врачей в России действуют либо в интересах медицинской системы, либо в своих интересах, либо в интересах частной клиники, которую они представляют.
При этом в представлении пациента врач – это почему-то уникальное существо, которое обладает уникальными знаниями. На самом деле врачи – тоже люди, такие же, как и все остальные, со своими недостатками и достоинствами.
Более того, в нашей стране знания врача, как правило, устарели лет на двадцать пять, и в своей области он давно не эксперт. Конечно, есть врачи, которые поддерживают высокий уровень медицинской грамотности, работают в парадигме доказательной медицины и действуют исключительно в интересах пациента, но их катастрофически мало – по моим оценкам, не более 5%.
Особая проблема России еще и в том, что пласт врачей 40+, который во всем мире по возрасту особенно значим и находится на пике карьеры, у нас практически отсутствует.
У нас люди от сорока до пятидесяти, те кто учился в девяностые годы, либо не шли в медицину, либо уходили из профессии. Кроме того, качеству лечения очень мешают наши программы и планы создать какую-то свою национальную медицину вместо того, чтобы интегрироваться в общемировую систему.
Пациентам надо стать соучастниками
– А пациенту-то что делать в таких условиях?
– Искать своего врача, других вариантов нет.
Надо понимать, что процентов 80 обострений хронических болезней со временем проходят сами, и ни в каких врачебных вмешательствах не нуждаются. В тех же 20% случаев, когда нужно интенсивное лечение, пациенту придется во многом взять ответственность на себя, углубиться в особенности собственной болезни, пытаться выискивать какие-то нюансы, которых врач может не знать, не уметь, не понимать.
Хорошо, когда это происходит на приеме у терапевта. Находясь на операционном столе без сознания, человек вряд ли может советовать хирургу, что отрезать и что пришить. Но можно заранее почитать про методы, которые используются в лечении, изучить существующую статистику.
При этом надо понимать: пациент не может стать профессионалом в собственном заболевании, для этого нужно научиться фильтровать информацию, а это сложно делать даже врачам, у которых есть специальное образование. Но вот соучастником процесса лечения пациент стать сможет. А это уже не мало…
