7 апреля 1925 года, на Благовещение, умер святой патриарх Тихон, не хотевший благословлять свой народ на гражданскую войну. И красных, и белых он считал чадами Церкви.
Выбор России
Из трех претендентов на патриарший престол архиепископа Антония (Храповицкого) называли «самым умным», архиепископа Арсения (Стадницкого) – «самым строгим», а митрополит Московский Тихон прослыл как «самый добрый» архиерей. Видно, настало время, когда народ нуждался не в «богословах» и администраторах, а в пастырях, жалеющих людей.
Докадились
В детстве святитель Тихон был очень тихим. За кроткий беззлобный характер друзья прозвали его «Ваше Святейшество». А однажды даже кадили перед ним самодельным кадилом из жестянки (так поповские дети играли). Никто из них тогда не мог представить, что друг их Вася Беллавин станет первым патриархом Русской Церкви после двухсотлетнего перерыва.
Не жених
Как-то Василий Беллавин пришел в гости к родителям своего соученика по Псковской семинарии Бориса Царевского. Когда ушел, хозяева стали обсуждать гостя.
– Ты заметила, какие у него глаза? – спросила у дочери, молодой девицы и сестры Бориса, мать. – Чистые, как у голубя.
– Он такой добродушный, такой умный, – подхватила девушка.
Догадавшись, к чему идет разговор, отец заявил:
– Расчеты на него как на жениха плохи.
Вы не смотрите, что он говорун и веселый такой. Василия, когда он был студентом, прозвали патриархом, и дорога ему одна – в монахи.
Не карьерист
В Псковской семинарии Василий Беллавин преподавал богословие и французский язык. Он не сразу решился на монашеский путь. Перед выпуском из Санкт-Петербургской академии честно признал факт, что не сделал выбора: будет ли он священнослужителем (для этого надо было жениться) или монахом, а значит, архиереем.
Ведь по обычаям того времени выпускнику академии, принимавшему монашеский сан, нужно было быть «круглым дураком», чтобы через несколько лет не сделать успешную архиерейскую карьеру.
Только в 26 лет были преодолены сомнения и принято решение о постриге, согласующееся с совестью. Оказалось, что в Пскове будущий патриарх так любим и популярен, что опасались – полы в церкви Трех святителей, где ожидался постриг, не выдержат тяжести собравшихся. И поставили в нижнем этаже специальные подпорки.
Американский епископ
В 1898 году епископа Тихона направили в Америку, где он пробыл почти 10 лет. За это время будущий патриарх научился важному: жизни в стране, где Православие не имеет никаких привилегий и любая церковь отделена от государства, что промыслительно готовило его к служению в стране Советов.
И демократическому поведению, несмотря на епископский сан. Недаром позже, в Ярославской епархии его назовут «странным епископом из Америки», который не по владычному себя ведет: почему-то запретил священнослужителям полагать перед ним три земных поклона при входе в кабинет.
В Америке епископ Тихон начинает решать проблему, которую потом решал протопресвитер Александр Шмеман: должна ли Православная Церковь Америки быть Церковью русской традиции или это должна быть Церковь православных американцев?
Американская епархия Русской Церкви делилась на две части: Алеутские острова и Аляску. Паства состояла из алеутов, эскимосов и индейцев, а также выходцев из Старого Света – славян, греков, румын, арабов, сирийцев. Послужив и посмотрев, епископ Тихон предложил изменить статус миссионерской епархии так, что больше бы учитывались интересы людей:
«Североамериканскую епархию, – писал он в Святейший Синод, – следует преобразовать в экзархат Российской Церкви в Северной Америке, в состав епархии входят не только разные народности, но разные православные Церкви, каждая из которых имеет свои особенности в каноническом строе, в богослужебном чине, в приходской жизни.
Особенности эти дороги для них и вполне терпимы с общеправославной точки зрения. Посему мы не считаем себя вправе посягать на национальный характер здешних Церквей, напротив – стараемся сохранить таковой за ними, предоставляя им возможность быть непосредственно подчиненными начальникам их же национальности».
Так за полвека до о. Александра Шмемана святитель поступил вполне «по-шмемановски». А годы в Америке называл «лучшим временем своей жизни».
«Отец солдатам»
После Америки, переведенный (и не желавший того) на Ярославскую кафедру, будущий патриарх несколько изменяет местным традициям: не ждет визитов священников с подарками к себе, а сам посещает приходы епархии.
Останавливается у местных батюшек, старается увидеть их быт, понять, в чем они нуждаются (совсем как в Америке, среди алеутов). В гостях любил рассматривать семейные фотоальбомы, беседовал с домочадцами. А потом оказывал необходимую помощь.
По воспоминаниям близко знавших святителя, он всегда был очень внимателен к подчиненным. Вел специальный блокнот, в который записывал дни ангела близко знакомых ему людей.
А когда стал патриархом, не забывал поздравлять с именинами старого швейцара Петербургской духовной академии, каждый год отсылая телеграммы.
Анонимные письма-доносы на священников архиепископ Ярославский не только не рассматривал, но даже и не читал. Комплексом «папы Римского» не страдал. В 1923 году он благословил переход Церкви на григорианский календарь (на который перешли и обновленцы).
Тогда к нему прибыл будущий священномученик отец Сергий Мечев: «Ваше Святейшество, не считайте меня бунтовщиком, но переходить на новый стиль нельзя!» Патриарх с улыбкой ответил: «Сережа, какой же ты бунтовщик? Я тебя знаю…»
Через некоторое время патриарх, еще раз рассмотрев вопрос, учитывая и отношение к нему многих других священников, отменил переход на «новый стиль».
«Горько»
В один из многочисленных объездов Ярославской епархии будущий патриарх посетил приходской храм в глуши, где священником был семинарист, недавно женившийся. Осмотрев храм, владыка, по обычаю, зашел в дом батюшки.
Когда епископ уже стал собираться и вышел в сени, появилась молодая матушка со стопкой на тарелке в дрожащих руках: «Посошок – на дорогу!» И батюшка, и матушка, низко кланяясь, просили владыку «не побрезговать». Епископ пригубил, поморщился и произнес, не сдержавшись: «Горько».
Услыхав это слово, молодая матушка, приняв его за известный символический призыв, радостно кинулась к своему молодому мужу и, крепко обняв, поцеловала его, оторопевшего от неожиданности. Оторопели и все присутствующие.
Не смутился только епископ: «Вот так и живите», – произнес он при виде нежной пары, поцеловал их сам, благословил и уехал.
Поддержка «отсталого» духовенства
Когда владыку Тихона назначили Московским митрополитом, на удивление столичного духовенства он поехал с визитом к считавшемуся «отсталым», державшемуся старого направления и потому отправленному на покой святителю Макарию (Невскому). Ведь направления-направлениями, а благодарность и уважение всегда были свойственны владыке Тихону, не судившему людей «по направлениям».
Долг и смелость
Именно царской властью был наложен «мораторий» на восстановление патриаршества в России, что было одной из причин неподдержки многими церковными иерархами монархии в ее прежней форме. Несмотря на это, святитель Тихон, узнав об убийстве царской семьи в 1918 году, немедленно приказал служить панихиды по государю Николаю как по убиенному императору, невзирая на его отречение. Один этот шаг мог обернуться лично для патриарха крупными неприятностями со стороны захвативших власть Советов.
«Неплохой дед»
Святитель патриарх Тихон, по воспоминаниям его знавших, был в отношении к людям бережен. Многие отмечали, что после встречи, разговора с ним смягчалась душевная тяжесть. Симпатия к патриарху возникала даже у нецерковных людей. Красноармейцы, охранявшие патриарха во время его домашнего ареста, вспоминали: «Неплохой дед, только вот все молится по ночам, спать не дает».
Сложный вопрос
С 1922 года патриарх Тихон находился под домашним арестом. Ему ставили в вину контакты с Западом (призывы патриарха Тихона к христианам Запада о помощи голодающим) и антибольшевистские воззвания (анафема тем, кто грабит и убивает (а вовсе не только большевикам), защита священных церковных ценностей и т. д.).
Обстановку вокруг патриарх узнает лишь из советских газет, где пишется о создании обновленческой, «прогрессивной» «народной» церкви, уже «низложившей» патриарха Тихона.
Но одновременно становится ясно, что народ, призываемый своим патриархом к отказу от братоубийственной войны и хранению веры, заповедей Христовых, в массе своей не услышал его призывов. И надежда на скорое поражение большевиков не оправдалась.
Патриарх решает пожертвовать своим авторитетом ради облегчения дел в Церкви и подписывает «покаянное» заявление со словами «отныне я советской власти не враг», поставившее под сомнение в глазах ревнителей чистоты церковной позиции стойкость святителя.
Впервые в истории Русской Церкви ее предстоятель пытается найти формы жизни Церкви в окружении враждебной ей власти и решать вопросы: допустим ли вообще такой компромисс? Если да, где его границы?
В какой форме возможна жизнь и организация Церкви в государстве, где Церковь на словах «отделена», а в реальности уничтожается? Именно в этом было одно из главных отличий гонений первых христиан от христиан ХХ века в России: в Риме закон отражал реальность, христиане были врагами и их убивали. В советской России закон провозглашал «свободу совести», а на деле была диктатура атеизма.
И это был не только «головной» вопрос, который решался бы напряжением ума. От этого вопроса недоумевало и разрывалось сердце, страшась греха не различить правды, выбрать не тот путь и так погубить или соблазнить многих верных, повредить Церкви.
Решительно отказаться от компромисса с властью – значит погубить, послать на смерть не одного себя (как это решали святые мученики), а, возможно, всех верующих людей и уж точно – всех своих священнослужителей с их семьями, их детьми.
Сделать уступки – как знать, сколько придется уступать и сдержат ли власти свое слово (опыт показал – не сдержали).
Недаром в этом вопросе у патриарха было два советника с противоположными мнениями: архиепископ Илларион (Троицкий), священномученик, считавший, что нужно идти на компромисс с властью, лишь бы Церковь выжила.
И архиепископ Феодор (Поздеевский), мученик, погибший на Лубянке, убежденный, что никакой альянс с богопротивной властью недопустим, а Церковь хранима не людьми, а Богом, и видевший (как и митрополит, священномученик Кирилл Смирнов) варианты катакомбного существования Церкви во времена гонений.
Имеет ли вообще предстоятель право посылать на смерть своих чад или это дело совести каждого? Прошел бы в такой стране, как Россия, вариант «катакомбной» Церкви?
В любом случае российская история свидетельствует: во многом отступление от веры уже произошло и «православные» разных сословий в большинстве от веры отказались «по умолчанию», во всяком случае не защищали ее.
Например, из офицерского состава царской армии после отмененного в 1916 году обязательного причащения Великим постом продолжали причащаться лишь 10%. Не говоря уже о солдатах (из рабочих, крестьян, мещан), участвующих в революционных бунтах, и, конечно, части интеллигенции, приветствующей революцию.
Такая логика событий, скорее, обращена на то, чтобы Церковь могла увидеть истинное состояние души народа, своей паствы, отношение к вере и понять, в чем причины такого состояния.
Но с тех пор перед епископами Русской Церкви будет постоянно стоять вопрос, что лучше: сохранить неповрежденным свое свидетельство об Истине перед лицом пыток и смерти или путем компромисса постараться получить свободу и на свободе еще послужить Церкви.
Святитель патриарх Гермоген (XVI в.) во времена Смуты призвал народ созывать ополчение и бороться с захватчиками (поляками и теми русскими, кто их поддерживал).
Святитель патриарх Тихон поступил иначе. И сделал это, стремясь сохранить Церковь и жизни христиан: «Я не могу дать благословения на гражданскую войну. И „красные«, и „белые«, все чада моей Церкви, кто-то верный, кто-то заблудший. Я могу молиться только о примирении народа».
