В истории Церкви были случаи, когда Пасху встречали в куда более экстремальных условиях, чем эпидемия. И даже если не удастся быть в пасхальном настроении, не унывайте: случалось, что и святые, вместо пасхальной радости на Светлой седмице чувствовали апатию, сухость.
Пасха в тюрьме
Писатель Борис Ширяев вспоминал, как служил пасхальную заутреню в Таганской тюрьме священномученик Кирилл (Смирнов) с сокамерниками епископами Феодором (Поздеевским) и Гурием (Степановым).
«Тюремная церковь в Таганской тюрьме к 1921 году уже давно была закрыта, и в здании ее помещался клуб, но нам как-то полуофициально разрешали церковные службы (скорее их допускали, чем разрешали). Для этого, под охраной добровольных стражников из верующих, нас вели в большую камеру, оборудованную под коммунистическую школу.
Архиерейская служба шла под ироническими взглядами Ленина и Троцкого, портреты которых украшали стены. На время службы мы пожелали их снять или завесить, но нам не позволили.
Пасхальная ночь… Густые волны колокольного звона медным гулом заливают тюрьму: она ведь находится на горе. Пасхальная заутреня должна быть в 12 часов ночи, но она откладывается из-за опасения побегов. Лишь в шесть часов утра, когда стало рассветать, стали выводить нас из камер.
Уже не гудела Москва, а только звенели в коридорах связками ключей наши телохранители.
Народу, как всегда бывает на Пасху, пришло много. С воли прислали пасхальные архиерейские ризы, сверкающие серебром и золотом. Митрополит Кирилл, весь сияющий, в тяжелой парче, кадит… посылая во все стороны не только фимиам, но и клубы пламени, вырывающиеся из кадильницы. В руке у него красные пасхальные свечи…
«Христос воскресе!» «Воистину воскресе!» – разносится гулом под сводами тюремных коридоров. У многих на глазах слезы, хотя здесь преимущественно суровые, ко многому привыкшие мужчины.
Читается знаменитая пасхальная речь Иоанна Златоуста, приветствие всем и вся, и тем, кто постился, и тем, кто не постился, и тем, кто пришел в первом часу, и тем, кто пришел в последний, одиннадцатый час…
Вот и куличи и яйца. Они принесены оттуда, с воли… Меня до слез потрясает воспоминание о великой любви, которая особенно в этот день согрела тюрьму и обвила ее холодные, мрачные стены объятиями братской, нежной ласки.
Всю Великую Субботу, с раннего утра в тюрьму все несли и несли – яйца, куличи, сырные пасхи, цветы, свечи – и все это тогда, когда Москва голодала.
Несли, может быть, последнее, чтобы поделиться пасхальной радостью и с теми, кто заперт в мрачные казематы.
Да, многие плакали. «Люби слезы сии» – вспоминается тихое, умиленное слово старца Зосимы. Это были слезы сладкой грусти, граничащей с радостью Воскресения.
Уже день. Мы идем по камерам. Коммунист К., старший надзиратель – очень суровый, стоит у выходной решетки и считает проходящих. Я вдруг подхожу к нему с возгласом: «Христос Воскресе!» – и троекратно его целую. Он не уклоняется, но отвечает вяло, может быть, потому, что занят счетом.
Прихожу к своей камере. Надзиратель нашего коридора, старый служака, сидит на табуретке, скучный такой. «Что вы?» – «Да вот… дежурный. Ни домой, ни в храм сходить!» – «Пойдем к нам разговляться», – говорю я ему, увлекая его к себе в камеру. Пришли еще некоторые соседи. Я раскладываю присланные из дому и от друзей куличи, яйца, зажигаю свечу.
Читаю Евангелие о воскресении Христа, потом молитву своими словами и пасхальную: «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небеси, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити».
Все христосуемся между собой, дарю им яйца, по обычаю… Ни тюрьмы, ни надзирателей, ни решеток, ни чекистов нет сегодня: все растаяло и сгинуло в лучах восходящего Солнца Воскресения – есть лишь люди – братья, все грешные и все Богом возлюбленные,,. Только бы обратились к Нему!
Пасха на Соловках
«Владыка Иларион (Троицкий) добился от начальника лагеря разрешения на службу для всех заключенных, а не только для церковников. Уговорил начальника лагеря дать на эту ночь древние хоругви, кресты и чаши из музея, но об облачениях забыл. Идти и просить второй раз было уже невозможно.
Но мы не пали духом. В музей был срочно вызван знаменитый взломщик, наш друг Володя Бедрут.
Неистощимый в своих словесных фельетонах Глубоковский отвлекал ими директора музея Ваську Иванова в дальней комнате, а в это время Бедрут оперировал отмычками, добывая из сундуков и витрин древние драгоценные облачения, среди них — епитрахиль митрополита Филарета (Колычева). Утром все было тем же порядком возвращено на место.
Эта заутреня неповторима. Десятки епископов возглавляли крестный ход. Невиданными цветами Святой ночи горели древние светильники, и в их сиянии блистали стяги с ликом Спасителя и Пречистой Его Матери.
Благовеста не было: последний колокол, уцелевший от разорения монастыря в 1921 году, был снят в 1923 году. Но задолго до полуночи вдоль сложенной из непомерных валунов кремлевской стены, мимо суровых заснеженных башен потянулись к ветхой кладбищенской церкви нескончаемые вереницы серых теней.
Попасть в самую церковь удалось немногим. Она не смогла вместить даже духовенства.
Ведь его томилось тогда в заключении свыше 500 человек. Все кладбище было покрыто людьми, и часть молящихся стояла уже в соснах, почти вплотную к подступившему бору.
Тишина. Истомленные души жаждут блаженного покоя молитвы. Уши напряженно ловят доносящиеся из открытых врат церкви звуки священных песнопений…» (Из книги Бориса Ширяева «Неугасимая лампада»)
Катакомбная Пасха
Епископ Василий (Родзянко, 1915-1999) вскоре после хиротонии был вынужден совершать Пасхальное богослужение тайно, за закрытыми дверями и занавешенными окнами. Диакон Василий Родзянко был рукоположен во пресвитера 30 марта 1941 года в Белграде и был направлен в сербский город Нови Сад.
Свою первую праздничную Литургию на Благовещение Пресвятой Богородицы он совершал, когда город бомбили нацисты.
Из прихожан на службу не пришел никто, была только жена Мария Васильевна, которая на вопрос батюшки: «Что же делать, служить ли при пустом храме?», ответила: «Служить». И попросила ее исповедать и причастить.
А первую пасхальную службу отец Василий совершал тайно, потому что город был оккупирован венграми, устроившими гонение на православное духовенство. И, тем не менее, собралось много людей.
В биографическом цикле документальных фильмов «Моя судьба» он рассказывал: «Когда венгры захватили Нови Сад, то сразу был объявлен полицейский час.
Подходила наша православная Пасха. Все храмы были закрыты. Ходить по улицам было запрещено и было сказано, что бы никаких богослужений ни в одной церкви не было. Но.
Но у нас все было, что нужно для Литургии, потому что мы все перенесли из школьной церкви домой. Что же мы будем делать? Как же так? Пасха… Пасха будет здесь, здесь и совершим Пасху! И совершили Пасху. И даже крестный ход был. Ну, конечно, все было затемнено. Пели негромко. Сделано было так, чтобы никто нас не заметил.
В полном смысле слова наша первая Пасха была катакомбная. И единственная тогда во всем городе».
Пасха в апатии – все равно Пасха
В дневниках равноапостольного Николая (Касаткина) Японского есть запись о том, как русские офицеры и солдаты, попавшие в японский плен, служили Пасхальную утреню сами, мирянским чином, потому что к ним не мог приехать священник.
Он не пишет об этом как о чем-то трагическом, потому что буквально на следующий день Литургия была совершена. Судя по предшествовавшим записям, святого Николая больше заботило издание брошюры для пленных с пасхальными молитвословиями и поучениями.
«21 апреля (4 мая) 1905. Четверг Светлой Седмицы
Распределение книг по местам военнопленных, причем делаются списки всего отосланного. Ящик с книгами и письменным материалом послал в Нарасино, где 3000 пленных. Возивший туда два ящика со свечами семинарист Самуил Хирота вернулся сегодня и рассказал, что свечей для всех достало.
Пасхальное Богослужение пленные сами отправили, за неимением священника, который потом служил у них Литургию в понедельник.
Кстати, всем, кому переживания не дадут испытать пасхальной радости, в утешение может быть запись, сделанная равноапостольным Николаем годом ранее. Так, сказать, со всяким может случиться уныние и чувство безысходности.
Свт. Николай пишет о своем настроении апатии на Светлой седмице. Почему? Не из-за мистических состояний и даже не из-за войны. Он просто болеет и к тому же переживает, придут ли деньги на работу миссии:
«Боже, что за апатия иногда нападает! Ни церковная служба, ни размышления, ни усилие воли, ничто не помогает.
Ушел бы куда-нибудь, отдохнул бы в тишине и молчании день или два, — некуда и нельзя. Отвел бы душу в разговоре — не с кем.
Ни к чему рук не приложи — простых писем не в состоянии написать. А тут еще экзема несносная, каждый день два раза приходится полтела пачкать лекарствами и сушить пред камином.
А там еще из России почему-то деньги на содержание Миссии не идут, хотя двум суммам давно бы пора прийти. Впрочем, вся эта апатия временная — осадок приключившейся печали и тревога за миссийские деньги… Вот со вторника начнется перевод, душа зароется в дело, и хворобу ее как рукой снимет. Знаю это. Но… но теперь пока на душе скверно».
4 (17) апреля 1904. Фомино Воскресенье
«За это вам сократятся мытарства»
Священномученика Сергия Мечева на приходе считали более строгим, чем его отца, праведного Алексия, настоятеля храма Свт. Николая в Клениках. Вспоминает прихожанка храма времен мечевской общины Л. А. Дилигенская:
«Однажды в Страстную неделю у меня тяжело заболела мать. Она жила за городом, и я подошла к отцу Сергию просить благословения пробыть оставшиеся дни Страстной недели и встретить Пасху за городом, вдали от своего храма и общины.
Отец Сергий знал, что для нас значит пропустить эти дни и не быть в нашем храме. И он так светло посмотрел на меня и сказал: «За это решение вам сократятся мытарства». Сила его убежденности была так разительна, что я была просто потрясена этими словами.
И не поразительно ли, что, несмотря на отрыв от своего храма, от встречи Светлого дня вдали от него, никогда с такой силой не пережила я последних дней Страстной, как в этот раз, и Самая Светлая Заутреня не была омрачена (для меня) моим внешним отдалением…»
Пасха в Дахау
Во время Второй мировой войны святитель Николай (Велимирович) вместе с патриархом Сербским Гавриилом был заключен в концлагерь Дахау, где встречал и Пасху. А позже вспоминал об этом в книге «Письма из окна темницы», рассуждая о том, что такое «день Господень». Как будто писал о сегодняшнем времени:
«Многие не чувствуют существования воздуха пока не подует ветер. Некоторые не задумываются о существовании света, пока не наступит мрак.
Так и многие христиане не чувствовали присутствия Бога до тех пор, пока не взвился бурный порыв ветра войны; не задумывались о Боге, пока им светил мир и улыбалось счастье. Но когда поднялся вихрь войны, когда объединились все силы зла и покрыли все тьмою, люди встают как ото сна.
День Господень! В Священном Писании, то, что для людей ночь, страшная ночь, кровь и дым, страх и ужас, кровь и муки, пламя и гибель, вопль и крик, все это названо днем Господним. Спросите ли, как это возможно?
Почему? Потому, что именно в таких обстоятельствах пресыщенные и потерявшие образ Божий в полноте осознают, что Бог – все, а они – ничто.
Самолюбивые покрываются стыдом, надменные опускают глаза, богатые ходят с пустыми карманами, нерадивые священники рыдают перед разрушенными, опустелыми храмами, некогда капризные, жены в грязных лохмотьях варят на обед собачатину.
Вот почему та страшная ночь названа днем Господним. Ибо в день сей Господь Себя являет, расставляя все по местам. Пока длился спокойный день человеческий, человек не вспоминал о Боге, даже превозносил себя над Ним и насмехался над верующими, смеялся над теми, кто звал их молиться, в храм.
Когда же настает страшный день Господень, люди возвращаются к Господу, признают власть Божию, творят милостыню, помогают больным, постятся, ибо понимают, что смерть – рядом, и близок тот мир, где день Господень – благой, светлый, радостный и вечный.
Сделаю, говорит Господь устами пророка Исайи, сделаю, что «человек будет дороже чистого золота Офирского», то есть самого чистого и дорогого.
Вот в чем смысл всех несчастий, которые Господь попускает миру. Чтобы сделать человека ценнее и дороже золота.
Знаете ли, братья, почему Господь попустил миру в наши дни все эти ужасы? Потому что ценность человека упала и стала ниже ценности золота.
А это противоречит замыслу Божьему о человеке, а все, что противоречит ему должно лопнуть, исчезнуть, умереть.
В нашей стране золото стало цениться выше человека. Потому на нее и обрушился грозный бич войны, бич, сплетенный из всех зол и бед, словно из змей огненных.
Для того, чтобы мы научились ценить Бога выше человека и человека выше золота».
