На наш сайт пришло письмо, в нем вновь поднимается тема одного из прошлых номеров журнала Нескучный сад «Начальники и подчиненные».
С интересом прочитала в одном из ваших номеров материалы по теме «Начальники и подчиненные». На мой взгляд, освещение проблемы «православные на светской работе» получилось несколько односторонним: поверьте, бывают случаи, когда начальники страдают от своих православных подчиненных. Расскажу случай из своего опыта.
В нашей редакции работала православная девушка, моя приятельница. График был легкий: полтора дня в неделю, а прибавка к зарплате неплохая. Практически сразу выяснилось, что работать даже полтора дня в неделю эта девушка не намерена. В рабочее время она беспрерывно разговаривала с соседями по комнате, по телефону. Обязанности свои выполняла плохо, за ней приходилось переделывать. Свою православную деятельность она тоже перенесла к нам в редакцию, на нашу технику и в наши помещения. В комнате регулярно толпились бородатые люди, бубнили и мешали работать, а в принтере кончался тонер с немыслимой скоростью.
В своей христианской жизни эта девушка была необычайно активна. Каждый определенный день недели она ходила в некий храм, чтобы чистить там подсвечники. И именно этот день приходился на один из ее полутора рабочих дней. Ровно в шесть вечера она вставала из-за стола и уходила, оставив свою работу недоделанной. На следующий день долго и громко всем рассказывала, как они в этой церкви убирались и нашли подземный ход и ей разрешили туда влезть и как все это здорово. Признаюсь честно, я бы тоже не прочь вместо работы полазить по древним подземным ходам.
Естественно, что у нас постоянно возникали стычки. Порой они носили характер теологических дискуссий. Я придерживалась мнения, что Бог не примет жертвы, которая принесена в ущерб своим обязанностям. Она вроде тоже так считала, но поступала по-другому. Кроме того, в дни постов и праздников она просто третировала невоцерквленную часть нашей комнаты, навязывая необходимость эти посты соблюдать. Но как ни странно, в целом, отношения у нас были неплохие, можно сказать дружеские, и мы сделали друг для друга много хорошего за период знакомства.
Она проработала у нас около года. В какой-то момент у редакции кончились деньги и меня попросили сократить отдел. И я ее уволила. Она ужасно обиделась и перестала общаться. Через несколько лет я позвонила ей, чтобы поздравить с рождением ребенка, но она продолжала обижаться.
Объяснение мне дал наш общий знакомый, который вращается в среде воцерковленных людей. Оказывается, эта девушка рассказывала всем, что была уволена за религиозные взгляды. Хочу заявить через средства массовой информации: я выгнала ее потому, что она не хотела работать.
Я ничего не имею против православия, среди моих друзей много верующих, и я не угощаю их колбасой во время поста. Но у меня есть ощущение, что преследовать скоро начнут неверующих, и свое неверие придется скрывать, как совсем недавно — веру. От многих воцерковленных людей я чувствую некую агрессию, четкое разделение «ты — чужая», осуждение. Я, конечно, не специалист, но мне кажется, что это и есть гордыня в острой форме.
Комагорова Мария, светский человек
В письме нашей читательницы поднимается глобальная тема: об искусстве православных людей жить среди своих ближних: верующих, неверующих, христиан, мусульман, язычников. В более конкретной формулировке в ней появляется двусторонность: как жить, чтобы не задевать чувства окружающих, но и не поступаться своими взглядами и убеждениями? Как в светском государстве, работая в офисе, банке, государственных школах совмещать свои убеждения с трудовой дисциплиной? Что здесь важнее: трудовая дисциплина или религиозные взгляды?
С этими вопросами мы обратились к епископу Саратовскому и Вольскому ЛОНГИНГУ:
— Большинство из тех, кто ходит сегодня в храм — это новообращенные христиане, неофиты. Слово это можно воспринимать как обозначение определенного явления в церковной жизни. С одной стороны, множество неофитов — это свидетельство о том, как много людей сегодня приходит ко Христу. Это причина нашей радости, нашего упования, нашей надежды на то, что ни для страны, ни для Церкви не потеряно ни одно поколение из живущих сегодня. Но, с другой стороны, это явление стало источником определенного напряжения в церковной среде, причиной тех «болезней», о которых мы много говорим последнее время. Например, младостарчество целиком и полностью основано на неофитстве, которое характерно не только для верующих, но и для значительной части духовенства.
Действительно, таких людей, как та девушка, о которой рассказывается в письме — огромное количество, и нам всем часто приходится встречаться с ними . Для кого-то неофитское отношение к жизни, к окружающим людям — лишь этап духовной жизни; он проходит, потому что человек благодаря воспитанию, здравому смыслу, ответственности, такту его преодолевает и все крайности сглаживаются. Но иногда, к сожалению, преодоления не происходит: неофит «ломается» сам и «ломает» многих людей, которые находятся с ним рядом.
По большому счету, неофитство — это проблема человека, не имеющего корней в церковной традиции. Я часто думаю о старых людях, вспоминаю свою бабушку и людей ее поколения, проживших очень деятельную и тяжелую жизнь. Мне приходилось общаться с замечательными, очень интеллигентными московскими старушками, в том числе с теми, к кому относилось такое ныне забытое понятие — аристократия. Многие подруги моей бабушки, наоборот, были деревенскими, крестьянского происхождения. Это были люди очень разные по своему воспитанию, образованию, но поскольку все они были верующими, церковными, православными людьми, у них было и нечто общее — чувство, которое я сегодня охарактеризовал бы как чувство естественности своего христианства. Они не считали свою веру чем-то необыкновенным, не выставляли ее напоказ, не мучили тех своих близких, которые не пришли в Церковь. Христиане того поколения жили в окружении безбожников, причем безбожниками становились самые близкие, дорогие для них люди — супруги, дети, внуки… Веруя и исповедуя свою веру, они не шли в этом отношении на компромиссы: соблюдали посты, ходили в те немногие храмы, которые тогда оставались. И, тем не менее, в общении с окружающими оставались необыкновенно добрыми, приветливыми, сердечными, я бы выразился по-старинному — благоуветливыми — людьми. С ними было легко, тепло и приятно находиться каждому человеку. Они выросли в вере, отстояли свое право верить, и то возрождение Церкви, что мы видим сегодня, произошло по молитвам этих людей.
Современные неофиты чувствуют себя по-другому. Они очень хотят со всеми поделиться своей верой (и зачастую тратят на это очень много времени и сил), но при этом стараются навязать свои ощущения, выводы, свои чувства — прекрасные, Богом данные, но не выстраданные и не пережитые другими людьми. В какой-то степени это проявление самых добрых намерений по отношению к ближнему: «Я прошел путь, очень сложный, тяжелый. Падал, вставал, искал — и нашел Бога. А этот человек — нет, и мне хочется ему помочь, облегчить ему жизнь, чтоб он не делал таких глупых ошибок». А человек так не может! Он не в состоянии принять «готовую» веру — он тоже должен найти ее сам, она должна войти в его сердце. Поэтому здесь принцип «простой передачи» не работает, и возникает конфликт.
Но можно и еще шире взглянуть на эту проблему. На самом деле перед нами болезнь, которой особенно страдает сегодня мир — усиливающееся нечувствие другого человека. Мы не можем поставить себя на место другого. Не можем вспомнить, какими были мы сами всего два-три года назад, и как среагировали бы на категоричные указания, скажем, надеть платок или не есть колбасу по пятницам…
Что же касается жизни христианина в миру, его работы — здесь надо помнить для себя главное: Церковь учит нас относиться к любому труду как к послушанию. И если речь идет о работе — то для верующего это не просто отбывание трудовой повинности в течение какого-то срока, сопровождающееся вечным недовольством, что мало платят. Христианину подобает относиться к своему труду как к служению, которое благословлено Богом. И если такое отношение есть — сами собой решаются вопросы, поставленные в этом письме.
Как жить, чтобы не задевать чувства окружающих? Быть твердым, не поступаться своими взглядами и убеждениями, но в то же время не пытаться их навязать кому-то. Это вовсе не значит, что христианин не может проповедовать слово Божие, не должен остановить человека падающего или помочь сомневающемуся. Есть очень хороший монашеский принцип — отвечать только вопрошающему. И мирянину об этом принципе тоже необходимо почаще вспоминать.
Можно ли работать в дни церковных праздников? И здесь надо подходить с рассуждением, помня о главном: мы не имеем права в эти дни подменять работой молитву — свой малый дар Богу, который мы приносим Ему, участвуя в праздничном богослужении. В большинстве городских храмов в праздники совершается ранняя литургия, как раз для людей работающих: можно помолиться, может быть, даже причаститься Святых Христовых Таин — и идти на работу, никакого греха в этом нет.
Если человек смотрит на свою деятельность в миру как на послушание, отпадает и вопрос, что важнее — вера или трудовая дисциплина? Если труд благословлен Богом, то трудовая дисциплина становится частью религиозных взглядов, они неразделимы. А христианское отношение к своим обязанностям требует от человека максимальной добросовестности.
