В Третьяковской Галерее продолжается крупнейшее событие уходящего года – самая масштабная за последние 65 лет выставка Михаила Александровича Врубеля. В специально сконструированном пространстве на Крымском валу воссоединились холсты, графика, майолика художника из крупнейший российских музеев (всего более 300 работ). В трехуровневой экспозиции прослеживается не столько хронология, сколько логика «жизнетворчества» мастера и ее принципиальные лейтмотивы.
Два из этих мотивов широко известны и загадочны.
Жизнь Врубеля его биографы и исследователи сравнивали с драмой. Вот ее основные вехи
Мы не будем пересказывать эту драму последовательно и в деталях, но ограничимся лишь некоторыми фактами, существенными для понимания личности и творчества художника.
Врубель был очень хорошо образован. В детстве он учился в разных местах, поскольку его семья, глава которой, его отец, был военным юристом, – много переезжала с места на место. В 1874 году Врубель окончил с золотой медалью Ришельевскую гимназию в Одессе, затем, еще до поступления в Академию художеств – юридический факультет Петербургского университета (1880). Знал 8 языков и часто подрабатывал в юности гувернером или учителем. Однажды на вопрос Шаляпина о том, что он читает, Врубель показал томик Гомера. – «Здесь же не по-русски…Отчего Вы это читаете?» – «За день, – ответил он, – устанешь, наслушаешься всякой мерзости и скуки, а Гомер уводит…»
В Академии художеств (1880-84) наставником Врубеля был Павел Чистяков, «всеобщий учитель» художников, у которого он почерпнул свой метод рисунка – выявлять предмет изображения на листе, постепенно «отсекая» его формы сначала крупными, потом все более мелкими плоскостями от окружающего пространства. Дополнительные линии потом убирались, но Врубель, по слову педагога, «перепекся» у него: он сохранял граненость форм, превратив ее в свой фирменный стиль.
Творческий путь Врубеля после Академии начался в Киеве (1884-89), где он работал на стенах храмов: прорисовал более 150 контуров и фигур в Кирилловской церкви, написал фигуры ангелов в куполе Софии Киевской взамен утраченных мозаик, создал ряд эскизов для Владимирского собора, которые не были приняты комиссией. Для написания церковных образов «в византийском духе» он ездил в Венецию, которая сформировала его художественный вкус и палитру. В киевский период родился замысел Демона.
В Москве судьбоносным для художника стало знакомство с Саввой Мамонтовым, предпринимателем и меценатом, первым поверившим в талант Врубеля. Он вводит художника в свой дом и Абрамцевский кружок, привлекает художника к целому ряду проектов. С 1892 г. Врубель возглавил Абрамцевскую гончарную мастерскую, из которой выйдет множество изразцов, ваз, скульптур его авторства. Всего в разное время он выполнил около 150 моделей и эскизов майоликовых изделий. Врубелевский камин «Микула Селянинович и Вольга» получил золотую медаль на Всемирной выставке в Париже 1900 г.
Известность Врубеля началась с неожиданно скандального эпизода, связанного с двумя панно, написанными по инициативе Мамонтова для Всероссийской промышленной и художественной выставки в Нижнем Новгороде (1896) – «Принцесса Греза» и «Микула Селянинович». Работы не были приняты жюри Академии художеств. Отвергнутые панно Мамонтов выкупил и выставил в отдельном павильоне рядом с входом на выставку. Слухи об этой истории дошли до императорской семьи. Несколько лет спустя майоликовая версия «Принцессы Грезы» вознесется над Москвой, украсив главный фронтон гостиницы «Метрополь».
Врубель был влюблен в мир театра, с которым были связаны многие его оформительские работы. Его женой стала настоящая оперная дива и красавица – Надежда Ивановна Забела, любимая певица Н.А. Римского-Корсакова, писавшего партии для ее голоса. Художник увидел ее в впервые на сцене в спектакле «Гензель и Гретель» и сразу сделал предложение. Свадьба состоялась в Женеве в 1896 году. Надежда Ивановна оставалась верной спутницей и музой художника до его последних дней; много раз он воплощал ее образ в живописных и графических портретах. В «Царевне-Лебедь» (1900), одной из самых знаковых картин Серебряного века, Забела представлена в своей заглавной роли в опере «Сказка о царе Салтане».
Сочувствие, а затем и признание искусство Врубеля найдет благодаря деятельности объединения «Мир искусства», на выставках и в журналах которого начнут появляться его произведения. А.Н. Бенуа посвятит отдельную главу творчеству художника в своей «Истории русской живописи в XIX веке». В 1905 г. Врубель был удостоен звания академика Императорской Академии художеств «за известность на художественном поприще».
В начале 1906 года художник окончательно потерял зрение. Его последняя работа -оставшийся незавершенным портрет В. Брюсова. 14 апреля 1910 года Врубель умер. На похоронах Александр Блок произнес надгробную речь: «…перед тем, что Врубель и ему подобные приоткрывают перед человечеством раз в столетие, — я умею лишь трепетать. Тех миров, которые видели они, мы не видим, и это заставляет нас произнести бедное, невыразительное слово: «гениальность».
Ангелы и демоны, а поле битвы – сердце человека
В Киеве Врубель много работал над монументальными заказами. Реставратор Адриан Прахов пригласил его, подающего надежды студента Академии, поновить фрески XII века в Кирилловской церкви – прописать контуры, восполнить утраты. При этом отдельные фигуры и даже целые композиции художник создал сам по византийским образцам, стилизуя древнюю живопись.
Одна из таких фигур – Ангел с лабарами. Дописал Врубель ангелов и в куполе Софии Киевской – на месте утраченных древних мозаик. Затем художник разработал целый ряд эскизов к композиции «Воскресение Христово» для самой ответственной стройки того времени – Владимирского собора в Киеве. На этих акварельных листах, отвергнутых комиссией как «несвоевременные», – восстание Христа из белых пелен созерцают Ангелы – безмолвные свидетели Чуда, свершающегося в мистической синеве Великой ночи. Эти образы так занимают Врубеля, что он создает отдельный этюд – «Ангел со свечой и кадилом», один из самых нежных и поэтичных.
Но были и другие наброски, навеянные любимой поэмой художника – «Демоном» М.Ю. Лермонтова. Большое впечатление на него произвела и постановка одноименной оперы А.Г. Рубинштейна. Постепенно кристаллизуется главная тема художника, прошедшая сквозь все его творчество: образ Ангела – вестника иных миров, и Демона – ангела отпавшего, искусившегося, утратившего блаженство. На исходе киевского периода интерес художника явно переходит к последнему.
Идею Демона Врубель привезет в Москву, и уже там, в доме Саввы Мамонтова на Садовой-Спасской, напишет в 1890 году свое полотно «Демон сидящий». Черноволосый, голубоглазый юноша-гигант сидит недвижим, обхватив колени, посреди поляны с фантастическими цветами. Это была первая картина в русской живописи (не считая иконной), где художник обратился к образу, не принадлежащему эмпирической реальности, хотя и представленному в натуроподобном облике. Врубель хотел сделать зримым, явственным, осязаемым то, что было нематериально по своей природе – томление человеческой души. Именно так – «душа», -переводится слово «демон» с греческого, и так понимал свой образ сам автор, говоривший, что у нас его неверно путают с «рогатым», т.е. дьяволом.
Демон-искуситель, соблазнитель чужд художнику. Его Демон – отверженный и одинокий, олицетворение мятущегося духа, ищущего примирения обуревающих его страстей, но не находящего ответа на свои вопрошания ни на земле, ни на небе. Он и пристал где-то между землей и небом: ландшафт, в котором изображен Демон, ирреален. Здесь вечный сумеречный или закатный свет: «ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет». Вокруг поднимаются нездешние цветы, подобные твердым кристаллам. Сам Демон неподвижен – словно камень, его титаническая фигура скована бездействием. Он не смотрит на нас: как истинно романтический герой он погружен в свои думы. Удивительный эффект создаёт сама техника Врубеля – столь же новая, как и тема его полотна.
Необычно крупные, разнонаправленные яркие цветные мазки, структурирующие изображение, не имеют ничего общего ни с академическим письмом, ни с передвижнической манерой, ни с импрессионизмом. Последний уже практикуют его друзья, Серов и Коровин. Но Врубеля не интересует мимолетное. Он углубляется в надмирное, в вечность. Технику Врубеля сравнивали с мозаикой, витражом, с работой скульптора. Контраст между «бесплотностью» самой идеи и скульптурной осязаемостью, «вырубленностью» форм на картине создаёт гипнотический эффект.
Пройдет почти 10 лет – напряженной творческой работы, скандального дебюта на Нижегородской выставке, где его панно будут отвергнуты жюри Императорской Академии художеств, – прежде чем он напишет следующего, «Летящего Демона». Исполненный мрачной решимости, совершает свой полет над горами и целым миром внезапно пробудившийся к действию герой. Исследователи отмечают, что нет ни одного подготовительного эскиза к этой картине, но настолько был велик потенциал этой темы внутри художника, что она могла актуализироваться в любой момент.
Полотно осталось не завершенным до конца, но эта «нон-финитность», уже ставшая знаком врубелевских произведений, здесь «работает» особенно остро. Незакрашенные куски холста, орнаментальные изломы края плаща Демона, детально вылепленная голова с сапфировыми очами и «теряющиеся» части фигуры образуют резкие перепады, заостряя как бы балансирование образа на грани бытия и небытия.
И вот финал – падение горделивого духа. Поверженный Демон, изломанный, с рассыпавшимся павлиньим оперением, лежит в воронке среди тех же гор, как бы недоумевая, еще не веря в произошедшее… Художнику словно самому было не до конца понятно, – что случилось с его героем? Он лихорадочно работает над разными вариантами композиции и лицом Демона, переписывая картину даже когда она уже висела на выставке, – к удивлению и ужасу посетителей и друзей.
Поиски необходимого решения, так и не найденного до конца, привели к душевному кризису. Врубель оказывается в психиатрической больнице, из которой он теперь будет возвращаться в обычную жизнь лишь ненадолго.
Приверженность художника образу Демона трактовали как поврежденность его собственной души, как признак или причину душевной болезни. Так считали не только отрицатели творчества Врубеля, провозгласившие его «вождем декадентов», но и некоторые из сочувствовавших и ценивших его критиков. Но близко знавшие Врубеля друзья (К.Коровин, Н.Прахов) отвергали эти домыслы, утверждая, что в натуре Врубеля совершенно не было ничего демонического.
Пытался ли Врубель «воспеть зло», эстетизировать его? Ответ зритель будет находить каждый раз сам, но нам он представляется отрицательным.
Если это образ человеческой души, то она – арена вечной борьбы: «тут дьявол с Богом борется», по слову Достоевского. Финал открыт и часто трагичен. В мучительном противоборстве «демонического» и «ангельского» в искусстве Врубеля, а порой – в их слиянии до неразличимости, – отразилась не только личная драма художника, но весь трагический излом эпохи Серебряного века.
Врубель и его раковина. Болезнь как путь смирения
Звучит парадоксально, но может быть, именно после катастрофы начинается самое драгоценное в творчестве художника – когда его физические возможности оказались сильно ограниченными.
Мир человека в болезни резко сужается – до комнаты в лечебнице. Смятая постель, брошенный на стул плед, стол со стаканом воды и подсвечником. Лица врачей и санитаров. Это то, что теперь окружает художника.
Глобальные замыслы и мифические образы отдалились, холсты и краски стали недоступны. Но у Врубеля есть карандаши и бумага. И его прежнее кредо – «культ глубокой натуры», которое разворачивается теперь в новом аспекте.
Он достигнет небывалого максимума самыми скупыми средствами и сможет передавать в черно-белом рисунке все оттенки фактуры и переходы тонов, но главное – внутреннюю, «сущностную» структуру изображаемой вещи или лица – с помощью сеток штрихов, положенных на лист с хирургической точностью.
И нет, наверное, ничего более пронзительного, чем его «Бессонница» и зимние виды из окна – заснеженный палисадник и край улочки с крышами домов и деревьями, протягивающими сухие ветки через забор.
Из необычного у Врубеля при себе – раковина. То есть, она тоже безделушка в сущности – красивая большая перламутровая пепельница, которую ему подарили. Он начинает ее рисовать – больше, чем в натуральную величину, – добавляя к графитному карандашу черную пастель, иногда – акварель и белила. Получилась серия, где художник бросает вызов самой необходимости пользоваться красками для передачи цвета. Он даже утверждает, что «художники в будущем их совсем забросят, и публика в конце концов научится видеть в этих рисунках краски, как я их теперь вижу».
Что ж, Врубель действительно научил нас и этому, но магия его мастерства простирается много дальше. Художник властно «захватывает» зрителя и погружает в стихию природных и духовных метаморфоз. Раковина Врубеля – это целая вселенная, зарождающаяся на наших глазах. Мы словно становимся очевидцами акта творения, когда из водоворота хаоса возникает сама жизнь. Каждый из листов этой монохромной серии – целая музыкальная поэма или даже симфония, предвозвещающая миры абстракций Василия Кандинского.
В свой последний период Врубель вернулся к теме Ангела. Кроме множества рисунков, восходящих к ранней теме пушкинского стихотворения «Пророк», он создаст свой последний большой холст «Шестикрылый серафим (Азраил)», в котором «еще раз соберет рдеющие металлы и разноцветные хрустали» своей палитры. Но неумолимо спокойный лик Ангела смерти говорит о надвигающейся встречи с вечностью.
Поздний Врубель дает нам удивительный пример самостояния человеческой личности, сохраняющей и реализующий свой творческий дар до самого конца. Болезнь художника стала путем аскезы – ограничения вынужденного, мучительного, но принятого с небывалым смирением.
В его последних работах творческий акт явлен нам не как жест отчаяния, но как «новое открытие» реальности, которую художник по-прежнему воспринимает как залежи драгоценной руды, лишь ждущей огранки от руки мастера-ювелира.
«Да, это был настоящий творец-художник, который творил всегда непрерывно, и творил легко и свободно, никогда ничего не выдумывая. Он умер тяжко больным, но как художник, он был здоров, и глубоко здоров», – написал о нем его лечащий врач, доктор Усольцев.
14 апреля 1910 года Врубель умер от воспаления легких в клинике А.Э. Бари в Петербурге.
