Зачем нам другой? Взгляд философов и психологов
Начнем с начала: с детства. Ребенок не развивается без любящего взгляда взрослого – сегодня это уже аксиома, не требующая доказательств.
Мы почти лишены инстинктов, но все необходимое для жизни усваиваем от родителей. Этим, например, обусловлен «госпитальный синдром»: младенцы, оставленные без внимания взрослых (брошенные дети в больницах), при том, что их физические потребности удовлетворены, они накормлены и в тепле, через какое-то время перестают плакать, реагировать на внешний мир, а некоторые из них просто умирают.
Немецкий философ Мартин Бубер выразил нужду человека во взгляде другого, сказав, что «Ты» старше, чем «Я». Если быть точнее, «становясь Ты, человек становится Я».
Для человека «Ты» – витальная потребность. Ребенок симбиотически связан с матерью, поначалу биологически, потом эмоционально и, только в процессе взросления проходя сепарацию, отделение, ослабляет эту связь и уходит в самостоятельную жизнь.
И все-таки… по-прежнему нуждаясь в другом.
Почему так? И какие последствия нашей потребности быть увиденными?
Один рождаюсь и один умираю
Одиночество бывает разным. Крайнюю его стадию – осознание того, что, по большому счету, никто до конца не может разделить со мной ни мою жизнь, ни мою смерть, – выразили экзистенциальные философы и психологи.
По мнению одного из них, Ирвина Ялома, этот вид одиночества «связан с самим существованием» (лат. existentia – существование) с «пропастью между собой и другими, через которую нет мостов». Эта экзистенциальная изоляция не зависит от того, какие у вас отношения с другими или с самим собой: она задана жизнью, которая заканчивается смертью.
«Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь», – так можно сказать об этом словами праведного Иова (Иов 1:21).
Но мы можем чувствовать себя экзистенциально одинокими не только потому, что смертны, а потому еще, что мы… свободны.
Звучит парадоксально, но именно свобода выбирать и ответственность за свою жизнь – хорошее свойство, не так ли? – усиливают одиночество: «В той мере, в какой человек отвечает за собственную жизнь, он одинок».
Мне не с кого спросить за то, что я сделаю со своей жизнью! Если я выбираю действовать сам, ни семья, ни традиция, ни идеология не могут разделить со мной груз и последствия принимаемых (от себя заметим: или не принимаемых!) решений.
И это рождает настоящий экзистенциальный вакуум, о чем прекрасно знал, например, австрийский психотерапевт Виктор Франкл, сказавший, что сегодня «…инстинкты больше не говорят человеку, что он должен делать, а традиции не подсказывает, что ему следует делать».
Это отсутствие подсказок вносит в жизнь тревогу.
Немецкий социолог Эрих Фромм в своей книге «Искусство любить» пишет, что самое глубокое беспокойство человека коренится в его экзистенциальном одиночестве, и преодолеть эту отчужденность, выбраться «из тюрьмы одиночества» – наша глубочайшая потребность.
Вопрос в том, как именно это сделать?
Что ж, существуют плохие и хорошие способы.
Как точно не надо
Фромм, говоря о способах преодоления одиночества в разные периоды человеческой истории, выделил единение с природой и оргаистические ритуалы, единение и подчинение группе и – погружение в творчество. Он также писал о стремлении к «симбиотическому союзу» – слиянию с другим человеком, в котором моя личность исчезает. Я лишаюсь ни много ни мало самого себя, зато… мне больше не страшно. Не нужно решать никаких «проклятых вопросов» и отвечать на «экзистенциальные вызовы». Как в детстве!
И многие платят такую цену, только бы заглушить боль неприкаянности.
Беда в том, что человек не предназначен быть инструментом для другого человека. Если он становится на этот путь, он отказывается от чего-то очень важного: проживания собственной жизни. Жизни, данной Богом. Так что даже атеист Ялом называет симбиотический союз «договором с дьяволом, выливающимся в экзистенциальную вину – те самые вину и горе, которые оплакивают непрожитую жизнь в каждом из нас».
Есть ли «хороший» путь преодоления экзистенциального одиночества?
Отвечая на этот вопрос, классики психологии и философы приходят к поразительно схожим выводам.
К выводам, с которыми очень хорошо знакомы христиане.
Нет гарантий. Но есть любовь
Это любовь. Но – не всякая любовь.
Фромм называет эту зрелую любовь «ненуждающейся», подчеркивая, что человек любит не из состояния дефицита, а из полноты, из желания отдавать в большей степени, чем из желания получать.
Зрелая любовь, по Фромму, – та, в которой четыре аспекта: забота, ответственность, уважение и понимание.
Убери хоть один из них, здание любви начнет шататься! Так, «любящая» мама может «задушить заботой» ребенка, если она его не уважает, а мы вправе «заподозрить неладное», если молодой человек не чувствует никакой ответственности за ту, которую зовет «любимой».
У американского психолога Абрахама Маслоу, известного прежде всего «пирамидой потребностей» человека, есть схожее понятие: B-любовь (любовь к благу другого человека), в противовес D-любви, дефицитарной любви-нужды, любви-эгоизму.
Мартин Бубер, «философ от теологии», говорил о подлинной любви как об отношении «Я – Ты», в противовес отношениям по типу «Я – Оно», когда человек в другом видит лишь инструмент для решения своих задач. Скажем, мы (преимущественно) общаемся в парадигме «Я – Оно» с продавцом в магазине или контролером в автобусе, но горе, если я с мужем начну общаться, как с кассиром или баристой, т. е. с точки зрения функции!
Как отличить зрелую любовь от инфантильной, подлинник от подделки? В каждом виде любви – в братской, материнской, эротической – есть свои «проверки на дорогах».
Например, в материнской – это способность отпустить от себя ребенка, дать ему свободу и дать ему быть таким, какой он есть, а в эротической «парадокс любви заключается в том, что двое становятся одним, оставаясь двумя»: никто никого не поглощает.
И вроде бы рецепт найден: люби сам и не будешь одинок! Ах, ты одинок? Мало любишь, сам виноват.
Да?
И да, и нет.
Молчащий Бог
Как обстояли дела с одиночеством в Библии? Что с этим переживанием у праведников и пророков?
Первым, кто приходит на ум, – праведный Иов Многострадальный. Его история хорошо известна. Богатый, добродетельный и уважаемый всеми человек в один день теряет все: состояние, здоровье, потомство – всех своих детей.
Хуже того.
Самые близкие для Иова люди оказываются на деле «дальними»: жена не понимает его преданности Богу, друзья не слышат сути его мольбы Всевышнему, убеждая Иова, что тот, наверное, согрешил перед Богом и потому страдает, тогда как совесть Иова чиста, и он чувствует это.
И главное: Иова как будто не слышит Бог. Предельное одиночество! Полная оставленность.
Интересно, что психологически выгодные объяснения, способные хоть как-то защитить психику от бессмысленности и несправедливости происходящего, как раз предлагают Иову его друзья.
В ситуации бессмысленности они предлагают Иову смысл: ты страдаешь, потому что согрешил, и точка! Что толку, что ты на самом деле чист! А ты покорись.
Но Иов не принимает такой ловкой «схемы», его сердце-то чувствует другое:
«Научи́те меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил. Как сильны слова правды! Но что доказывают обличения ваши? Вы придумываете речи для обличения? На ветер пускаете слова ваши… Но прошу вас, взгляните на меня; буду ли я говорить ложь пред лицем вашим? Есть ли на языке моем неправда? Неужели гортань моя не может различить горечи?» (Иов 6; 24-30).
Что-то для Иова оказывается дороже прекращения страданий.
Что?
«Подвесим» пока этот вопрос и заглянем в другую ветхозаветную книгу: Псалтирь.
Вскую мя оставил еси
Один из постоянных мотивов псалмов – вопль к Богу, «скрывающему Свое лице»:
«Доколе, Господи, будешь забывать меня вконец, доколе будешь скрывать лице Твое от меня? Доколе мне слагать советы в душе моей, скорбь в сердце моем день [и ночь]? Доколе врагу моему возноситься надо мною?» (Пс. 12: 1-2).
«Боже мой! Боже мой! [внемли мне] для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего. Боже мой! я вопию днем, – и Ты не внемлешь мне, ночью, – и нет мне успокоения». (Пс. 21: 1–3).
«Услышь, Господи, молитву мою и внемли воплю моему; не будь безмолвен к слезам моим» (Пс. 38: 13).
Это переживание знакомо каждому верующему, хоть немного пожившему на белом свете. Где же то самое чувство защищенности, которое как будто дает религия? Его нет.
При этом упрямство автора Псалтири поразительно: он продолжает взывать к молчащему Богу, не верит в окончательность этого молчания.
Получается, что богобоязненность и праведность автоматически не уберегают от страдания и богооставленности. Праведники взывают к Богу, не слыша Его.
Но как же насчет вот этого:
«Какой же ты христианин, если унываешь?!»
«У человека, познавшего Бога, не может быть одиночества в душе. Такой человек всегда счастлив. Если одиноко, тоскливо, нет Бога внутри человека и веры нет».
Что настораживает в таком взгляде?
Даже вполне счастливый человек иногда сердится, грустит, любимая и любящая жена обижается на мужа, а родители ругают ребенка.
Попытка вместить эмоции и переживания в рамки долженствования грешит против действительности и нагружает душу виной.
Ведь если я, верующий человек, «должен» каждое утро просыпаться с улыбкой, а я посмел сегодня взгрустнуть, то «какой же я после этого христианин!».
Но христианин – живой человек, который находится в процессе, а не продукт со штампом «готов для рая». Он грустит, злится, расстраивается и обижается (хотя и есть в Церкви шутка: «Обида» – не христианское слово!», но надо признать, что слово-то очень человеческое).
Другое дело, как обойтись с этими чувствами – и обидой, и злостью, и чувством одиночества.
Худшее, что сделать можно: засунуть их «под ковер». Сделать вид, что ничего не чувствуешь. Интересно об этом говорит австрийский психотерапевт, ученик Виктора Франкла, Альфрид Лэнгле: «Первичная эмоциональность [первое непосредственное переживание от объекта, события с точки зрения того, «плохо» это или «хорошо» для моей жизни. – Ред.] возникает спонтанно и бессознательно, ее невозможно создать намеренно… Однако человек всегда подвержен опасности, которой, кроме него, не подвержено никакое другое живое существо, – опасности испугаться себя самого или перестать самого себя понимать».
Интересно, что это именно тот путь, который предлагают Иову его друзья.
Резюмируем.
Одиночество: что можно сделать?
И психологи, и философы и святые согласны в том, что время от времени чувствовать одиночество – это нормально.
Если вас настигло это чувство, стоит (помолясь Богу, если вы верующий человек), спросить себя: «О чем мое одиночество?»
Может быть, мне с ранних лет трудно раскрываться перед людьми: и хотелось бы общаться, да не знаю как (одна клиентка вспоминала, как в детском садике ее не брали в игру и она сидела в стороне, ощущая: ей так хочется играть, но как решиться подойти к этим девочкам? Вдруг выгонят? Так она и сидела, наблюдая издалека).
И тогда, если я понимаю, что для меня это проблема, я могу что-то с этим сделать, например, поговорить с психологом (скорее всего, всплывет тема низкой самоценности, то есть человек сам в себе находит недостаточно ценного, чтобы показать это другим).
Или мое одиночество связано с тем, что я вслед за мужем переехала в другой город и еще не сложилось ни с кем дружеских отношений. Или все друзья и подруги создали семьи, а я нет и мы теперь просто «не пересекаемся»: мы в разных мирах.
И это другая картина и другие решения.
Причиной может быть… страх. Об этом, в частности, пишет психолог Ольга Красникова в своей небольшой книге «Одиночество».
Ведь что может быть непредсказуемее, чем другой человек! Чужая душа потемки, чужая душа глубока – как знать, что она скрывает? В одиночестве все «под контролем», пусть и мучительно, но надежно. Если для человека мир скорее источник опасностей и коварства, чем возможностей и шансов, то и отношения будут его пугать.
Так бывает, если прошлый опыт человека был травматичен и он усвоил: «Близость – это боль». Жажда тепла никуда не уходит, но страх снова обжечься сильнее. И это делает одиночество большим страданием (спойлер: но и это не безнадежная ситуация).
У каждого человека будет своя история. Но точно не будет той, из которой нельзя найти выход.
Постскриптум: мы одни, и все же мы не одни
Как смотрит на тему человеческого одиночества Церковь?
В первую очередь на ум приходят слова из книги Бытия: «Нехорошо быть человеку одному» (Быт. 2: 18). Да, они прежде всего – о женщине и мужчине и сказаны перед сотворением Евы (дальше – «сотворим ему помощника, соответственного ему»), и все-таки человек действительно не задуман как существо, не нуждающееся в других. Тем более в христианском миропонимании.
Литургия, на которой совершается главное таинство Церкви, с греческого переводится как «общее дело», а слово «Церковь» означает не что иное как «собрание».
Только почувствовать, прожить эту общность не всегда просто.
На это сетовал прекрасный богослов протопресвитер Александр Шмеман, говоря, что современный христианин исходит из своих «личных духовных нужд», словно не чувствуя духа евхаристической молитвы: «…нас же всех, от единого Хлеба и Чаши причащающихся, соедини друг ко другу во единого Духа причастие…» Но слова эти произносятся.
И если присмотреться к молитвам Церкви, они пронизаны духом общности. Мы молимся друг о друге: «о спасении всех… о святем храме сем и со страхом Божиим и верою входящих в онь… о всем причте и людех… о всяком граде, стране и верою живущих в них… сами себе и друг друга, и весь живот [жизнь] наш [нашу] Христу Богу предадим». Никто не оставлен, никто не забыт, ни живые, ни мертвые.
Хорошо, а что же вне Церкви? Мы оставлены сами себе?
И снова – нет. Митрополит Антоний Сурожский часто говорил о том, что каждый христианин несет в мир Христа, и несет очень просто: верой в человека. Того ближнего, который сегодня оказался рядом.
Верой в то, что Бог не напрасно создавал людей.
Как рассказывала одна женщина, стоило ей только горько посетовать, что она никому не нужна, через полчаса ей позвонила подруга и сказала: «Мне больше некому звонить, кроме тебя. Помоги».
Вот и получается, что мы нужны друг другу. Каждый день. Даже если это не бросается в глаза. Нужны наша улыбка, наш звонок, наше молчание, наш смех, наше письмо. Наше слово поддержки, может быть, даже наша ярость, когда нужно вступиться за другого!
Если присмотреться внимательно, мы все каждый день запрошены миром. И в наших силах откликнуться.
«Где я сегодня запрошен миром, Богом?»
Если так ставить вопрос, одиночество ослабляет свою хватку.
В стихотворении Саши Черного «Больному» (найдите, прочтите полностью, оно того стоит) есть чудесные слова об этом «рецепте от ханды»:
…Оставайся! Так мало здесь чутких и честных…
Оставайся! Лишь в них оправданье земли.
Адресов я не знаю – ищи неизвестных,
Как и ты, неподвижно лежащих в пыли.
Если лучшие будут бросаться в пролеты,
Скиснет мир от бескрылых гиен и тупиц!
Полюби безотчетную радость полета…
Разверни свою душу до полных границ.
Будь женой или мужем, сестрой или братом,
Акушеркой, художником, нянькой, врачом,
Отдавай – и, дрожа, не тянись за возвратом.
Bce сердца открываются этим ключом…
Постскриптум: одиночество и Бог
Напоследок – цитата. Вот как об одиночестве и любви пишет верующий человек, русский философ Иван Ильин:
«На дитя человеческое, приходящее в мир, негласно возлагается тяжелое испытание. Никто ничего не говорит ему об этом; он должен сам пережить ситуацию, осмыслить и справиться с нею… Задача гласит: ты, как все люди, одинок в мире, ты должен понять это одиночество, принять его, подружиться с ним и духовно преодолеть его; оно ведь останется с тобой до конца дней твоих, но твой характер обретет благодаря ему силу, достоинство и доброту».
Силу, достоинство, доброту…
Дадим снова слово и Ирвину Ялому:
«Все мы одинокие корабли в темном море. Мы видим огни других кораблей – нам до них не добраться, но их присутствие и сходное с нами положение дают нам большое утешение. Мы осознаем свое абсолютное одиночество и беспомощность <…>
Наше чувство изолированности открывает нам путь к сочувствию другим, и мы уже не так сильно боимся».
Атеист Ялом пишет о том же, что и христианин Ильин: важная задача – принять факт экзистенциального одиночества. Посмотреть ему в глаза.
И это непросто. Но только тогда из проклятия одиночество превратится в благословение.
Удивительно слышать это от атеиста, но Ялом также пишет, что экзистенциальное одиночество – «условие подлинной веры» (Эрих Фромм, пожалуй, еще сильнее и еще парадоксальнее: «Способность быть в одиночестве – это условие способности любить»).
Единственное, с чем у Ялома не может согласиться верующий человек, так это с фразой об «абсолютном одиночестве и беспомощности».
Порукой в том, что это не так, пусть будут пророк Давид и праведный Иов – «специалисты» как по богооставленности, так и по переживанию: Бог верен.
Даже если сейчас кажется, что Он далек.
Список использованной литературы
- Бубер М. Я и Ты // М. Бубер. Два образа веры. М., 1995.
- Книга Иова // Священное Писание Ветхого Завета. Синодальный перевод.
- Красникова О. М. Одиночество. М.: Никея, 2015. 208 с.
- Лэнгле А. Что движет человеком? Экзистенциально-аналитическая теория эмоций. М.: Генезис, 2018. 235 с.
- Митрополит Антоний Сурожский. Мы должны нести в мир веру // Труды. Книга первая. М.: «Практика», 2014. С. 387–395.
- Псалтирь // Священное Писание Ветхого Завета. Синодальный перевод.
- Фромм Э. Искусство любить. М.: Изд-во АСТ, 2022. 221, [3] c.
- Ялом И. Экзистенциальная психотерапия. М.: независимая фирма «Класс», 2019. 576 с.
