Еще искушение ждало его на жизненном пути.
Общество, в котором он жил, особенно же придворная знать и духовенство, жило не верой в Евангелие, не подлинной религией Христа, но религией компромиссов, сделок, практического язычества и отступничества.
Перед ним, как перед пастырем, стоял соблазн во имя снисхождения и мира, принимая во внимание низкий нравственный уровень народа и особенно духовенства, принизить высоту того учения, которому он служил, приспособить его к этому общему уровню.
Но он не поддался и этому соблазну.
Вызывая против себя бурю неудержимой злобы своих собратьев и многих своих пасомых, прямо смотрел он в лицо этим бушующим стихиям; казалось, чем озлобленнее были его враги, тем выше поднимал он знамя Христовой правды.
И естественно, неизбежным следствием этой его неподклонности стихиям мира явились новые искушения, новые испытания.
Гнев сильных мира, лишение свободы, разлука с ангелами храма, с престолом, на котором он совершал Божественную Жертву, и со своей паствой, яд общественной клеветы, позор церковного осуждения, бесконечные телесные страдания, оставленность друзьями, горький хлеб изгнания, муку его далекого и страшного пути в пору тяжкой болезни,
наконец, одинокую смерть, ускоренную физическими и нравственными истязаниями, – все это во имя любви к Возлюбившему его до смерти крестной перенес он — исповедник и мученик.
Перенес и то, что было тяжелее всех этих страданий. Ему нужно было увидеть страшное падение «церкви, массовую измену и предательство духовенства. Он видел, как оскверняются храмы и престолы руками священнослужителей, и притом не руками еретиков, а руками тех, кто продолжал называться и почитаться православными.
Но и это все не поколебало его в радостном уповании.
Как там, посреди пышности царственной мировой столицы, на высоте вселенского престола, так и в своем изгнании,в отдаленнейших трущобах, куда его забрасывала жизнь, на каменистых трудных дорогах, во время мимолетных стоянок в селениях, как там в проповедях, так здесь в письмах не переставал он славословить Того, за Кого терпел, слагать Ему гимны и исповедовать Его царственное могущество и силу, Его благость, непобедимость Его Церкви.
И когда он умирал, последними словами, вырвавшимися из его груди вместе с последним дыханием, были слова любви, благодарной и славословящей, то есть самой высокой и совершенной:
«Слава Богу за все»!
Нет, не только там, на проповеднической кафедре, в порыве ораторского вдохновения, прославлял он любовь ко Христу как самое высокое, ничем и никогда нерушимое сокровище и страдание, ради Христа называл величайшей наградой и блаженством.
Когда он прошел до конца путь мученичества, когда одинокий, отверженный, опозоренный, осужденный и преданный на страдание от имени Христовой Церкви он глядел прямо в глаза приближающейся вплотную смерти, как итог всей своей жизни и всех своих страданий он повторил свое исповедание:
«Слава Богу за все!»
Не звучат ли эти слова как бесконечно более могущественный, усиленный всей полнотой его скорбей и испытаний отзвук слов, сказанных когда-то в Антиохии: «Без всякого воздаяния мне довольно одного страдания ради Христа. Пусть только мне будет дана возможность сказать, что я восполняю недостаток скорбей Христовых в плоти моей (Колос. 1, 24) и мне ничего более не нужно».
Из глубины веков смотрит на нас сияющий сквозь слезы радостью совершенной любви взор Златоуста.
Трагедия его жизни — живой укор мнимому христианству, в борьбе с которым он умер, но умер не как побежденный. Тем страшнее этот укор, что несмотря на века, отделяющие нас от Златоуста, несмотря на то, что в противоположность многим его современникам мы признаем его не опасным мечтателем, но великим, величайшим вселенским учителем, мнимое христианство, христианство лжи и отступничества, по-прежнему властно царит среди нас. И жгучий упрек, брошенный им современникам: «Мы погасили ревность и Тело Христово сделали мертвым», – кажется обращенным непосредственно к нам.
Его творения, его призывы к любви непрестанной, совершенной звучат как набат над спящим, холодным и суетным миром.
И он сам в ореоле своей любви к Единому и своих страданий : кажется пылающим лучом Вечного Невечереющего Солнца.
Дарница
5-10 февраля 1927 г.
Сказано с сокращениями в храме святителя Николая Доброго в г. Киеве за всенощной в канун памяти св. Иоанна Златоуста -27 января 1927 г.
Начало публикации – Часть 1
