Мы продолжаем рецензировать фильмы и книги, на которые имеет смысл обратить внимание читателям Милосердия и которые, что для нас наиболее важно, дают возможность обсудить те или иные жизненные проблемы, конфликты, вызовы, касающиеся каждого христианина.
Сегодня речь пойдет о скуке. Среди многочисленных бед современного человека – и верующие, увы, не исключение – скука идет отдельной строкой. Откуда она возникает? Чем опасна? Как лечится? Мы рассмотрим все эти вопросы, но сначала вспомним редкую отечественную драму, среди прочих посвященную и этой теме, – «Облако-рай» Николая Досталя (1991). Формальным поводом такого выбора нам послужили цифры: режиссер недавно отпраздновал 65-летний юбилей, а фильм вышел на экраны 20 лет назад.
Райское облачко
Несмотря на то, что история, рассказанная в картине, могла случиться и случается в разные эпохи и в разных уголках земного шара (нетрудное условие – чтоб проживали там скучающие люди), сочинивший ее сценарист Георгий Николаев («Мелкий бес», «Коля-перекати поле») не стал давить на философский, общемировой, вневременной подтексты. Он четко поместил героев в современность с ее тогдашними постперестроечными настроениями, как выяснилось – идеально дополнявшими сюжет. Вдохновленный прочитанным, Досталь пригласил мосфильмовских спецов, собрал безупречный актерский ансамбль – и мастерски экранизировал сценарий, избежав как притчевой тяжеловесности, так и излишне злободневной публицистики.
Не буду утверждать, что снятый фильм совсем неуязвим для критики; название, к примеру, крайне спорно. Однако в целом опус вышел выдающийся – из тех, что входят во взаимоисключающие топы и привлекаются экспертами на роль кофейной гущи, хранящей тайное послание потомкам. Перечислять достоинства картины можно долго, но главная ее удача – непослушный жанр, в отличие от большинства других – ни воле автора, ни мастерству не поддающийся; короче говоря, нерукотворный. Сказать уверенно, достигнут этот жанр или нет, возможно только после завершения работы и только после выхода картины на экраны; известно также, что принадлежать ему умеют лишь шедевры, и далеко еще не всякие из них. Картина Досталя принадлежит. Умеет.
Одновременно легкая комедия и настоящая, без сантиментов драма; фильм, совместивший динамизм с меланхоличностью, а реализм с гротеском. Чуть более, чем полностью составленный из едких, сатирических миниатюр, он ни на миг не отклоняется от главной своей цели: раскрытия диалектической взаимосвязи между существованием человека и его небытием. Понять, что перевешивает в воздушном, невемомом «Облаке»; куда же оно все-таки плывет, аэсу (автору этой статьи) лично не хватило двух десятилетий. Нечасто, согласитесь, вас смешат на протяжении восьмидесяти минут почти без перерыва, чтоб под конец – в логичном, ожидаемом, заранее проанонсированном и наступившем ровно в срок финале – заставить горько, безутешно плакать.
Герой-невольник
Заштатный населенный пункт, поселок «городского типа». В таких обычно максимум два магазина – продовольственнный и промтоварный, оба полупустые. Чужие здесь практически не ходят, а местные друг друга знают, как облупленных. Последние деньки Советского Союза с его хронической булгаковской разрухой, как раз тогда вошедшей в поговорку. Экономический фон городка – стагнация; психологический – унылая бесперспективность (сопоставимая с агонизирующей деревней известного венгерского режиссера Белы Тарра ); онтологический – полнейшее отсутствие событий, по видимости, длящееся годами напролет.
Все перечисленное запечатлено не только в окружающем ландшафте, но и на здешних лицах – вялых, туповатых, мертвенных, в самом бодром случае – сосредоточенных. Материальной скудости их жизни, подсказывают нам авторы картины, под стать убожество их чувств и мыслей; причем нельзя сказать, что в этом тоже виновата экономика (в конце концов, ни голодом, ни безработицей не пахнет, и нет намеков на какой-нибудь грядущий катаклизм). Угрюмые аборигены – все, даже энергичные из них – как будто пребывают в зимней спячке; недаром тема самых первых реплик – климат, а адресованы они бабулям, одетым ясным майским днем по-зимнему, и неподвижно медитирующим на лавочке.
Необязательно иметь во лбу семь пядей, чтобы признать такое состояние ненормальным. Любому человеку, к жизни интерес не растерявшему; хотя и местному, но заразиться местной безнадегой не успевшему – а особенно такому, как наивный, добрый, артистичный Коля (Андрей Жигалов), – тягостно вместо людей находить заторможенных зомби. В стремлении оживить или хотя бы гальванизировать оцепенелого приятеля Федора (Сергей Баталов) и неприветливую его жену Валентину (Ирина Розанова), он беззаботно и хвастливо сообщает им, что скоро уедет на Дальний Восток по приглашению школьного друга. А в ответ на расспросы, что он будет там делать, небрежно роняет: «Да чего-то по снабжению предлагают». Многозначительное, веское «снабжение», еще со времен нэпа вызывавшее у советских граждан гипнотический эффект, сработало и тут. Репутация дурачка – не помеха доверию, а скорее подмога; какой русский не знает, что от образования и интеллекта карьера зависит в последнюю очередь, а в первую – от крепких связей, желательно кровных или завязанных в юности? Коле верят сразу и навсегда.
Неожиданно для самого ньюсмейкера (и к возрастающему его неудовольствию) сообщение облетает двор, превратившись в сенсацию. Ранее никому не интересного пацанчика, вчерашнее пустое место, которому и отвечали-то сквозь зубы, теперь окружают самым чутким вниманием, самой теплой заботой. Вручив и упаковав чемодан; распродав мебель; надиктовав заявление об уходе; скинувшись на отвальную; под руки, с песнями-плясками проводив до остановки и усадив на рейсовый автобус. Даже червонец вернули, одолженный, казалось, безвозвратно. И даже девушка, прежде неласковая (Алла Клюка), при всех расплакалась, поцеловала на прощание и обещала ждать.
Казалось бы, чего еще желать, но вот беда: у Коли нет ни приглашения, ни снабженца-друга. Безбытный, беззаботный одиночка (как версия – бывший детдомовец), он совершенно не готов к «большому плаванию». Едва ли он когда-нибудь бывал где-либо за пределами райцентра, и, разумеется, его никто не ждет не только на Дальнем Востоке, но и во всех остальных регионах нашей огромной страны, не говоря о других государствах. Его нехитрое имущество – «пиджак, ботинки да всякие мелочи» – свободно помещаются в дареном чемодане. Скитающийся призрак-бомж – такая участь Колю ожидает, отправься он куда глаза глядят.
Сто раз раскаявшись в неосмотрительном вранье (но также и вкусивши новых ощущений), Коля пытается то отложить отъезд, то отказаться от него – во имя, мол, приобретенных, новых отношений. Не получается: народу нужен праздник. Народ так долго ждал его, что будет отмечать во что бы то ни стало. Подсуетился и меркантильный сосед (Лев Борисов), давно ждавший этого часа и оперативно подселивший квартиранта в еще не опустевшую жилплощадь.
В конечном счете Коля понимает, что ляпнутое им не переиграть. Сознает, что обречен уехать в никуда, исчезнуть, раствориться. Запомнившись, при этом, в лучшем виде – всех обошедшим баловнем судьбы, сумевшим вырваться из ненавистного болота. А если коротко: запомнившись героем.
Облако тегов
Тематически «Облако-рай» образует целое «облако тегов». В нем без натяжек можно насчитать с десяток или больше философских тем, достойных самого серьезного разбора.
Центральная из них звучит, пожалуй, приблизительно так: «человек, заброшенный в этот мир и стремящийся к признанию окружающих» (Колина «беспородность», его сиротство, нищета, юродивость принципиальны; поэтому и сиквел будет назван «Коля – перекати поле»). Это так называемая экзистенциальная тема получила особенное развитие в искусстве и литературе XX века. И хотя далеко не все философы и художники, называвшие себя или считавшиеся экзистенциалистами, были верующими, проповедуемые ими на разные лады горькие истины о бытии, в Евангелиях и сформулированы, и глубоко осмыслены.
Другая важнейшая тема картины – нерасплетаемый узел жизни и смерти. Лишь покидая этот мир, наш Коля обретает в нем друзей и добивается взаимности у девушки, которая всю жизнь отныне будет вспоминать о нем.
Однако мы сегодня остановимся на третьей теме – рассматриваемой, применительно к картине Досталя, гораздо реже.
Скукины дети
Вот область, по которой интересно изучать столетие и нравы – фразеологизмы. Как люди говорят и думают в уверенности, что это не они, а просто выражения такие. Какие обороты любим мы; какие чаще остальных воспроизводим; что выбирает среднестатический болтун – красноречивее свидетельств не найти. И что мы видим тут? Давайте разберемся.
Скучаем мы обычно на досуге. Как называется в наш век типичная организация досуга (на куче, кстати, самых разных языков, везде двумя знакомыми словами)? «Убийством времени» мы это называем; оно – одно из самых популярных выражений. Имеющее, ко всему тому, не осуждающий – скорей нейтральный смысл.
Читатель, вдумайся: ты не найдешь его в священных текстах, в старых книгах, ни в одной. Не странно ли: не надо верить в Бога, бояться черта, чтобы понимать: убийство времени есть вид самоубийства. И это в век беспрецедентных возможностей самообразования, в век небывалой доступности книг. В каком-то смысле скука – «ноухау» и бедствие XX столетия. И XXI-го, наследника его.
Что ж, все же, это за диковина такая – скука? С одной стороны, всем известная; с другой, как-то слабо изученная. Со вздохом ежедневно проклинаемая, но почему-то не отождествляемая с ядовитым и опасным злом. Мы к ней относимся с досадой и со снисхождением: мол, неизбежна все равно, чего штыки ломать.
Про неизбежность это, к счастью, заблуждение: ведь скука не всегда сопровождала человечество по жизни. Наш пращур больше увлекался выживанием, благодаря чему от скуки был избавлен. Широкий спектр самых неожиданных эмоций любой желающий отыщет в Пятикнижии, и подавляющее большинство из них понятны без ученых комментариев; псалмы Давида – замечательный пример. Однако в них, среди молитв и жалоб, мы тоже не найдем упоминаний скуки. Отсутствует она и в благовествованиях о Христе, и в прочих текстах Нового завета. В своем известном нынешнем «формате» – достигшем уровня всемирной эпидемии – она возникла относительно недавно.
Ее типичнейший, распространенный образец: у миллионов современных обывателей, материально и духовно небогатых, имеется любимейшее хобби – телевизор. И не целенаправленный отсмотр конкретных передач с конкретной целью, а просто бесконечное блуждание по каналам, пока Морфей не призовет в свои объятья. Эпоха наша, право, уникальна; ее проиллюстрировать бы мог пузатый телезритель с банкой пива, зевающий, но продолжающий смотреть все подряд до полного изнеможенья.
При этом, скука в виде телефанатизма – еще не самое печальная из всех. Страшней бывает жуткий страх перед скукой, отчаянное бегство от нее. Кто мониторит новости, тот знает, какой процент различных правонарушений – включая самые тяжелые из них – обычно вызван лишь желанием развлечься.
В итоге: скука разрушает душу в любых пропорциях, от малых до больших. Ей задается выбор: тихо загибаться с каждым днем, теряя безвозвратно и бесплодно дни, – или безостановочно искать все новые и новые забавы, впадая в адреналиновую зависимость и стремясь ко все более сильным ощущениям. Как говорится, оба варианта хуже; не надо выбирать из этих двух.
От скуки не избавиться, не осознав причину и по возможности не устранив ее. Обычно, как и многое другое, феномен скуки объясняют экономикой. Действительно, легко вообразить, как праздная, пресыщенная знать, не знающая, чем еще себя занять, с упорством пробует отборнейшую скуку. Считается, что праздный телезритель – из той же оперы, но я так не считаю. Не в сытости и не в безделье дело.
Нескучный сад
Философ Кант однажды сформулировал: «Душа, исполненная чувств, есть высшее из всех возможных совершенств». Признаюсь, в юности я этих слов не понимал, и объяснения (иногда довольно тонкие, которые дает Мераб Мамаршдашвили) мне не помогали. Мне было трудно уловить, как может глубоко и всесторонне чувствующая душа быть совершенной, ведь ею можно чувствовать и ужас жизни, и кошмар небытия, и пустоту, и страх, и безысходность. И лишь позднее до меня дошло, что перечисленное – не дай, конечно, Бог его познать – не страшно так, как скорбное бесчувствие. И даже больше: именно в бесчувствии способны выжить самые дремучие кошмары.
Кант выразился – косвенно – о скуке. Я повторю: не в сытости и не в безделье дело. Скучаем мы по бедности души. Так, человеку внутренне богатому (душевно, интеллектуально, как угодно) не будет скучно даже в одиночной камере. А приземленному, без широты воображения и думать не привыкшему – тому никак не обойтись без удовольствий подороже, средств посильнее, без особых условий и повышенных доз. Чтобы просто замечать все то, что никуда и никогда не исчезало: цвет неба, вкус еды, загадочность рождения в этом теле. При этом ощущение нехватки со временем лишь возрастает.
Любовь к туризму, кстати говоря, – в своей повальности не уступающая скуке – один из вероятных признаков и скуки, и душевной дистрофии. Суть в том, что путешествие по свету – занятие достойное, нисколько не предосудительное, но ни воображения, ни остальных душевных сил оно не требует – совсем аналогично телевизионному вещанию. И в противоположность умной, трудной книге.
Но более всего из нас скучают те, кому природой не дано метафизическое ощущение бытия, его спонтанной и головокружительной необъяснимости. Христос не говорил о скуке, да, – но все-таки Его слова об имеющих глаза, но не видящих, об имеющих уши, но не слышащих – относятся и к этим несчастным тоже. А может быть – в первую очередь к ним. Радости таких людей не радуют, удачи их не окрыляют; они, и в раю очутившись, не заметят рая, всецело увлеченные своей привычной скукой.
Но даже и для этих горемык у нас имеется оптимистическая весть. Не все потеряно; душа подобна мускулам: систематическими упражнениями, разнообразно тренируясь, вы сможете достичь ее весьма заметного развития. Читайте больше и читайте лучшее. Будьте внимательнее к окружающей среде. Избавьтесь от бессмысленных привычек, особенно автоматических. Обращайте внимание на то, что говорите в течение дня: сколько вами было сказано излишнего и сколького нужного вы не сказали. Выбросьте из лексикона слова-паразиты и бранные слова: они – один из показателей ленивого, развязного ума. Запомните: неразвитая, слабая душа способна видеть только худшее, а лучшее она не замечает.
Петр ГРИНЕВ мл.
