Родителям ребенка-аутиста в России – во всяком случае пока – приходится выбирать между двух зол. Ставят ли они своему чаду официальный диагноз или предпочитают этого не делать, в любом случае их семьи не ждет ничего хорошего.
Апрельская статья Ольги Гордеевой в «Новой газете» «В России недостаточно сирот» заставила вздрогнуть, пожалуй, только родителей детей-аутистов. Соответствующие эксперты и сообщества предпочли ее не заметить.
Как сказала мне в частной беседе глава одного благотворительного фонда, принято считать, что сейчас произвол органов опеки пошел на убыль. Что ж, не буду спорить, вполне возможно, что это правда. Тем более вопиющим кажется на фоне этой тенденции случай вполне социализированной Кати Агафонниковой из Колпино, у которой органы опеки легко и быстро отобрали сына-аутиста.
Правда, тема аутизма возникла далеко не сразу. Вначале маленького Андрюшу заподозрили в том, что он «ребенок-Маугли», отставший в развитии по вине матери и «опасных для здоровья условий», в которых он якобы проживал.
Читатель вполне может сказать, что мать и бабушка сами виноваты, потому что вовремя не поставили мальчику официальный диагноз. Но это взгляд человека, который, что называется, не в теме.
Любые родители, у которых есть ребенок-аутист, прекрасно понимают, в чем здесь дело. Бабушка и мать Андрюши решили избегать официального медицинского заключения просто потому, что слишком хорошо знали: «судьба аутистов в нашей стране не завидна».
Самого факта отсутствия в России взрослого диагноза «аутизм» и обязательная замена его на диагноз «шизофрения» после 18 лет уже достаточно, чтобы держаться от психиатрии подальше. Да и не одни они такие.
Это не Америка, где аналогичный диагноз дает право на множество преимуществ, а его постановка настолько упрощена, что родители школьников иногда сами просят сделать своему чаду запись «аутист» в медицинской карте, потому что в этом случае ребенку от государства положен личный репетитор, психолог, особое меню в столовой и практически полная неподсудность. Такое чадо может спокойно хамить учителям, драться с одноклассниками и плохо учиться, а все только будут говорить: «Не смейте его трогать и даже говорить о нем плохо: у него же аутизм!»
Родителям же ребенка-аутиста в России пока что приходится выбирать между двух зол. Первое официальный путь. То есть спецшкола, «шизофрения» как подарок к совершеннолетию, недееспособность, тыканье пальцем: «Вон идиот пошел!» и т.д. В нашем обществе любой психиатрический, и не только психиатрический диагноз красная тряпка для обывателя, синоним глубокой умственной отсталости.
Вариант второй. Родители на постановку официального диагноза не идут. Вот тогда-то они легко оказываются в ситуации, аналогичной случаю в Колпино. В них и в ребенка все равно тыкают пальцем, обвиняют в «неправильном» воспитании и в ненадлежащих домашних условиях, которые, конечно же, и привели к тому, что ребенок себя ужасно ведет. Потом начинаются доносы в органы опеки (не случайно ведь бабушка ребенка прятала).
А что, маленького аутиста неискушенный взгляд редко отличит от крайне избалованного и распущенного ребенка. В школе, например, он может громко засмеяться прямо во время урока. Или сказать учительнице в ответ на вопрос: «А что вы все время спрашиваете сами, что ли, не знаете?» Его может тошнить от запахов из столовой, хотя другие дети с аппетитом уплетают все, что приготовили старательные повара.
Если диагноз аутизм в наличии, ребенка не возьмут в обычный детский сад или школу или постараются от него избавиться. И никакие поправки к закону «Об образовании» не помогут: закон предполагает, а должностное лицо располагает.
Так будет даже в том случае, если у ребенка в наличии сохранный, а то и высокий (бывает намного выше среднего!) интеллект и все необходимые социальные навыки. Аутисты настолько разные, что не устаешь удивляться: как они все уживаются под одной «вывеской»?
Если диагноза нет, но мальчик или девочка как-то отличается от остальных, их будут всеми силами и способами выдворять из коллектива. Причем во главе процесса окажется даже не администрация, а родители «нормальных» учеников, озабоченные, как они считают, падением рейтинга выбранного ими заведения.
Даже если странный ученик вовсе не снимает с себя одежду и жует твердую пищу, как Андрюша из Колпино. А напротив, больше всех читает и пишет грамотнее всех в классе. Этот второй вариант касается нашего следующего героя.
В одной из московских школ учительница истории очень не любила мальчика с синдромом Аспергера. Хотя он был далеко не последним учеником в ее классе. Ну, бывает такое почти классовое чувство. Мальчик просто казался прогрессивному педагогу носителем какой-то «юродивой лузерской идеологии».
А после того как на ее уроке произошел инцидент, в результате которого здоровью ребенка-аутиста был нанесен серьезный ущерб, учительница, будучи юристом по образованию и основной специальности, решила избавиться от неудобного ученика, пока ее не упекли за решетку. Возможности и связи для этого у нее были.
Учительница вызвала родителей мальчика и прямым текстом сообщила им, что запускает процесс отъема из семьи на том основании, что ребенок мечтает быть фермером, а не менеджером, не соблюдает школьный этикет и имеет низкую мотивацию к учебе (забывает здороваться, прощаться, говорит, что не любит учиться). А еще у него бедная одежда, старый мобильник и он отказывается есть в столовой.
Семья была полной, но многодетной. А забрать «ребенка с особенностями» из многодетной семьи с уровнем дохода чуть ниже среднего для юридически подкованного педагога со связями пара пустяков. Учительница не блефовала. Школьная администрация горячо ее поддержала, хотя титаническими усилиями родителей, которые перевели мальчика в другую школу, компания по отъему все же была свернута.
Заметьте, вышеупомянутая учительница истории и по совместительству ювенальный технолог, была неглупым образованным человеком. Несмотря на сокрытие диагноза, она поняла, что мальчик аутист. Но предпочла сделать вид, что перед ней запущенный ребенок.
Люди из ООП (органов опеки и попечительства) в Колпино ведь тоже в конце концов узнали про Андрюшин диагноз. Но пытались оспорить заключение психиатров, которое делало их систему доказательств ничтожной. У матери Андрюши ушло полтора года на то, чтобы вернуть его в семью. Что за это время успело произойти с ребенком, в статье подробно описано. Повторяться не хочу.
Родители детей-аутистов могут рассказать немало случаев, когда органы опеки (ООП) с подачи учителей, воспитателей и даже сердобольных родственников ломились в их семьи. В одной знакомой мне московской семье родная бабушка пыталась организовать кампанию по отъему своего восьмилетнего аутичного внука у родителей на том основании, что тот не ест животную пищу, не носит шерстяные вещи и может при встрече запросто забыть поздороваться. Делу не был дан ход только потому, что бабушку в разгар кампании сбила машина. Бог-то есть. А кроме как на Него аутистам и их родителям в России надеяться не на кого.
