В Москве прошел Амфест – ежегодный фестиваль американского кино. В день открытия 5 октября была показана фантастическая мелодрама «Другая Земля» режиссера-дебютанта Майка Кехилла об искуплении и прощении, а также об однажды появившейся на небосклоне загадочной планете, похожей на Землю. Чего ждут от нее несчастные герои? Фильм, который в скором времени должен выйти в российский прокат, продолжает почтенную традицию фантастического кинематографа, сосредоточенного не на спецэффектах, а на мистерии внутренней жизни человека.
ДТП
После разудалой вечеринки, посвященной поступлению в институт, подвыпившая на радостях Рода Уильямс (красавица и умница Брит Мэрлинг, о которой мы еще услышим) садится за руль и мчится домой, думая о предстоящей учебе, о науке, о карьере, о жизни, полной свершений и радостей (Рода подает, как говорят, большие надежды по части астрофизики). Прислушивается краем уха к болтовне диджея по радио, который, воркуя сообщает, что буквально несколько часов назад ученые открыли (внимание) планету в Солнечной системе, внешне полностью идентичную Земле.
Вы не ослышались. Такая новость, и это не ошибка и не розыгрыш. Рода, не снижая скорости, не удерживается от соблазна выглянуть в окно и задрать голову – астрофизик как-никак – и уже в следующий миг, не тормозя, влетает в стоящую на обочине машину, где находились муж с беременной женой и маленький сын.
От удара их автомобиль отбрасывает на несколько метров. Муж (Уильям Мейпортер, известный по сериалу «Остаться в живых») впадает в кому, которая продлится не один месяц или даже не один год. Жена и сын погибают на месте. Перед тем, как отключиться, виновница аварии успевает с трудом вылезти из кабины, кое-как доковылять до «потерпевших» и отчетливо рассмотреть, что она только что наделала.
Затемнение.
Другие люди
Спустя несколько лет Рода выходит из тюрьмы. Теперь это совершенно другой человек, так и не оправившийся от шока. Двери института для нее закрыты. Кроме родителей и брата, занятых своими делами, у нее никого не осталось. Видеть, впрочем, она тоже никого не хочет. Чтобы свести общение с людьми к минимуму, она специально просит социального работника подобрать ей что-нибудь, связанное не с умственным, а с физическим трудом. В итоге останавливаются на должности школьной уборщицы. Рода проводит радикальный редизайн своей комнаты, выкидывает из нее все свидетельства былых занятий и надежд – в этой жизни астрофизиком ей уже не быть.
Из газеты героиня узнает, что единственный из той семьи, кто остался в живых, – отец семейства и успешный композитор Джон Берроуз – вышел из комы. Невыносимое чувство вины приводит героиню к его дому. Она не решается постучать, но заглядывает в окно и видит грязное жилище с батареями пустых бутылок и человека, уставившегося на пустую стену. Достаточно краткого взгляда, чтобы понять: он ни с кем не общается, не выходит из дома и не занят ничем, опричь беспробудного пьянства. Он теперь тоже – совершенно другой человек.
Спустя некоторое время ноги снова приносят Роду к Берроузу. На сей раз она все-таки стучится. Представляется работником клининговой службы и предлагает бесплатно убраться в его доме в качестве рекламной акции. Джон, который по закону о защите несовершеннолетних преступников не имеет сведений о девушке, уничтожившей его семью, соглашается.
С этого дня Рода приходит к нему убираться каждую неделю. Чеки, которые он ей начинает выписывать, она выбрасывает, уходя, куда попало.
Другой глобус
Кроме работы и уборок у Берроуза, Рода пристально следит за сообщениями о Земле-2, как теперь ее называют. Вокруг новой планеты растет ажиотаж. Ученые утверждают, что судя по всему она не просто совпадает с нашей Землей по внешним параметрам, но является ее абсолютной и полной копией, включая даже населяющих ее обитателей. Некий миллиардер-авантюрист объявляет о готовящемся путешествии на вторую Землю и приглашает всех желающих присылать ему заявки на участие объемом до 500 слов.
Рода пишет эту заявку. Она сравнивает себя с первыми европейцами, открывшими и заселившими Америку. На родине этих отбросов и подонков общества могла ждать лишь тюрьма или виселица. Новый свет дал им шанс начать заново. И мы знаем, как они воспользовались этим шансом.
Ненаучная фантастика
Премьера «Другой Земли» состоялась на фестивале независимого кино «Сандэнс» в Юте и принесла создателю, дебютанту Майку Кехиллу, специальный приз жюри и премию Альфреда П. Слоана, вручаемую за «изображение науки и техники».
Последняя награда выглядит, скажем прямо, курьезом или чьей-то шуткой, поскольку фильм – как бы мы к нему ни относились – вполне обходится и без науки, и без техники, которые в нем ни осмысляются, ни упоминаются, ни изображаются. Если, конечно, не считать телевизор или пылесос Берроуза. Более того: многие научные представления о мире оказались Кехиллом как раз сознательно, подчеркнуто проигнорированы, вплоть до известного ущерба общему сюжетному правдоподобию. Оставим в стороне магическое появление второй Земли, хотя услышать хоть какое-нибудь, пусть даже самое завиральное или поэтическое объяснение хотелось бы. Но настолько близкое соседство двух планет – а Земля-двойник заметна в фильме невооруженным глазом даже днем, зрительно превосходя Луну во много раз, – неизбежно отразилось бы на гравитации и имело бы необозримые последствия. Но в фильме про земное притяжение не произнесено ни слова, как не упоминается и множество других, иногда необременительных нюансов, обычно рассыпаемых фантастами просто ради приличия.
Причина, думается, в том, что режиссер намеренно стремился снять по сути камерную, тихую картину, где тема космоса и образ двух планет работали бы в равной мере и как реальные обстоятельства, и как метафизический, почти литературный образ. Фильм Кехилла – специфическая смесь скромного, малобюджетного сай-фая (обходящегося без спецэффектов) и вполне традиционной мелодрамы. «Другая Земля» вписывается в немногочисленный, но уважаемый ряд лент, построенных на впечатляющем контрасте внутреннего и внешнего миров, бескрайнего и микроскопического масштабов, на микрокосме человеческой души и беспредельного Универсума. Наверное, самым знаменитым представителем этого, далеко не самого заезженного в фантастике направления, стал легендарный «Солярис» Андрея Тарковского (куда более, правда, уважительный к науке). В «Солярисе», как помните, процентов 90 действия протекает в комнатах и коридорах (космического корабля), не отличаясь, в этом смысле, от театральной пьесы с небольшим количеством действующих лиц.
Меланхолия по-американски
Произведение, с которым «Землю» уже неоднократно сравнивали – «Меланхолия» Ларса фон Триера. При всей их противоположности – жанровой, эстетической, технической, идеологической, рейтинговой, репутационной – сравнение это действительно напрашивающееся и справедливое. Поскольку оба фильма, произведенные непересекающимися компаниями на разных континентах приблизительно в одно и то же время (и, конечно, друг от друга независимо), имеют сразу несколько принципиальных образно-сюжетных совпадений или перекличек, и служат свежей иллюстрацией не принадлежащих никому идей, невозбранно странствующих всюду, где есть воздух.
Как и в «Другой Земле», центральный персонаж картины Триера – задумчивая и привлекательная девушка (Жюстина). Как Рода загипнотизирована двойником Земли, так и Жюстина – свежеобнаруженной планетой Меланхолией. В обоих фильмах есть даже одна «общая», практически одинаковая, сцена: героиня, лежа на спине, медитативно созерцает звездное пространство. И наконец, Жюстина тоже связывает явление таинственной планеты с желанным избавлением от земных печалей.
Отсюда, впрочем, начинаются различия – Кехилл не пугает апокалиптическими перспективами, и его герои, не в пример психически больной Жюстине, не считают себя вправе обвинять в своих несчастьях человечество. И они вряд ли стали бы приветствовать его уничтожение.
Однако все это совсем не означает, что бытие в «Другой Земле» спокойнее и благодушней, чем во Вселенной датского гробовщика, с размахом проводившего землян в последний путь. Пожалуй, мир героев Майка Кехилла достойнее, печальней и страшнее, чем фон Триер мог бы в принципе себе представить. Ведь Апокалипсис сам по себе не страшен (особенно для верующего человека). Тем более не страшно, а всего лишь грустно наблюдать, как некая несчастная, страдая помутнением рассудка, приветствует конец всего живого.
Гораздо хуже, и совсем другое дело, видеть, как в благополучном, тихом, мирном обществе добрые порядочные люди годами не способны примириться с прошлым, найти в себе ресурсы к жизни в настоящем, простить, за давностью, себя или другого. Мир, образуемый героями «Другой Земли», населен случайными убийцами, чья совесть, словно в издевательство над ними, тоньше, чем у многих безупречных граждан; бывших мужьями и отцами, не овладевшими искусством забывать любимых только потому, что их уж не вернуть; уборщицами-интеллектуалками, из которых по нелепости не выйдет замечательных ученых; и в качестве особо экзотического фрукта – философствующим индийским иммигрантом, готовым ослепить себя, как Эмпедокл, потому что недостоин лицезреть происходящую вокруг мистерию (коллега Роды и единственный запоминающийся персонаж второго плана, которого сыграл перешагнувший 90-летний возраст актер Кумар Валавхадас Паллана).
Преодолеть земное притяжение
В начале может показаться непонятным, что Рода потеряла на второй Земле. Ведь нам известно, что планеты абсолютно идентичны, а следовательно, ее визиту на другую Землю синхронно соответствовало бы симметричное прибытие сюда точно такой же Роды-2. Со стороны вообще бы ничего не изменилось. Чтоб зритель уловил тотальность этого математического тождества в фильм даже вставлен специальный эпизод: семья Уильямсов глазеет телевизионную программу, в которой некая авторитетная исследовательница (пол выбран, полагаю, чтобы подчеркнуть: через какой-нибудь десяток лет на ее месте могла быть Рода, но увы, увы) в прямом эфире обращается ко «вторым землянам» и получает отклик от безупречной версии самой себя (сказал бы «копии», да только кто ж теперь нас разберет, после таких немыслимых открытий).
Ответ на честный и прямой вопрос «зачем мисс Рода Уильямс хочет улететь на Землю-2?» на самом деле также прям и прост: мисс Рода Уильямс хочет улететь туда, где именно она, а не ее двойник, не совершала то, что совершила здесь. Да, ей хотелось бы – если иначе невозможно – самой увидеть ту, другую Роду, которая виновна в том же самом. Такая встреча помогла бы ей осмыслить «объективность» и «безличность» (очень грубо выражаясь) общемировых процессов и, может быть, простить, в конце концов, саму себя. Что сделать здесь, в присутствии Берроуза, сложнее. И до сегодняшнего дня не получалось. Тем более, что композитору, чувствующему себя невинной жертвой, мысль о прощении убийцы, мягко скажем, остается почему-то не близка.
Вдобавок Рода узнает о новой притягательной гипотезе – так называемой «теории треснувшего зеркала». Метафора понятна: однажды по каким-либо причинам треснув, зеркало дает уже не абсолютно совпадающее отражение, а нечто новое и как бы намекающее на выход за пределы изнурительных мытарств внутри того, кто отражается и отражаем, внутри самого себя. Короче, многое вокруг за то, чтобы скорей лететь подальше от родного дома, где до амнистии и века будет мало.
Но тут оказывается, довольно неожиданно (неожиданно, если в этом жить, а не смотреть уютно сверху из зарезервированной ложи), что эмиграция и искупление (практически, как гений и злодейство) – несовместны. Что уезжать должны совсем другие люди – те, кто ни в чем не виноват, или уверены, что невиновны; те, кто никому здесь ничего не должен, или не знают за собой таких долгов; кто снисходителен к своим невинным слабостям и непримирим к чужим ошибкам и грехам; те, кто не может (и мы не вправе их за это осуждать) простить тех, кто перед ними бесконечно виноват.
Эта Земля была нашей
Картина Кехилла посвящена тому, что значит быть землянином, иначе – человеком. Как это, вместе, трудно и необходимо (необходимо и для самого землянина, и для всех живущих на Земле). Хотя кто знает, может быть, планета наша давно заселена пришельцами – похожими на человека, но внутренне совсем другими существами? Не копиями со «второй Земли», а чужаками из иных миров. Во всяком случае, это объяснило бы невиданное множество предельных антиподов героини, встречающихся нам в жизни, и в которых мы угадываем иногда самих себя, – на удивление бессовестных двуногих, которым муки совести и жизненно насущная потребность в деятельном искуплении вины – смешны, противны, непонятны, подозрительны.
Это ведь не риторический вопрос. Если такие девушки, как Рода, мечтают улететь отсюда навсегда и остаются только потому, что понимают смысл слова «искупление», кого тогда мы назовем землянами?
Петр ГРИНЕВ мл.
