В нашей новой рубрике «Частные истории: Врачи» мы будем рассказывать о судьбах людей одной из самых важных и сложных профессий, о докторах. Судьба врача никогда не бывает обыкновенной, в ней всегда дышит время. Сегодня в нашей рубрике – личная история (с детством, становлением в профессии и поэтическим творчеством) Ольги Демичевой, замечательного врача 11-ой больницы, эндокринолога с мировым именем. Вольно или невольно Ольга стала одним из лидеров протестного движения медиков, выступающих против реформы здравоохранения.
О детстве: знаменитые московские коммуналки, увлечение театром и первая любовь – биология
Родилась я в самом центре Москвы, на Моховой улице, в огромной коммунальной квартире. Помните, как у Высоцкого: «на тридцать восемь комнаток всего одна уборная». Вот и у нас примерно так было. Мои родители поженились вскоре после войны. Папа пришел с фронта, окончил химико-технологический, и начал работать инженером в НИИХИММАШе. Мама была студенткой Истфака МГУ. Я родилась в мае 1958 года, была долгожданным, единственным ребенком. Родители и бабушка души во мне не чаяли, да и соседи меня баловали.
С родителями
Пока мама и папа были на работе, дома со мной была моя замечательная бабуля – Евдокия Капитоновна. Она работала машинисткой-надомницей, и постоянно стучала на своем старинном «Ундервуде», перепечатывая чьи-то диссертации и исправляя в них многочисленные ошибки. Она очень много читала, учила читать и меня, так что и я к четырем годам уже свободно читала.
Самое раннее воспоминание детства: мне около трех лет, мы с бабулей сидим в комнате вдвоем, она читает мне вслух, по радио играет тихая музыка. Вдруг музыка обрывается, и громкий, торжественный голос диктора начинает что-то говорить. Лицо бабули застывает, на нем напряжение и тревога. Она шепчет одними губами: «Война?..» Мне страшно. Диктор продолжает говорить все громче, все торжественнее. Вдруг лицо бабули озаряет улыбка. Счастливые слезы текут по ее лицу… «Оленька, Оленька, человек полетел в космос!»
Стать врачом я не планировала. Мама моя – из семьи учителей. Ее родители работали в сельской школе. Дедушка был директором и преподавателем математики, а бабушка – преподавателем химии и биологии. Они были удивительными, талантливыми людьми. Прекрасно музицировали, обучили музыке и всех своих пятерых детей. Но и учителем быть я тоже не хотела – в детстве, как и многие девчонки, мечтала играть в театре.
Московское детство
Мой дед, старший брат моей бабушки, был артистом, – Николай Капитонович Свободин, один из знаменитых МХАТовских «стариков», ученик великого Станиславского. Он-то и привил мне трепетную любовь к театру. Я даже несколько лет посещала театральную студию при Московском Дворце пионеров и была там своего рода «звездой».
В юности
Надо сказать, что училась я в замечательной школе номер 29, одной из первых английских спецшкол Москвы. Ее здание находится на Кропоткинской и вплотную примыкает территорией к музею А.С.Пушкина. Во время Отечественной войны в этом здании располагалась Вторая артиллеристская спецшкола, откуда молодые офицеры-артиллеристы уходили прямо на фронт, а после войны там стали учиться дети. Учиться я любила. Мне всегда было трудно понять, какой из предметов нравится мне больше. Все увлекало, все захватывало… Но когда началась биология, я в нее влюбилась! У нас было много хороших учителей, но биологию, которую преподавала бесподобная Валентина Ивановна, все знали и любили настолько хорошо, что сдавали ее на «отлично» в любые вузы.
Я мечтала поступить на биофак МГУ, но не набрала достаточное количество баллов. Чтобы не терять год, подала документы в медицинский. Поступила. И оказалось, что это судьба.
Из кокона в бабочку: первые шаги в профессии
Вот так после школы, неожиданно для самой себя, я стала студенткой ММСИ имени Н.А. Семашко. С первого курса пришло ощущение «призвания», ассоциированное с профессией врача. Было такое наивное восприятие будущей профессии, как некой миссии ради блага человечества. Впрочем, что-то подобное остается во мне даже сейчас.
С первого курса я стала донором крови и остаюсь им до настоящего времени. Это тоже часть профессии: отдавать себя тем, кто нуждается в тебе. Училась всегда легко, но без рьяного усердия. Диплом у меня не красный – есть четверки и даже тройка: по социальной гигиене. До сих пор стыдно, но было дело – не подготовилась. Любимыми предметами были микробиология, акушерство-гинекология и эндокринология. На кафедре эндокринологии работали мои любимейшие педагоги – Зоя Ивановна Левицкая и Ашот Мусаелович Мкртумян. Благодаря этим людям я определилась с выбором профессии. Заканчивая институт, я мечтала заниматься проблемами эндокринного бесплодия и ведением эндокринных заболеваний у беременных. Но судьба распорядилась иначе: единственное место в ординатуре на кафедре эндокринологии досталось моей однокурснице, мама которой занимала высокий пост в исполкоме. Такое было время… Меня распределили в интернатуру по терапии. Так я и оказалось в своей настоящей alma mater – московской городской клинической больнице №11.
Став врачом клиники, я ощутила, что теперь я сама отвечаю за своих пациентов. Тонны ответственности легли на хрупкие плечики под белоснежным халатом. Мне казалось, что я ничего не знаю, что мне снова нужно в институт или хотя бы в интернатуру, было страшно. Мы дежурили по три человека. Тогда еще маленькая четырехсоткоечная терапевтическая больница не нуждалась в большем количестве врачей. Два терапевта, и один врач интенсивной терапии. На терапевтах – приемный покой и все отделения лечебного корпуса, кроме кардиореанимации.
Мы, молодые доктора, набирали много дежурств. Это был и дополнительный заработок, и бесценный опыт самостоятельной работы. Дежурство – лучшая школа для врача. И постепенно страх сменялся самоуверенностью, которая, после очередной ошибки, вновь превращалась в страх. Все меньше амбиций, все больше ценишь мнение коллег, все внимательнее перечитываешь учебники… В 25 лет я уже была ответственным терапевтом. Отличная память, здоровый оптимизм и практика, практика, практика делали свое дело – мы становились врачами, профессионалами. К 30-ти годам большинство из нас уже было «зубрами», отличными врачами, гордостью больницы. Мы заведовали отделениями, учили «зеленую молодежь» и набирали по 6-8 дежурств в месяц. Дежурства – это заработок. Но, главное, нам нравилось дежурить.
Помнится, на одном из наших «капустников» мы выступали с номером, переделанным из полунинского Blue Canari. Три нелепых фигурки в белых халатах и клоунском гриме. Песенка наша начиналась словами: «Мы дежурим пять раз в неделю: копим опыт в лечебном деле…. Динь-динь-динь звоночек – поступление по «скорой». Значит, этой ночью отдохнешь ты, врач, не скоро!»
Мы удивительным образом умудрялись не уставать. Был какой-то удивительный кураж в этом безвылазном упоении профессией! После рабочего дня, плавно переходящего в дежурную ночь, мы, после сдачи дежурства, подремав в ординаторской часок-другой, бодро шли на обход, смотрели больных, писали истории болезней, готовили выписки.
Мы обрели крылья. Большинство из нас, избранных, сумевших взлететь, никогда, наверное, не смогут уйти из профессии. Ни скудный заработок, ни утомительный вал бумаг не могут отнять у тебя это волшебное чувство причастности к особой касте людей. Мы – Врачи.
Великий врач Борис Евгеньевич Вотчал сказал: «Мы ведем корабль нашей терапии между мелями трусости и скалами безрассудства. Мы отлично помним первую часть заповеди Гиппократа – «на навреди», но нередко забываем о второй – «но помоги». Трусливый врач – одна из опаснейших разновидностей врача. Он сумеет найти тысячи отговорок и оправданий, чтобы ничего не сделать для больного». Я стараюсь следовать этому завету
.
Об Учителях
Мне очень повезло с учителями. Моя первая заведующая отделением – Нелли Юрьевна Персиянова-Дуброва, удивительный Человек и Врач, научившая меня и многих моих коллег отношению к пациентам, чувству ответственности, принципам врачебной работы. Несколько месяцев назад Нелли Юрьевны не стало… Но она всегда будет жить в моем сердце. Сейчас она – моя профессиональная совесть. Все, что я делаю сегодня для спасения нашей больницы, это еще и ради светлой памяти о Нелли Юрьевне.
Еще один мой Великий Учитель – Леонид Израильевич Бененсон – мой первый главный врач (с 1982 года, в течение 25 лет Леонид Израильевич занимал пост главного врача 11-й ГКБ), мой наставник, судья и защитник. Человек, который научил меня профессиональной этике, чести и достоинству; научил отвечать за себя и за вверенных мне людей, научил постоянно повышать свою квалификацию и всегда, помимо медицинской практики, заниматься медицинской наукой.
Мы проработали вместе почти 25 лет. И это были лучшие годы в жизни нашей больницы. Так говорю не только я, но все, кому посчастливилось работать под руководством Бененсона. Мы, его ученики, и сегодня восхищаемся своим учителем. Как буду я смотреть в глаза Бененсону, если не спасу от уничтожения нашу больницу?
Путь к своей специальности
Мой профессиональный путь начинался в отделении терапии, но я ни на минуту не забывала о своей большой любви – эндокринологии.
В 1987 году мне позвонили с моей любимой кафедры эндокринологии и пригласили пройти специализацию по эндокринологии, после чего мне было предложено остаться работать на кафедре. Меня часто спрашивают, почему вдруг, в 1988 году, я забросила почти готовую диссертацию, подала заявление о выходе из КПСС (тогда еще не было таких прецедентов) и ушла с кафедры. На этот вопрос мне даже сегодня отвечать неловко: причина была в домогательствах со стороны моего научного руководителя.
Тогда я приняла решение, что сделаю все, чтобы состояться профессионально, но никогда и ни от кого не буду зависеть в мире медицинской науки. К счастью в моей родной 11-ой больнице нашлась вакансия, которую мне предложил мой главный врач, узнав, что я решила уйти с кафедры и вернуться в клинику. Нет, это не была вакансия эндокринолога, эта ставка появилась немного позже и, конечно, я с радостью согласилась ее занять.
В институте
Но до этого мне пришлось согласиться на другую работу: в больнице нужно было возглавить и развивать службу физиотерапии. После обучения в Институте курортологии и физиотерапии я заняла должность заведующей физиотерапевтическим отделением ГКБ №11, много лет изучала, внедряла, развивала реабилитационные и восстановительные методики. Эта работа никогда не была любимой, но я выполняла ее честно, находя «отдушину» в параллельной работе эндокринологом-консультантом.
«Мои пациенты прежде всего – люди»
Все они приходят к нам, врачам, за помощью. Никогда не испытывала раздражения, презрения, негативизма даже к тем, кто был со мной невежлив, иногда груб. Когда человек болен, ему страшно. Иногда страх проявляется в агрессии. Больному человеку можно простить все. Важно заслужить его доверие и никогда этим доверием не злоупотреблять.
Сложных случаев было много… Всякое бывало – и осознание собственного бессилия перед неизлечимой болезнью, и гордость от постановки трудного диагноза с последующим успешным лечением редкого заболевания, и реанимация пассажира на борту самолета…
Есть пациентка, пришла ко мне подростком с дебютом 1-го типа диабета. Иногородняя. Умница, красавица. Мы с ней все круги ада прошли с обеспечением нужными инсулинами, с обучением… Прошло уже около 15 лет, как наблюдаю ее. Идеальная компенсация, ни одного осложнения диабета и двое чудесных здоровых деток!
А бывало и другое. Вызвали меня как-то в отделение паллиативной помощи к очень тяжелой больной. Прекрасная, мудрая, интеллигентная женщина. Муж не отходил от нее ни на шаг. Любящая пожилая пара, накануне «золотой свадьбы»… Там была тяжелая сопутствующая эндокринная патология, но она не влияла на прогноз… Конечно, я назначила лечение, со «своей» проблемой справилась. Симптомы эндокринной патологии исчезли. Помню, как они с мужем радовались этому, так, как будто бы мое лечение хоть на день продлит пациентке жизнь. Вскоре ее не стало. Мы с ее супругом плакали, обнявшись… Мы не всесильны, мы призваны лишь помочь там, где можно помочь…
В ящике моего рабочего стола лежит початая пачка сигарет. «Парламент». Почти полная. Нет, я не курю. Хуже. Я ее выиграла. Это было пари – пари с пациентом. Он сидел у меня на приеме, большой, плотный, недоверчивый. С декомпенсированным диабетом. На комбинации ПССП (пероральных сахароснижающих препаратов) в максимальных дозировках сохранялась высокая гипергликемия. Мне следовало добавить к лечению инсулин, о чем я и сообщила мужчине.
В ответ – почти истерика, визг: «Я боюсь боли!!! Я не смогу!!!» Объясняю, что инъекции будут безболезненны. Не верит. Я даю честное слово и предлагаю сделать демонстрационную инъекцию. Он заявляет: «Но если мне будет хоть чуть-чуть больно, то вы тогда не назначаете мне инсулин!» Смеюсь: «Это пари? Ну, тогда, если не будет больно, то вы… – замечаю пачку сигарет в его кармане, – отдаете мне сигареты и бросаете курить!» Он соглашается. Готовлю шприц-ручку и делаю инъекцию. Он молча кладет мне на стол пачку сигарет…
Сейчас у меня каждый день около 20 консультаций. Каждый пациент для меня, прежде всего, человек, а не больной. Я знаю, что ему страшно, вижу, что ему плохо. И беспокоит его не только и не столько болезнь, сколько масса социальных вопросов: не будет ли он обузой своим близким? Хватит ли ему денег на лекарства, когда он выпишется из стационара домой? Покормили ли соседи его кошку? Каждый разговор с пациентом – это не только традиционные «жалобы – анамнез – осмотр», это соприкосновение с чьей-то жизнью, болью, судьбой.
Знаете, почему пациенты врут врачам? Нет, не потому, что не доверяют. Хотят привлечь к себе внимание, вызвать больше сострадания, симпатии. Бывают, конечно, и другие причины. Но за короткое время приема нам необходимо начать доверять друг другу, принимать друг друга такими, какие мы есть на самом деле.
Я никогда не обманываю своих больных. Я их уважаю.
«Я не готова идти на компромисс с лицемерами и трусами»
Известно, что человек верит не в действительность, но в то, во что ему хочется поверить. Мы, в детстве и юности, жили за железным занавесом. Несмотря на то, что я с детства хорошо знала английский, я долго была уверена, что в Великобританию и другие англоязычные страны не попаду никогда, не смогу на практике применить свой свободный английский, не увижу Лондон, который знаю по книжкам так хорошо, что могла бы водить по нему экскурсии. Потому что нельзя. И это «нельзя» воспринимала по-овечьи смиренно… Впервые я посетила Лондон в 1998 году, отпраздновала там свое сорокалетие…
Мое поколение было очень разным. Кто-то рано понимал, как много несправедливости творится вокруг. Кто-то искренне верил в безоговорочную мудрость и справедливость партии и правительства.
У меня с детства было две «занозы» в сердце, о которых я не могла говорить ни с родителями, ни с друзьями. Это «белая гвардия» и расстрел царской семьи. Меня мучила мысль о том, что советская власть может быть жестока и несправедлива. Но эти мысли казались мне предательскими, я изо всех сил уговаривала себя, что моя глупая голова не права. Про 37-ой год тогда еще ничего не знала…
Все, что я делала, во что верила, часто было наивно до глупости, но всегда искренне.
Возможно, вот это выработанное с юности стремление жить по совести играет со мной сегодня злую шутку. Я не готова идти на компромисс с теми, кого считаю обманщиками, лицемерами и трусами. Меня за последние недели столько раз пытались купить и запугать, что об этом можно было бы написать отдельную статью. Но оно того не стоит.
Если сравнивать медицину советских времен и сегодняшнюю, то мне, конечно, сегодняшняя ближе: она стала наукой, опирается на серьезную доказательную базу, исключает большинство возможных ошибок. Но… как в песне… «что-то главное пропало». Раньше мы были ориентированы на пациента, а сегодня нас пытаются ориентировать на деньги. Это очень неправильно. Врач не должен думать о деньгах, когда работает с больным.
Советская система здравоохранения не должна возвращаться, но должна быть проанализирована таким образом, чтобы все ее плюсы остались, а все недостатки были устранены. Реформа здравоохранения – очень нужна, но продуманная, тщательно рассчитанная, согласованная с экспертами-экономистами, ведущими медицинскими специалистами, представителями врачебных и пациентских сообществ.
С коллегами по работе
Запись Ольги Демичевой на ее странице в «Фейсбуке»:
Заниматься реализацией реформы, распределением и освоением средств, выделенных на нее, должны не просто профессионалы, но профессионалы кристально честные, защищающие не личные, а государственные интересы.
Делать акцент на этом моменте приходится лишь потому, что в традициях российского чиновничества, увы, сохранились такие дикие понятия, как взятки, откаты, бесконтрольное самовластие. Если из-за этих преступных традиций, погибнет российская система здравоохранения, мы все станем соучастниками этого чудовищного преступления, как люди, не оказавшие противодействия лавине чиновничьего рвачества и произвола.
«Мои стихи – иногда просто упорядоченные мысли»
Стихи сочиняю, сколько себя помню. Некоторые вещи мне проще сказать стихами, чем прозой. Друзья шутят, что я «из племени Тапи», где все говорят стихами и не могут по-другому. Зарифмовывать слова мне просто. Но это не всегда стихи. Иногда просто упорядоченные мысли. Большая часть моих социальных стихов и песен – из этой области. Честно говоря, я не считаю себя поэтом. Поэзия – высокое искусство. Я люблю и понимаю поэзию.
Мои «вирши» – лишь способ «канализировать эмоции».
О самоощущении: «живу в радости и в радость»
Мне нравится все, что можно охарактеризовать, как «радость жизни» – спорт, музыка, хорошие книги, природа, творчество, работа, общение с детьми и стариками… Когда-то устами Папы Карло из сказки про Буратино, которого озвучивал в детском радиотеатре мой дед Николай Свободин, мне был открыт смысл жизни каждого человека: «Ты создан на радость людям!» Вот так и живу!
Большим спортом не занимаюсь с юности. Когда-то давно были лыжи, биатлон… Сейчас – бассейн, пробежки, тренажеры. Не регулярно, но с удовольствием. Из регулярных видов спорта – прогулки с собаками (у меня их три). Вместе с коллегой, Семеном Гальпериным, мы часто ездим на конференции EASD (Европейской ассоциации по изучению сахарного диабета) и вместе участвуем в традиционных 5-километровых благотворительных забегах.
Вместе с коллегой, Семеном Гальпериным, мы часто ездим на конференции EASD и вместе участвуем в традиционных 5-километровых благотворительных забегах
Мое самоощущение сегодня сильно отстает от паспортного возраста. Я с удовольствием прыгаю с внучками в классики, гоняю на коньках и на лыжах, стреляю без промаха в тире. Во мне море детской доверчивости, у меня обострено чувство товарищества, я чутко реагирую на несправедливость. Не доросла еще до «здорового пофигизма». Может быть, поэтому не выгораю на работе…
Во время благотворительного забега
У меня две замечательные доченьки, совсем уже взрослые девочки. Врачами не стали. Одна – экономист-аналитик, другая – социальный педагог. У обеих семьи, дети… Я – счастливая бабушка шестерых внуков. Очень горжусь ими всеми – детьми и внуками.
Так случилось, что у моей старшей внучки тяжелая форма ДЦП. Не понаслышке знаю, как непросто живется в нашей стране семье с ребенком-инвалидом. Но знаю и другое – когда люди верны друг другу и самим себе, когда они не боятся трудностей и живут по совести, можно преодолеть любую беду и остаться человеком. Главное – сохранять любовь к людям и помнить, что ты создан им на радость.
Стихи поэта Евдокии Осениной – врача Ольги Демичевой.
Колыбельная
О профессии дети меня рассказать попросили.
Им работа врача – что-то вроде бумажного змея.
Все им кажется, будто сродни мы таинственной силе,
Потому лишь, что тело больное лечить мы умеем.
Как мне им объяснить, несмышленым, доверчивым, добрым,
Что мое ремесло не дает ни богатства, ни славы,
Что болезни подобны готовым наброситься кобрам,
Что ошибка врача горячей вулканической лавы.
Как сказать им, что мы каждый день, как в прокрустовом ложе,
Между риском и пользой чужую вселенную мерим.
Мы беремся за грешный свой труд, но по сути не можем
Никого уберечь и спасти. Мы в спасенье не верим.
Нити жизни чужой мы прядем, а судьба обрывает.
Мы не ищем наград, не стремимся к престолу поближе.
Мы на пенсию редко выходим – не все доживают.
А дожившим работать приходится – как еще выжить?
Но по-прежнему дети уверены – что с ними делать? –
Что работы моей не бывает на свете чудесней.
Детям кажется ангельской кожей халатик мой белый…
Засыпают они под мою колыбельную песню…
«Письмо господину Президенту от рядового врача
Московской клинической больницы»
«Господин Президент! Так случилось, что я Вам пишу
Про своих пациентов, лишенных законного права
На бесплатную помощь. Себе ничего не прошу.
Да, зарплаты упали, но это все мелочи, право.
Господин Президент! Если что-то зависит от Вас,
Постарайтесь управиться с этой растущей лавиной.
Если Вам не совсем безразличен мой город – Москва,
Обратите внимание на беспредел с медициной.
Господин Президент, понимаю, пустеет казна.
Понимаю, как дорого стоила Олимпиада.
И у Крыма, конечно, была дорогая цена.
Но оплачивать жизнями эти победы не надо.
Закрывают больницы. И «скорой» отдали приказ
Не везти пациентов в московские стационары.
Установка сегодня – отказ. И еще раз – отказ.
Оставляют без помощи самых тяжелых и старых.
Вы, наверное, слышали: жизнь не имеет цены.
Но работу мою называют сегодня «услугой»,
И мои пациенты последние деньги должны
Отдавать за лечение, или пропасть от недуга.
Господин Президент! Медицинской статистики нет.
Вам фальшивые цифры сдают и фальшивые нормы.
Вы проверьте, пожалуйста, если не верите мне,
Как работает то, что красиво называли «реформой».
Господин Президент! Здесь, в столице огромной страны,
Не хотят облегчить муки тех, кто страдает от боли.
Инвалиды проблемные нашим властям не нужны.
Для циничных чиновников это балласт, и не боле.
Мы с врачами-коллегами письма писали не раз,
Что нельзя игнорировать паллиативную помощь.
Что поделаешь, – письма врачей не доходят до Вас.
Вместо Ваших ответов – в отписках бессмысленных тонешь…
Господин Президент! Не питая иллюзий давно,
Понимаю, ответа не будет. Письмо затеряют.
Вы его не прочтете. Но я Вам пишу все равно,
Чтобы сделать хоть что-то для тех, кто мне жизнь доверяет.»
Все фото из личного архива Ольги Демичевой
