Архиепископ Афинский и всея Эллады Иероним II (в миру Иоаннис Лиапис) родился в 1938 году в местечке Инофита в Беотии. Окончил философский и богословский факультеты Афинского университета в 1967 году. Окончил аспирантуры Грацского (Австрия), Регенсбургского и Мюнхенского университетов. Некоторое время работал в Афинском археологическом обществе. Рукоположен во диакона и пресвитера в 1967 году. Протосингел Фивейской и Левадийской митрополии (1967-1978), настоятель монастырей Преображенского Сагмата (1971-1977) и преподобного Луки (1977-1981), Генеральный Секретарь Священного Синода Элладской Церкви (1978-1981). Архиерейская хиротония состоялась 4 октября 1981 года. Преосвященный Иероним состоял членом следующих Синодальных комиссий: стипендиальной, по церковному образованию, по церковной собственности, по связям Церкви и государства. Исполнял обязанности помощника главного редактора радиостанции Элладской Церкви. До избрания на Архиепископский престол возглавлял Фивейскую и Левадийскую митрополию Элладской Церкви. В 1998 году выдвигал свою кандидатуру на выборах Предстоятеля Элладской Церкви, но с разницей в несколько голосов уступил будущему Архиепископу Христодулу. 7 февраля 2008 года, после кончины Архиепископа Афинского Христодула, в Благовещенском кафедральном соборе города Афин, состоялись выборы нового Предстоятеля Элладской Церкви. Во втором туре голосования Блаженнейшим Архиепископом Афинским и всей Эллады был избран митрополит Иероним, получивший 45 из 74 голосов митрополитов-выборщиков. Архиепископ Иероним — автор многих статей, исследований и трудов по богословской, социальной и исторической тематике. За книгу «Средневековые памятники Эвбеи» в 1970 году был награжден премией Афинской академии наук. |
Архиепископ Иероним: С моим приснопамятным предшественником архиепископом Христодулом мы были знакомы со студенческих лет, и с тех пор пути наши пересекались не раз. Но с самого начало было ясно, что по характеру мы разные люди. Даже если взять и прочесть протоколы комиссий, в которых мы позднее работали, например, комиссии по церковному имуществу и церковно-государственным отношениям, то можно убедиться в существовании различий между нами. Я бы сказал, что с самого начала основное расхождение между нами вызывал вопрос об идентичности Церкви. Для меня цель Церкви – спасение человека; Церковь – это личный опыт, духовный опыт, но никогда не идеология. Для собрата Христодула Церковь носила мессианский характер в отношении спасения человека и играла определенную роль во всех мирских делах. Тем не менее, мы вместе работали очень плотно по многим темам, и в трудные минуты я всегда был с ним.
– В вопросе об удостоверениях личности Вы с ним были совершенно не согласны…
– Да, я был не согласен с владыкой, хотя тоже стоял за возвращение в удостоверения упоминания о религиозной принадлежности. Просто я был «за» в отношении свободы выбора, которой никто не может меня лишить, но и я никому не могу ее навязать. Хотят люди, чтобы в удостоверении обозначалась их религиозная принадлежность? Хорошо. Не хотят – ну и ладно. Такой была моя позиция, которую я и объяснил тогда Блаженнейшему. Но он настаивал: «Нет, я их выведу на улицу!» (имеется в виду всенародный митинг несогласных с вычеркиванием графы о религиозной принадлежности из удостоверения личности). Я был не согласен и не пришел на площадь Синтагма. Но давайте вернемся к вашему первому вопросу о том, что хорошего сделал архиепископ Христодул. Так вот, он сделал много хорошего, и я продолжу строить на этом основании, и приумножу. В целом, я не отказываюсь от наследия Христодула. Напротив! Приснопамятный архиепископ привлекал к себе молодежь – продолжая его дело, я тоже попытаюсь навести мосты. Приснопамятный часто говорил о тех, кто страдает, и о тех, кто пребывает на грани бедности. В дальнейшем я постараюсь создать центры, где облегчат человеческую боль и предложат серьезную помощь в безвыходных ситуациях. Известно, что у почившего было много дарований. Я не осуждаю его, не завидую ему, но и не могу всему следовать.
– Национал-патриотические круги, к которым все привыкли при почившем архиепископе, уже в открытую осуждают Вас за молчание по национальным вопросам, а в будущем, станут, возможно, и еще более резкими.
– Я знаю их точки зрения и уважаю, как проявление права человека на свободу мнения. Но прошу их, в свою очередь, уважать и мое мнение. Я не тот человек, который не любит свою родину и не призовет при необходимости к тревоге. Все время пядь за пядью я просчитывал, как проблемы Церкви способны развиться в перспективе. Следовательно, я не презираю и не недооцениваю патриотические проявления. Я живу в конституционном государстве, которое должно предпринимать все меры для защиты прав человека, и, более того, располагать средствами к действию. Если я когда-нибудь кому-нибудь понадоблюсь или сам пойму, что я нужен – то вот, я здесь. Но самому предпринимать инициативы по национальным вопросам я считаю делом безуспешным и опасным – еще и потому, что понятия «родина», «вера» и «семья» у большинства из нас вызывают эмоции, в то время как я убедился, что этот лозунг многим удобен в качестве средства и способа для обслуживания совершенно иных сиюминутных целей. Этот лозунг меня не трогает. Настоящие проблемы Церкви – другие, и они – огромны.
– Какие вопросы приоритетны в списке обнаруженных Вами проблем?
– Если говорить о моей миссии, Афинской Архиепископии, то я хотел бы, чтобы наши усилия были направлены на оживление прихода как духовной единицы. Как мы сможем облегчить человеческую боль? Как можно убедить людей в том, что именно там они обретут покой? Это и есть цель. Дух этих усилий тот же самый, который мы находим в притчах о блудном сыне и добром самарянине. Церковь обращается ко всем без различия и зовет всех к себе в духе свободы и любви.
– А что Вы думаете об отношениях Церкви с обществом? Ведь без них сегодня обойтись ну никак невозможно!
– Понимаю вашу иронию… Нет, я не отрешен от мира, и не осуждаю различные светские мероприятия. Но поскольку я был на многих из них, меня поражает выставление богатства напоказ, бессмысленные приукрашивания – иллюминация, фотографы, шампанское и тому подобное. Как пастырь, я терзаюсь от мысли, что в тот же час многие лишены даже самого элементарного.
– С Вашего позволения, Ваше Блаженство, снова хочу пошутить, но здесь Вы обнаруживаете «склонность к коммунизму», которую Вам некоторые и приписывают.
– Конечно, я не коммунист, но там, где нужно, могу им быть. Точно так же, как там, где нужно, я патриот, интернационалист или вообще простой крестьянин. Я люблю человека. Но здесь я не для того, чтобы сделать прекрасную карьеру. Мне это чуждо, и меня это не занимает.
– Тогда опишите, если можно, какие у Вас планы в отношении такой больной темы как церковная собственность?
– У меня есть некоторые соображения, но их развитие будет зависеть от того, примет ли их Священный Синод. Девиз «собственность – народу» бессодержателен и сбивает с толку. Пусть мне скажут, сколько раз Церковь предоставляла часть своей собственности, и где народ, который получил ее? Знаете, что сегодня построено в районе Колонаки, на земле, предоставленной монастырем Петраки для строительства Дома инвалидов войны? Вы слышали, чтобы кто-нибудь из инвалидов войны жил в Колонаки? Последний раз, при жизни приснопамятного Антония Трицы (министр общественного порядка и окружающей среды, национального образования и вероисповеданий в правительстве ПАСОК 1981-1985), когда у нас снова встал вопрос о собственности, мы пришли к соглашению с государством. Кто-нибудь знает, как было реализовано соглашение? Если знает, то пусть и мне расскажет. Итак, раз мы не можем следовать той же самой модели, так давайте поищем другую. Модель, которую я хотел бы применить в отношении любой собственности Архиепископии, и которую я мог бы предложить для всех общих случаев, основывается на сотрудничестве с государством. Например, у нас есть какая-то собственность, мы приходим к государству и предлагаем ее совместно использовать, полностью соблюдая условия соглашения: что-то вкладываем мы, а что-то вы. Но деньги от использования не пойдут просто неопределенно в церковную кассу или кассу государства. Они будут направлены на определенные цели – например, на строительство и содержание больницы для раковых больных. В рамках этой модели я готов совместно работать, а все остальное – это пыль в глаза.
– Вы боитесь глобализации? Вас не беспокоит, как бы из нас не сделали фарш, а из него – котлет и люля-кебаб, как говорил Ваш предшественник?
– Мы не первые, кто живет на этой земле. Проблемы всегда существовали в прошлом, существуют сейчас и будут существовать в будущем. Различается лишь подход к ним. Многое из того, что мы описываем термином «глобализация», уже имело место в истории. Мы называем глобализацией и то, что когда-то называли Римской империей, а я назвал бы так даже походы Александра Македонского. Но не думаю, что вы верите, будто Александр дошел до Индии просто для того, чтобы принести одну лишь культуру! Я бы сказал, что и энтузиазм, и любопытство, и стечение обстоятельств – все это вместе и заставило его продвинуться вглубь Азии. Так распространился эллинизм, который был просто течением среди людей того времени. Это была своего рода глобализация, без которой было бы невозможно последующее распространение христианства. Следовательно, глобализация не является явлением новым, которое должно повергать нас в панику. Этот вред находится внутри нас, в лестригонах и циклопах, которых мы носим внутри себя. В них вся проблема.
– Ваше Блаженство, нет ли опасности в том, что религиозная вера считалась частью нашей национальной идентичности? Ведь догматы религии тверды и непоколебимы, а мир вокруг нас меняется. Как может идентичность, прикованная к прошлому, выражать чаяния народа о будущем?
– Ядро, вокруг которого создается национальная идентичность – это религия, древний алтарь, святыня. Причем я говорю об образовании народов вообще, а не только в нашем частном случае. Исторически сначала формируется это ядро, а вокруг него уже сплетаются прочие элементы идентичности. Мы пережили все это в XVIII веке и так дошли до Восстания 1821 года. Церковь многим пожертвовала в то время, и ее долг теперь – главным образом наблюдать за тканью истории, чтобы она не рассыпалась. Но во всем существует мера. Приходит конституционное государство с судьбоносным вопросом о греческой действительности и о том, как сотрудничать с Церковью – ведь история продолжается, многое забывается, а мы всё продолжаем говорить: «Знаете, если бы не мы, то вы бы сегодня говорили по-турецки», и так далее… Да, но прошлое не избавляет нас от ответственности за современную ситуацию! Мы не можем постоянно взывать к нашим древним предкам, к Периклу и Парфенону. Что же будет, неужели мы будем постоянно этим питаться? Если мы не сможем добавить ничего нового к тому, что было до нас, то предание угаснет. Но так же нелегко для нас и вынуть ступеньку из лестницы прошлого. В целом, Церковь – это та часть национальной идентичности, которая должна быть всегда. Но это не означает, что мы должны по каждому поводу бежать как на пожар, и везде спешить быть первыми! С другой стороны, мы не можем быть и безразличными. Итак, везде нужны мера и рассуждение.
