Существует ряд стандартных реакций на появление человека, чья профессия связана с благотворительностью. Кто-то впадает в истеричное умиление, кто-то пугается. А некоторые начинают задавать «каверзные вопросы». «Ну и много получается своровать?» «А от государства добиваться бесплатного лечения не пробовали? Побираться проще?» «Небось, гранты пилите?» «Ну и каково быть на работе матерью Терезой?» «Вам наверное нравится, когда вас упрашивают?»
Суть вопросов заключается в априорном предположении, что благотворительность – не то, чем она кажется, а некое совершенно иное дело, корыстное, двусмысленное, имеющее неоднозначные социальные последствия, необеспеченное должным интеллектуальным, нравственным и организационным ресурсом, но при этом претендующее на высокую моральность. Похожим образом люди циничные и недалекие относятся к служению священников, видя в нем сплошное лицемерие, властолюбие и материальный интерес.
Почему-то у некоторой части общества это считается признаком ума. Такова уж российская традиция: «умность» понимается, как способность различать всякие мерзости даже там, где их нет.
И один из самых привычных, самых стандартных, самых тупых и затертых «каверзных вопросов» к директору благотворительного фонда звучит так: «А если вам пожертвует деньги наркоторговец, вы их возьмете?»
Формально эта глупость напоминает вопрос Спасителю о дозволенности платить подати кесарю, когда некое действие одновременно обладает признаками и правильного поступка, и неправильного. Как написал один комментатор: «Ответит «Нет» – сдадим властям, ответит «Да» – сдадим партизанам». Вот и взять грязные деньги – вроде как согласиться с правом принесшего их ими распоряжаться, а не взять их – оставить без помощи кого-то из тех, кому она необходима.
Для начала надо сказать, что самих работников благотворительной сферы данный вопрос не волнует по многим причинам.
Во-первых, он просто не возникает, это вопрос глубоко теоретический, почти никогда не поднимаемый в практике. Большая часть пожертвований или анонимна, или почти анонимна. Это как с церковными «кружками» – абсолютно неизвестно, чьи деньги, как и почему туда попадают. У фондов немного другие методы, нежели у храмов, но суть точно такая же: пожертвования на сайте или покупки на благотворительной ярмарке не содержат ровным счетом никаких указаний на степень нравственного совершенства того, кто их принес. И потому бессмысленно спрашивать, берем ли мы грязные деньги – мы можем ответить только, что не проверяем их происхождения в большинстве случаев, ибо это невозможно ни технически, ни морально. Скажем, вот на этом самом сайте Милосердие.Ру – любой посетитель может сделать пожертвование, в том числе весьма значительное – и дорогой отдел церковной благотворительности никогда не узнает, каким образом проявивший сочувствие к ближнему человек заработал свои деньги.
Это само по себе во многом лишает вопрос смысла.
Во-вторых, не вполне ясно, какие деньги считать «полностью чистыми». Например, достаточно много денег жертвуют банки, у некоторых есть целые корпоративные программы, в рамках которых умножаются пожертвования, сделанные с помощью специальных карточек. Вроде бы все правильно: легальный банк, честно заработавший свои деньги, жертвует большие или малые суммы на благое дело. Однако это тот же банк, который, вполне вероятно, дерет грабительские проценты по кредитам, что есть дело не очень нравственное, а согласно Ветхому Завету – прямо греховное. Или – ну, если немного пофантазировать – участвует в схемах по отмыванию денег. Или держит на своих счетах деньги мафии, террористов или мошенников. Вы точно уверены, что все банки абсолютно чисты?
Или если человек заработал деньги игрой на биржах или валютных спекуляциях – делах не сказать, что вполне равных честному труду в глазах большинства населения. Ну, или такой вариант, когда жертвователь – юридическое лицо, про которое известно, что оно не вполне честно ведет бизнес, «кидает» собственных работников, задерживает зарплату или применяет грязные методы в конкурентной борьбе. А еще – если речь идет о православном директоре фонда – непонятно, считать ли чистыми деньги, которые пожертвует, например, абортарий. Или кинотеатр, в котором идут непристойные фильмы. С одной стороны – вроде хорошее дело, с другой – деньги вообще-то заработаны на грехах ближних. Брать ли пожертвование, если жертвует, например, порнозвезда?
Кстати, немного в сторону: если предположить, что нельзя брать заработанные греховным путем деньги, то неизбежно возникнет вопрос, позволительно ли брать деньги у государства. Потому что бюджет формируется из налоговых поступлений, а налоги платят и те же абортарии, и игорный бизнес, и производители водки и сигарет. Очищаются ли деньги прохождением через государственную казну?
Если занять позицию «мы принимаем только абсолютно чистые деньги», все силы и время уйдут на проверку жертвователей, а принять получится только очень небольшую часть. Греховное, преступное и безнравственное давно стало частью мировой экономики, и в какой-то степени каждый несет за это ответственность.
С другой стороны, необходимо помнить, что количество ресурса, которым мы можем располагать, весьма ограничено. Вполне понятна разборчивость при поиске денег на собственные зарплаты или на какие-то не абсолютно жизненно необходимые нужды – но в случае смертном или грозящем длительной болезнью или серьезной бедой, причем не мне, а ближнему, возникает совершенно иная перспектива и совершенно иная ответственность. Взявшись помочь нуждающемуся, я несу ответственность за все, что пообещал ему, за все свои действия перед ним и перед Богом, и излишнее желание непременно «не оскверниться» заставляет вспомнить притчу о милосердном самарянине и руководствоваться скорее ею, нежели подозрительностью.
Однако важно помнить, что, принимая деньги, я не беру никаких обязательств перед жертвователем, кроме одного: что я буду с ним честен и, что его деньги будут потрачены так, как он того хочет, даже если я не буду согласен, что это оптимальный путь. Я не брался его воспитывать, отвечать за участь его души или ответственность перед органами государственного контроля. Моя заинтересованность как директора фонда – в том, чтобы а) подопечные получали помощь; б) репутация фонда не страдала, ибо от этого зависит наш завтрашний день; в) частная помощь не пошла во вред при решении какой-то большой проблемы или не навредила ситуации в мире в целом. Все остальные соображения в данном случае глубоко вторичны, примерно на уровне личных симпатий и антипатий.
Например, далеко не все проекты и не все просители, для которых собирает средства фонд «Предание», симпатичны мне лично. Более того, весьма вероятно, мое с ними общение было бы чрезвычайно немирным, а с иными бы – и очень кратким, и потому с ними общаются координаторы направлений. Однако как мои симпатии не должны мешать людям получать помощь, так и мои личные антипатии к жертвователям не должны становиться между ними и страждущими.
В общем, сам по себе вопрос «Возьмете ли вы деньги наркоторговца?» – он праздный. По описанным выше причинам. Ну не бывает такого, что пришел к нам человек, представился, что он Вася, по кличке Козырь, со сто шестьдесят третьей и двумя сто пятыми статьями в анамнезе, и предложил после этого денег. Я слышал подобные истории от священников, но с директорами фондов люди обычно менее откровенны.
Реален иной вопрос, на который приходится иногда отвечать на практике, а не просто объяснять любопытствующим – «Есть ли жертвователи, от которых вы не примете пожертвований, ибо их приятие налагает некие невыполнимые обязательства?» И вот на такой вопрос ответ будет утвердительным. Это касается, как правило, корпоративных жертвователей, которые хотят в обмен на свою щедрость получить некую выгоду – в большинстве случаев рекламу. И вот тут надо иметь в виду, что нельзя одной рукой разрушать, а другой – строить. Не может фонд, который оплачивает лечение или помогает выбраться из нищеты, рекламировать водку, тем самым повышая ее потребление, приводящее к болезням и нищете. Фонд не должен пиарить политическую партию, если только не является открытым ее филиалом, ибо создан ради пользы всего общества, а не ради борьбы за власть. На полях замечу про Чулпан Хаматову – она не должностное лицо в фонде «Подари Жизнь», и потому претензии к ней по данному пункту не корректны.
Фонд не может давать использовать свое имя в рекламе товаров или услуг, чья полезность вызывает сомнения – скажем, ни один фонд, у которого есть какие-то этические стандарты, не подпишется участвовать в торговле БАДами, и не будет собирать средства на оплату услуг биоэнергетиков или экстрасенсов.
Проблема в том, что таковых стандартов в российской благотворительности нет. Как нет ее в российском бизнесе или общественной деятельности: все инициативы начались настолько недавно, касаются настолько малого процента населения, что каждый конкретный активист может просто игнорировать всех остальных: его странные или некрасивые поступки никогда не приведут к тому, что против него случится массовое общественное возмущение или потеря поддержки. Каждая группа людей, занятых в той или иной полезной области, скорее напоминает секту, нежели служителей общества. Организованное доброе дело рассматривается в России прежде всего как личная практика, совершаемая в конечном счете для самого себя, и потому точка зрения каких-то сторонних организаций по поводу этических стандартов никого не волнует. «Общество в целом» не является референтной группой для общественных активистов всех мастей, а точнее – в России нет никакого «общества в целом», ибо нет более или менее консенсусного представления об общем благе. Есть ряд групп с разными идеями о правильном и неправильном поведении, от строгих формальных правил до полного морального релятивизма, которые друг ко другу либо равнодушны (как в целом равнодушны друг ко другу экологи и благотворители), либо взаимно не любят друг друга, что позволяет записывать чужое осуждение себе в плюс, а не в минус.
Эта ситуация по-своему комфортна, ибо можно действовать, не оглядываясь ни на чьи правила. Впрочем, она резко ограничивает возможности: действительно большие и общеполезные дела возможно совершить только всем миром и в ситуации консенсуса, а не разрозненными тусовками по удобным углам.
