Руководитель фонда помощи хосписам «Вера» Нюта Федермессер о том, почему эвтаназия может лишить окнобольных, а особенно детей, лучших моментов в жизни.
Я зареклась давать любые комментарии по поводу эвтаназии. Это абсурдно, когда руководитель фонда с девизом «если человека нельзя вылечить, то это не значит, что ему нельзя помочь» рассуждает об эвтаназии. Но, видимо, время от времени нужно повторять – почему это абсурдно.
Я имею опыт в работе с онкологическими больными. Если говорить только о них, то эвтаназия это категорически неправильный путь решения их проблем. И не только в России, но и в любой другой стране. И с возрастом больных это никак не связано.
Даже в странах, где очень хорошо развита паллиативная помощь и эвтаназия разрешена, онкобольные являются лишь небольшой частью потребителей этой услуги, потому, что страдания онкобольного, это страдания, которые сегодняшней медициной могут быть нивелированы. И боль можно снять, и одышку можно уменьшить. И, как ни странно это прозвучит, не сочтите это глупостью, но на каком-то этапе вдумчиво и серьезно приходишь к заключению о том, что «если смерти, то мгновенной» – это не самый гуманный конец.
Долюбить и доцеловать на прощанье
Когда у человека есть время перед смертью, когда он знает, что у него жизнь скоро закончится, не оборвется, а именно закончится, когда он более–менее понимает, какие сроки (а запущенная онкология это вещь в плане сроков достаточно прогнозируемая), то это позволяет ему совершенно иначе взглянуть на жизнь вокруг себя. Оценить то, что происходит. Как говорила Вера Васильевна Миллионщикова, «долюбить и доцеловать» тех, кто рядом. Простить и простится. Доделать дела. И для многих семей такой постепенный уход, конечно, при условии, что он минимально мучителен, муки снимаются, это фактически дар.
Многие могут со мной поспорить. Но спорят те, кто страдает, кто не обезболен, кто не получил доступ к таблеткам, у кого было хамское обслуживание в поликлинике или у врача. Но если взять пациентов первого московского хосписа, которые от этих ужасов избавлены, то от какого же большого количества людей мы слышим, что никогда у них не было таких отношений с женой или мужем, как в последние недели жизни. Никогда они не были так любимы и не чувствовали себя такими нужными. Получается, что для многих это действительно своего рода благословение. Зная конечность жизни, сроки, они успевают сделать то, на что у них никогда не было времени. Успевают оглянуться по сторонам. Оценить то, что не осознавали, как ценное.
На самом деле и хоспис и паллиативная помощь, это история про любовь. Когда вы с человеком прощаетесь, даже ненадолго, любимый муж уезжает в командировку или любимые дети идут в школу, это прощание возрождает в человеке все хорошее. Ты понимаешь, что ты будешь грустить без него. И если ты с мужем ругаешься, и вот он уезжает в командировку, то прощаетесь вы нежнее. Вы боитесь – а вдруг что, а вдруг не вернется. То же самое с детьми, можно сердиться, что они долго по утрам в школу собираются. Но когда они уже в дверях, ты их все равно целуешь с любовью, ведь они уходят.
Когда любимый наш человек уходит от нас навсегда – это такое обострение любви, такая квинтэссенция всех отношений, что безусловно хоспис – это про любовь. А эвтаназия – нет. Эвтаназия – это про отсутствие ответственности и обязательств. И не очень важно – какого возраста человек. Напомню, что я говорю только про онкологию.
Дети не теряют вкус к жизни до самого конца
У детей, страдающих от онкологии, есть одна особенность. Вот привезли взрослого человека, страдающего от боли, в хоспис, сделали укол морфина. У него боль прошла, он, наконец, уснул. Да, он, наконец, расслабился. Но он лежит на кровати, боясь пошевелиться, он даже думать не может о том, чтобы зажгли яркий свет, который усилит боль, чтобы громко включили телевизор, или о том, чтобы перевернуться на другой бок. Он лежит, скованный страхом боли, которая была, и боли, которая еще придет.
А у ребенка в аналогичной ситуации все иначе. У детей такая чудная короткая память. У детей настолько меньше жизненный опыт и меньше страхов. Они настолько не обременены знанием, которым обременены взрослые, что все страшно и опасно, что как только вы снимаете главный груз – боль, ребенок встает и бежит. У нас в хосписе обычное дело, когда ребенок бежит из палаты в холл смотреть телик, или попросил себе приставку поиграть. Или ребенок, который поставил машинку на панцирь черепахе и ползет рядом и следит – свалится машинка или нет.
Ребенок способен получать от жизни удовольствие ровно столько, сколько этой жизни у него есть. Почему наш фонд делает столько всего для больных детей – подарок на день рождения, пригласить деда мороза, отвести на море? Дети вкус к жизни не теряют никогда. Снимите боль, уберите страдание, посадите рядом маму, и ребенок хочет продолжать жить не смотря ни на что. Поэтому разрешение эвтаназии для онкологических детей – это совершенно точно недопустимая катастрофа. Свидетельство какого-то невероятного духовного кризиса и падения общества.
Но. Я не знаю бельгийскую историю. Я не знаю, что послужило причиной для принятия такого закона, кто из детей пострадал так, что эвтаназию для него сочли лучшим выходом? Какой у него был диагноз? И еще важный вопрос – кто те люди, которые будут это делать? Кто возьмет на себя эту ответственность? Как и когда в своей жизни и чем они смогут это оправдать?
