2 марта в прокат выходит художественный фильм «Нюрнберг», посвященный истории суда над нацистскими преступниками после окончания Второй мировой войны. Смотреть «Нюрнберг» зрители будут в том числе потому, что для многих это событие – синоним торжества справедливости и неизбежного наказания зла.
Однако во время Нюрнбергского процесса развивался еще один, скрытый от глаз сюжет – о раскаянии, прощении и бесконечной милости Божией. Его свидетелями и участниками стали два тюремных капеллана, которые окормляли подсудимых, – лютеранский пастор Генри Гереке и католический священник отец Сикст О’Коннор. Православный священник из Ленинграда Николай Ломакин был одним из свидетелей обвинения.
Нюрнбергский процесс: суть, обвиняемые, итоги
Нюрнбергский процесс длился с 1945 по 1959 год. Главная часть судебных заседаний с участием нацистов, занимавших ключевые посты в партии и армии, продолжалась с 1945 по 1946 год, затем последовала череда разбирательств над нацистскими врачами, судьями, офицерами СС и военными.
Большой Нюрнбергский процесс (1945–1946) проходил при участии специально созданного международного военного трибунала, в который входили восемь судей из четырех стран антигитлеровской коалиции: СССР, Великобритании, США и Франции. Процесс велся на четырех языках – немецком, английском, французском и русском. По некоторым данным, именно здесь был впервые применен синхронный перевод.
На скамье подсудимых было 23 человека:
– Герман Геринг, рейхсмаршал, главнокомандующий военно-воздушными силами Германии,
– Рудольф Гесс, заместитель Гитлера по руководству нацистской партией,
– Иоахим фон Риббентроп, министр иностранных дел нацистской Германии,
– Роберт Лей, глава Трудового фронта,
– Вильгельм Кейтель, начальник штаба Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии,
– Эрнст Кальтенбруннер, руководитель РСХА,
– Альфред Розенберг, один из главных идеологов нацизма, рейхсминистр по делам Восточных территорий,
– Ганс Франк, глава оккупированных польских земель,
– Вильгельм Фрик, министр внутренних дел рейха,
– Юлиус Штрейхер, гауляйтер, главный редактор антисемитской газеты «Штурмовик»,
– Яльмар Шахт, имперский министр экономики перед войной,
– Вальтер Функ, министр экономики после Шахта,
– Густав Крупп фон Болен унд Гальбах, глава концерна «Фридрих Крупп», использовавшего труд пленных из концлагерей,
– Карл Дениц, адмирал флота Третьего рейха,
– Эрих Редер, главнокомандующий ВМФ,
– Бальдур фон Ширах, глава Гитлерюгенда, гауляйтер Вены,
– Фриц Заукель, руководитель принудительными депортациями в рейх рабочей силы с оккупированных территорий,
– Альфред Йодль, начальник штаба оперативного руководства ОКВ,
– Франц фон Папен, канцлер Германии до Гитлера, затем посол в Австрии и Турции,
– Артур Зейсс-Инкварт, имперский комиссар оккупированной Голландии,
– Альберт Шпеер, имперский министр вооружений,
– Константин фон Нейрат, в первые годы правления Гитлера министр иностранных дел, затем наместник в протекторате Богемии и Моравии,
– Ганс Фриче, руководитель отдела печати и радиовещания в министерстве пропаганды.
24-й — Мартин Борман, глава партийной канцелярии, на момент суда скрылся и был обвинен заочно. Обвинялись также группы или организации, к которым принадлежали подсудимые.
В адрес подсудимых прозвучали обвинения в:
– использовании нацистского контроля для агрессии против иностранных государств,
– агрессивных действиях против Австрии и Чехословакии,
– нападении на Польшу,
– агрессивной войне против всего мира (1939—1941),
– вторжении Германии на территорию СССР в нарушение пакта о ненападении от 23 августа 1939 года,
– сотрудничестве с Италией и Японией и агрессивной войне против США (ноябрь 1936 года — декабрь 1941 года),
– в военных преступлениях, преступлениях против мира и преступлениях против человечности.
На Нюрнбергском процессе ставились в том числе вопросы допустимости применения к подсудимым норм права, ввиду исключительного характера их преступлений. Представители обвинения от Англии и США предлагали не давать подсудимым последнего слова. Однако французская и советская стороны настояли на обратном.
На ход суда существенное влияние оказал фильм о концлагерях, снятый советскими фронтовыми кинооператорами. Страшные кадры из Майданека, Заксенхаузена, Освенцима, во время которых были случаи обморока у солдат конвоя, стали наглядным и доказательным свидетельством преступлений подсудимых против человечности.
В результате к смертной казни через повешение приговорили: Геринга, Риббентропа, Кейтеля, Кальтенбруннера, Розенберга, Франка, Фрика, Штрейхера, Заукеля, Зейсс-Инкварта, Бормана (заочно), Йодля (был посмертно оправдан при пересмотре дела мюнхенским судом в 1953 году).
К пожизненному заключению приговорили: Гесса, Функа, Редера. Гесс умер в тюрьме, Функ и Редер позднее освобождены.
К 20 годам тюремного заключения приговорил Шираха и Шпеера, к 15 годам – Нейрата, к 10 годам – Деница. Фриче, фон Папен и Шахт были полностью оправданы.
Идеальный кандидат
«Наш дорогой капеллан Гереке необходим нам не только как священник, но и как очень хороший человек. Мы просто полюбили его». Это отрывок из письма, подписанного всей нацисткой верхушкой, сидевшей на скамье подсудимых в Нюрнберге. Обвиняемые обращаются с просьбой не отзывать его на родину, а позволить остаться с ними до оглашения приговора.
Главнокомандующий ВВС Герман Геринг, заместитель Гитлера по партии Рудольф Гесс, министр иностранных дел фон Риббентроп, начальник верховного штаба армии фельдмаршал Кейтель, один из главных авторов Холокоста Эрнст Кальтенбруннер – и вдруг слова о любви? В это верится с трудом. Но документ тем не менее существует. Он хранится в Сент-Луисе (США), где Генри Гереке учился, был рукоположен и служил до того, как отправился на фронт.
С 1943 года отец Гереке служил в качестве военного капеллана. Пройдя короткие курсы (ранее у него был опыт служения в тюрьме), он сначала окормлял раненых американских солдат на родине, затем передислоцировался в Англию, а с открытием второго фронта в конце войны – во Францию.
Май 1945-го капеллан встретил в Мюнхене. Генри Гереке на тот момент 53 года, на этой войне он потерял старшего сына, второй получил тяжелое ранение. В первые дни победы отец Гереке посетил освобожденный американцами концлагерь Дахау: там, вспоминал священник, он почувствовал, что от прикосновения к стенам бараков его руки стали алыми от крови.
Вместить увиденное и пережитое казалось невозможно. Но именно в это время пастор получает предложение: стать одним из тюремных капелланов в Нюрнберге, где готовится процесс над нацистскими преступниками.
Исповедовать само зло в человеческом обличье. Сочувствовать тем, кто его творил. Радеть об их душах и пытаться обратить к покаянию. Полноте, да возможно ли это?
После долгой молитвы и размышлений пастор Гереке соглашается, хотя возможность отказаться ему оставили. Он надеется, что сможет, ненавидя грех, сострадать грешникам.
Для союзников, которые, приглашая капеллана, пытались следовать принятой еще в 1929 году версии Женевских конвенций (позже они будут обновлены), пастор Гереке – идеальный кандидат: он этнический немец, семья которого эмигрировала в Америку, знает язык, имеет опыт работы в тюрьме. Большинство обвиняемых (15 из 23 человек) – лютеране.
Один алтарь для двух конфессий и органист из СС
Еще шестеро подсудимых были католиками. Для них союзники пригласили монаха-францисканца отца Сикста О’Коннора из США. 36-летний, почти вдвое моложе своего коллеги пастора Гереке, отец О’Коннор также был военным капелланом, побывавшим на фронте. Немецкий знал благодаря своей матери – поэтому стал вторым идеальным кандидатом в Нюрнберг.
На войне католический священник выжил чудом: с 1943 года, когда началось его особое служение, отец Сикст бросался в самое пекло и рисковал чуть ли не больше окормляемых им солдат. Победу он встретил в Австрии, недалеко от лагеря Маутхаузен.
Войдя в концлагерь вместе с американскими войсками, он увидел то, что позднее будут показывать на Нюрнбергском процессе в качестве вещественных доказательств (после чего даже некоторые из самих подсудимых откажутся от еды). В Маутхаузене обнаружили тела более 200 000 узников: с 8 по 31 мая 1945 года католический священник лично провел панихиды по 2911 заключенным, а еще 2000 умирающих исповедовал, причащал, отпевал, хоронил.
И буквально через пару месяцев его приглашают исповедовать тех, кто стал автором этого кошмара, в том числе Эрнста Кальтенбруннера, который – ирония судьбы – был одним из создателей лагеря смерти Маутхаузен. Его, как и других членов своей тюремной паствы, отец Сикст О’Коннор будет лично сопровождать на виселицу и останется рядом до последней секунды.
Во время процесса – миссия двух священнослужителей длилась примерно 11 месяцев – отец Сикст и пастор Гереке делили на двоих одну часовню: ее сделали, сломав стену между двух пустующих камер. В помещении были стулья для прихожан, алтарь, подсвечники, даже небольшой орган.
Здесь подсудимые встретили свое последнее Рождество в 1946 году, достойное, пожалуй, отдельного рассказа: бывший офицер СС из числа арестованных играл на органе «Тихую ночь», читалась проповедь и отрывки из Евангелия от Луки.
Фриц Заукель, руководивший принудительными депортациями в рейх рабочей силы с оккупированных территорий, расчувствовавшись, сказал: «У нас никогда не было времени оценить Рождество в его библейском смысле. Сегодня вечером мы лишены всех материальных даров и вдали от нашего народа. Но у нас есть рождественская история. И это все, что нам действительно нужно, не так ли?»
Подсудимые не были «отдельной породой» – они такие же простые смертные
Про то, что происходило в тюрьме Нюрнберга в 1945–1946 годах, мы знаем в основном благодаря воспоминаниям капеллана Генри Гереке. Его коллега-католик всячески избегал публичности и почти не оставил письменного и устного наследия, в то время как лютеранский пастор однажды решился нарушить молчание.
В 1951 году пастор Гереке опубликовал в газете The Saturday Evening Post эссе, в котором, не нарушая тайны исповеди, рассказал обо всем, что ему довелось увидеть в ходе знаменитого судебного процесса.
Отец Гереке считал, что полученный им опыт необходимо распространить и осмыслить. В ответ, как сказали бы теперь, священник получил волну хейта: его открыто осуждали, обвиняя в том, что он оправдывал нацизм и сочувствовал тем, кого нельзя было считать людьми.
«Наше заблуждение относительно нацистов заключалось в восприятии их как людей «отдельной породы»; что таких среди нормальных людей не бывает и что, избавившись от них, мы могли бы вздохнуть свободно», – писал капеллан. И добавлял: «Выводы тюремных психологов подтверждают мое убеждение, что подсудимые в Нюрнберге в основном были такими же, как и другие смертные». То есть психически адекватными.
Однако в первый раз войти в камеру к «простым смертным» оказалось непросто. Пастор Гереке начал обход с Рудольфа Гесса. Заместитель Гитлера по партии ответил резким отказом на предложение прийти в воскресенье на службу, сказав, что будет молиться в одиночестве.
Следующим был Герман Геринг: рейхсминистр авиации был, напротив, очень любезен. «Я слышал, что вы приедете, и рад вас видеть», – сказал тот, кто был правой рукой Гитлера, руководил Люфтваффе, а еще подготовкой и разработкой планов экономической эксплуатации всех оккупированных территорий, включавших в себя и труд в концлагерях.
Геринг охотно беседовал с пастором, рассуждал о христианстве и даже ходил на службы. Однако Христа называл «просто умным евреем».
Фельдмаршал Кейтель удивил пастора тем, что тот застал его за чтением Библии. Отец Гереке долго сомневался, не притворяется ли тот, чтобы разжалобить священника и тот бы замолвил слово при решении трибунала. Но через несколько дней Кейтель попросил отца Гереке о совместной молитве: они преклонили колени в камере и прочли «Отче наш» и отрывки из Писания.
Затем были беседы с министром иностранных дел Иоахимом фон Риббентропом, пропагандистом Гансом Фриче, рейхсминистром внутренних дел Вильгельмом Фриком, министром экономики Яльмаром Шахтом, главой Гитлерюгенда и гаулятером Вены Бальдуром фон Ширахом, министром вооружений Альбертом Шпеером и другими видными нацистами.
Пастора очень удивило, что большинство его «прихожан» были воспитаны в лютеранской вере, отлично помнили Священную историю, свободно ориентировались в Писании, умели вести себя на службе.
Из 15 узников, крестившихся ранее в лютеранской вере, лишь двое наотрез отказались разговаривать с отцом Гереке по существу – о том, как соотносятся христианство и нацистские убеждения; это уже упомянутый Геринг и главный нацистский идеолог Альфред Розенберг. Но пастор продолжал навещать их в камере, пытался вести диалог, беседовать, за что позднее даже получил упреки в том, что «подавал этим людям при встрече свою руку».
На первом причастии охрана вышла из часовни
Вскоре трое подсудимых – руководитель отдела печати и радиовещания в министерстве пропаганды Ганс Фриче, министр вооружений Альфред Шпеер и глава Гитлерюгента Бальдур фон Ширах – причастились.
Решение о таинстве причастия далось капеллану Гереке непросто: в течение нескольких недель он исповедовал этих людей и пытался понять, насколько искренним было их покаяние.
Во время таинства из часовни была выведена охрана, сопровождавшая узников повсюду, в чем можно видеть знак доверия искренности причастников, понимающих святость момента и не желавших совершить ничего противоправного.
Когда позднее в тюрьме впервые причастился фельдмаршал Кейтель он, стоя на коленях, тихо сказал пастору Гереке: «Вы помогли мне больше, чем вы думаете. Да пребудет со мной Христос на всем пути. Я буду так сильно в Нем нуждаться».
Не меньше работы было и у католического капеллана Сикста О’Коннора: ему выпало окормлять шестерых осужденных: руководителя РСХА Эрнста Кальтенбруннера; главу оккупированных польских земель, которого называли «польским мясником», Ганса Франка; Франца фон Папена, бывшего канцлером Германии до Гитлера, а затем – послом в нейтральной Турции; Артура Зейсс-Инкварта, имперского комиссара оккупированной Голландии; начальника штаба Вермахта Альфреда Йодля и главного редактора антисемитской газеты «Штурмовик» Юлиуса Штрйекера. Впрочем, двое последних отказались от духовных бесед, хотя и называли себя католиками.
Больше других отца Сикста О’Коннора удивил Ганс Франк: он попросил, чтобы для него провели церемонию возвращения в лоно Католической церкви. Впрочем, сын Франка в документальном фильме «Нюрнберг. Казнь» высказал сомнения в том, что покаяние отца было искренним.
Все заключенные находились в суде с 10 утра до 5 часов вечера с понедельника по пятницу, в это время священники старались успеть посетить других нацистских преступников, которые также содержались в нюрнбергской тюрьме, и при этом успеть хотя бы на часть судебных заседаний, чтобы быть в курсе, что подсудимые говорят на суде.
На одном из таких заседаний они могли слышать своего коллегу – православного священника Николая Ломакина, который прибыл из Ленинграда и выступал в качестве свидетеля обвинения.
Отец Николай, переживший блокаду, говорил от лица всех погибших от голода и холода детей, стариков, обычных мирных жителей, ставших жертвами плана нацистов стереть город с лица земли.
«Как же теперь поверить, что немцы – верующие люди?»
В начале блокады отец Николай служил настоятелем Никольской церкви на Георгиевском кладбище Ленинграда. Все 872 дня он безотлучно находился в городе, вместе со своими прихожанами голодал, болел, несколько раз был контужен. В 1942 году, в Великую субботу священник чудом не погиб во время авианалета, когда на Князь-Владимирский собор, в котором он в этот день служил, было сброшено две авиабомбы.
Отец Николай Ломакин вспоминал, что взрывы раздались в тот момент, когда верующие шли поклониться Плащанице накануне Пасхальной заутрени.
«Люди бросились ко мне: «Батюшка, вы живы? Батюшка, как же теперь понять, как поверить в то, что говорили о немцах, что они – верующие люди, что немцы любят Христа, что они не трогают людей, которые верят в Бога, где же эта вера, когда в пасхальный вечер так обстреливают…»
Налет немецких самолетов продолжался до самого утра, всю пасхальную ночь – ночь любви, ночь христианской радости, ночь воскресенья была превращена немцами в ночь крови, в ночь разрушения и страданий ни в чем не повинных людей», – говорил отец Николай, отвечая на вопросы суда в Нюрнберге.
Он вспоминал, как сразу после взятия Ленинграда в блокаду в городе резко возросло число умерших, число отпеваний, в том числе заочных, поскольку жители не имели возможности приносить своих покойников в храмы. Те же, кто все-таки привозил погибших на кладбище, часто и оставляли их там же, поскольку на похороны не оставалось сил.
«Вокруг храма образовалась громадный склад ящиков и гробов, наполненных кусками человеческого мяса, изуродованными трупами мирных жителей, граждан г. Ленинграда, погибших в результате варварских налетов немецкой авиации», – рассказывал отец Николай.
Но и тела захороненных не нашли «вечного покоя»: кладбище постоянно бомбили, и в воронках виднелись части гробов и человеческой плоти.
Зимой 1942 года, одной из самых жестоких за всю блокаду, погибших уже оставляли на улице без гробов. У храма, в котором служил отец Николай, накопились груды из сотен сложенных друг на друга тел, а родственники, приносившие покойников в надежде на отпевание, часто тут же умирали и ложились рядом – настолько велико было истощение.
На Нюрнбергском процессе отец Николай Ломакин говорил о страданиях людей и о храмах, перечислив многие архитектурные сооружения Ленинграда и Ленинградской области, которые были разрушены в результате действий нацистов. Он особенно подчеркивал, что люди прятались в храмах в надежде спастись, но находили смерть под завалами во время бомбежек.
«Благодарю вас и тех, кто послал вас, от всего сердца»
За 10 месяцев, что длился Большой нюрнбергский процесс, состоялось 216 слушаний. 31 августа 1946 года обвиняемым дали последнее слово, после чего суд удалился для вынесения приговора.
Тюремные капелланы решили использовать время до оглашения, чтобы устроить свидания своим подопечным с родными. Почти все близкие выразили желание прийти на такую встречу. Жена Вильгельма Кейтеля, фрау Кейтель, не пришла, потому что муж сам попросил ее об этом, он боялся, что не выдержит этой встречи.
Отец Генри Гереке присутствовал почти на всех свиданиях, стараясь как мог поддерживать семьи подсудимых.
30 сентября 1946 года началось оглашение приговора, которое шло два дня. 12 человек были приговорены к смертной казни, трое – к пожизненному заключению, четверо получили от 20 до 10 лет тюрьмы. Казнь была назначена на 16 октября: для этого в зале нюрнбергской тюрьмы установили помост и виселицы.
После оглашения приговора заключенным запретили посещать часовню, капелланы навещали их в камерах. Отец Генри Гереке вспоминает, что, чувствуя приближение смерти, многие стали молиться больше обычного. Фриц Заукель, руководивший принудительными депортациями в рейх рабочей силы с оккупированных территорий, повторял: «Боже, будь милостив ко мне, грешному»; фельдмаршал Кейтель сосредоточился на местах Писания, где говорилось об искуплении грехов через Христа; фон Риббентроп читал свою Библию большую часть дня. Все трое причастились в своих кельях.
Неожиданно попросил о причастии Герман Геринг. «На всякий случай», – как сказал он. Отец Гереке, поговорив с ним, не увидел перемены во взглядах и хоть что-то, напоминающее покаяние и желание исповедоваться, и вынужден был отказать Герингу. Через два часа Герман Геринг принял яд, избежав таким образом казни.
Остальные 11 человек по очереди взошли на эшафот. Рядом с ними были не только палач, охрана, пресса и наблюдатели от союзников, но и оба священника.
Некоторые узники перед смертью говорили о своих близких, другие – выкрикивали имя Гитлера и слова нацистского приветствия.
Но пастору Генри Гереке запомнился фельдмаршал Вильгельм Кейтель. У виселицы они стояли рядом и вместе читали молитву, которой в детстве каждого научила мать. А затем Кейтель сказал: «Я благодарю вас и тех, кто послал вас, от всего сердца».
