В конце 2015 года в Федеральном научном центре им. академика В.И.Шумакова награждали доноров – людей, которые пожертвовали своим родственникам почку или часть печени.
На празднике награждения доноров были и пациенты стационара, и те, кто после пересадки приходит сюда только на консультацию. Отличить одних от других не составляло труда – люди после трансплантации были обычными, веселыми и здоровыми, а вот тех, кто только ждет операции, можно было узнать сразу – выглядят они неважно, многие передвигаются только на каталках.
Один из гостей праздника, Аюр, крепкий и веселый мальчик, сидел на руках то у мамы, то у папы. Летом 2015 этот годовалый малыш, желтый и слабенький, поступил в Центр им. Шумакова. У мальчика не работала печень. Вскоре Аюру сделали трансплантацию. Мальчика спасли от смерти, но что делать дальше – было непонятно. Таким пациентам нужен специальный уход, наблюдение, прием лекарств по часам. Трансплантологи тревожились: смогут ли выходить мальчика в бурятском детдоме? Конечно, лучше было бы в семье. Благодаря вмешательству неравнодушных людей, для Аюрчика нашлись приемные родители. Спустя полгода после трансплантации он пришел в центр им. Шумакова с мамой и папой. Все это – и операция, и то, что было после, стало возможным благодаря вмешательству доктора Сергея Владимировича Готье, вмешательству хирургическому и человеческому.
За что награждают доноров?
По российским законам пересадка от живого донора возможна только родственная. То есть люди, которые пожертвовали свои органы, спасали жизнь своих близких. За что же их награждают?
Главный трансплантолог Минздрава России, руководитель ФНЦ трансплантологии и искусственных органов им. академика Шумакова Сергей Готье:
– Донорство в России ассоциируется в основном с добровольной сдачей крови. Люди, много раз сдавшие кровь, получают звание почетного донора и льготы, то есть их как-то выделяют из общей массы. А люди, которые жертвуют свои органы, становятся донорами раз в жизни (хотя я знаю тех, кто стал донорами дважды, отдав часть печени и почку). Для них не предусмотрено ни благодарности, ни какого-то особого почета. А ведь донорство органов – гораздо больший по значимости поступок, чем сдача крови. Сдавать кровь очень полезно, но человек, сдающий кровь, не всегда знает, кому она пойдет, это – помощь не такая личная. Донор, отдающий орган, спасает жизнь конкретного человека. Даже если они родственники, такой поступок достоин награждения. И мы награждаем их.
– Такая жертва опасна для жизни донора?
– Человека, который собирается стать донором, например, для своего ребенка, мы тщательно обследуем, чтобы выявить все факторы риска, и в итоге сделать для него эту операцию абсолютно безопасной. Это заложено в идеологии прижизненного родственного донорства.
Тем не менее, операция – стрессовая ситуация, физическая боль, послеоперационные неудобства. Но, к счастью, у нас практически не бывает отказов. Как правило, кто-то из родителей или родственников соглашается стать донором для своих близких.
– Сергей Владимирович, первую родственную трансплантацию печени ребенку вы сделали в 1997 году. Вы помните этого пациента?
– Помню. Это была девочка. Донором стала ее мама, медсестра, удивительная женщина, она и нам стала родным человеком. Девочка выросла и поступила в медицинский вуз. С новой печенью она прожила еще 16 лет.
– С тех пор технологии усовершенствовались?
– Тогда эти операции были единичными, сейчас они совершенно обычные, даже рутинные, мы делаем их примерно по две в неделю.
– Что пересаживают в Центре им. В. И. Шумакова?
– Центр им. В. И. Шумакова делает более четверти всех операций по пересадке в стране. Из 162 пересадок сердца, которые сделаны в России в 2014 году, 96 сердец было пересажено здесь. А всего за три года у нас выполнено более 300 трансплантаций сердца. Это более 100 донорских пересадок сердца в год, что является мировым достижением для клиник, выполняющих трансплантацию сердца.
О перспективах
– А что изменится, если будет принят новый закон о донорстве и трансплантации?
– Предыдущая версия закона регулировала только процедуру самой трансплантации и лишь частично затрагивала положения о донорстве органов. В законопроекте прописан механизм трансплантационной координации, это позволит наладить взаимодействие лечебных учреждений.
– Три года назад вы оценивали условия для развития трансплантологии в России как очень благоприятные, говорили о том, что у страны есть все ресурсы – специалисты, клиники и лекарственное обеспечение, чтобы в короткий срок увеличить число трансплантаций в несколько раз. С тех пор ситуация изменилась к лучшему?
– Она не ухудшилась. Кое-что изменилось и к лучшему. Например, в 2015 году внесены поправки в 323 закон «Об основах охраны здоровья». Организация органного донорства, наконец, признана медицинской деятельностью, и под нее запланированы бюджетные деньги. Это произошло впервые за всю историю развития отечественной трансплантологии. Сейчас в России более 45 центров, которые выполняют те или иные, виды трансплантации органов.
Сложные вопросы
– Вы говорите с родственниками сложных пациентов, у которых не все хорошо, объясняете им, чего ожидать?
– Когда пациентов было мало, а я не был директором института, то я с ними лично говорил, курировал и знал их всех наперечет. Сейчас пациентов много, с пациентами общаются наши врачи. Но иногда и мне приходится.
Разговоры бывают непростые. Трансплантация – операция, которая выполняется в состоянии, угрожающем жизни пациента. Всегда есть вероятность неблагоприятного исхода. На пересадку сердца пациент порой приезжает в таком состоянии, что его трудно назвать живым. Чтобы пациент не умер на пороге нашего центра, ему нужно оказать экстренную помощь.
Бывает так: приезжает скорая, человек стоять не может, его везут на каталке сразу в реанимацию и через несколько дней пересаживают сердце. Некоторые пациенты ожидают пересадки в других больницах, откуда их привозят, когда появляется донорский орган.
Половина пациентов, прооперированных в 2015 году, – это больные, которые перед пересадкой находились на искусственном жизнеобеспечении – вместо сердца работал насос. Летальность у нас ниже, чем в мировой практике для этой категории больных.
– А кого-нибудь из пациентов вы отправляете за рубеж?
– Практически никого, кроме маленьких детей, которым невозможно пересадить сердце от взрослых. Но это единичные случаи. Как правило, мы оперируем всех у нас.
Трансплантация и закон
– По новому закону изъятие органов (после того как комиссия врачей диагностировала смерть мозга) можно будет проводить с учетом волеизъявления пациента при жизни. Не изменится ли ситуация с посмертным донорством в худшую сторону?
– Мы надеемся, что этого не произойдет. Предусмотрен регистр волеизъявлений, в котором человек сможет сказать «да», либо «нет». А если передумает – сможет забрать свое «да», написать «нет» и наоборот. Эта электронная база должна быть доступна для строго ограниченного круга лиц.
– Какие препятствия к посмертному донорству вы видите сейчас в России – и на практике, и на уровне закона?
– На уровне законов препятствий я не вижу.
– Да, но у нас об этом больше страшилок, чем информации. В интернете время от времени попадаются объявления: « Продам почку». Почитаешь такое, и кажется, что в России идет бойкая торговля органами. Граждане склонны считать, что у них есть некий капитал в виде почки, которую можно продать. Но ведь такая продажа, во-первых, уголовно наказуема, а во-вторых – технически нереальна.
– На страже наших органов – не только законы РФ, но и международная конвенция. Россия подписала эту конвенцию, но мы, к сожалению, не застрахованы от того, что граждане будут выезжать в другую страну, чтобы продать свою почку за бесценок. А вот будут ли обследовать потенциальных доноров на предмет возможных осложнений – зависит от честности клиники. Если она коммерческая, то возможны неприятные сюрпризы.
– А в России возможно коммерциализация этой отрасли медицины?
– Я всегда выступал против коммерциализации трансплантации. В нормальных странах трансплантация всегда оплачивается за счет государственного бюджета или за счет страховки, но ни в коем случае не из кармана пациента. Если представить себе, что какая-то российская клиника будет делать платные трансплантации, то каким образом будет построен ее бюджет? Невозможно выстроить лист ожидания, если человек заплатил деньги и стоит сотым по очереди.
– А если платных пациентов «поднять» наверх листа ожидания?
– Это – коррупция. Этого нельзя делать. Трансплантация должна быть только по государственной программе. И в Минздраве это хорошо понимают.
– Мне кажется, что сейчас в России нереально не только получить согласие родителей умершего ребенка на использование его органов, но и просто подойти к таким родителям с этим вопросом.
– Это, конечно, очень трудно. Тем не менее, в законе это запланировано.
– В странах, где развито органное донорство, например, в Израиле и некоторых штатах Индии, были проведены кампании, подготовившие людей к этому. Вклад в это внесли и общественники, и журналисты. Что должны делать журналисты, чтобы не мешать врачам спасать людей, а помогать?
– Только что мне звонили из региональной газеты, просили комментарий. По поводу пациентки, которая собирает деньги на операцию по пересадке комплекса сердце-легкие. Но спросил кто-нибудь, делают ли эту операцию в той стране, куда собирается ехать пациентка? А показана ли ей именно эта операция? Ехать за рубеж ей посоветовали «в одной из московских клиник». Не в нашей.
– Большинство людей в России знает о трансплантации только мифы и «страшилки». Вам не кажется что это – странно?
– Это не странно, это – стыдно.
