«Мы начали платить бездомным – и создали нечто невозможное»
Главная миссия сети приютов для бездомных «Ной» – у человека должно быть жилье и работа. Причем работа – это не право, а обязанность. В приютах «Ной» живет сейчас 860 человек.
При этом здесь считают, что бездомные неисправимы, и не нужно стараться выводить их в самостоятельную жизнь, общинное существование подходит им лучше. «Ной» также выступает за принудительное изъятие бездомных с улиц.
Разбираемся, как все устроено в Домах трудолюбия «Ной».
Руководитель «Ноя» Емилиан (Эмиль) Сосинский начал работать с бездомными с 2003 года. В 2008 году он пришел как волонтер в организацию «Преображение России», однако позже вышел оттуда из-за несогласий с руководством. (Об этой сети реабилитационных трудовых центров «Милосердие» много писало, в 2010 году по решению Верховного суда РФ организация была ликвидирована. В ходе суда были установлены факты ведения незаконной предпринимательской деятельности, использования людей в качестве бесплатной рабочей силы, то есть, фактически – рабство, организация не представила сведения о финансировании благотворительных программ.) Многие и сейчас связывают «Ной» с этой структурой, что, по словам Емилиана, совершенно неправильно.
«Преображение России» фактически зарабатывало на людях деньги. Они позже распались на множество небольших организаций. Но и в них смысл тот же: все деньги забирать себе и людям не платить. Мы же начали платить людям – создали не просто конкуренцию, а даже невозможное», — говорит Емилиан Сосинский.
Емилиан возводит принципы «Ноя» к модели Дома трудолюбия святого Иоанна Кронштадтского: «Послание священника Иоанна Сергиева (Иоанна Кронштадского) можно найти в Кронштадском вестнике за февраль 1872 года. Он писал, например, что нельзя устраивать из его дома рассадник тунеядцев, а кто отказывается работать, того из города долой. И что надо создать общество, которое будет заниматься помощью бездомным, с тем чтобы не подавать на улицах и у храмов, что это вред. Если ты хочешь действительно помочь бездомному, надо дать ему жилье и дело, чтобы он мог сам себя содержать».
Рабочий дом: зарплата пополам
Дом в Ховрино – один из первых в Ное. Небольшая территория, хороший кирпичный коттедж. Здесь – 45 человек, в основном мужчины, но есть и женщины. Зарплата жителей рабочих домов делится – половина остается у работника, остальное идет на аренду, питание, содержание дома (примерно так, как строится бюджет любой семьи), а также на содержание женщин, детей и стариков, живущих в социальных домах «Ноя».
Администратор дома – Валерий. Остался когда-то на улице – перестал быть нужным своей жене, особенно когда после травмы не мог ходить. «Ушел на улицу на костылях», – говорит Валерий, который живет в структуре уже 6 лет. Валерий увидел объявление о Ное в храме. И собственные дети, уже взрослые, и друзья хотели Валерию помочь, но от помощи он отказался: «Некоторые вещи надо решать самому».
«Я бы сказал, что мы живем тут лучше, чем другие люди в семьях», – считает Валерий, и с ним соглашаются другие мужчины. Многие уже пришли с работы. Мы заходим в одну из комнат, где шумит телевизор – показывают футбольный матч.
«Я тут с лета. Ни родных, ни документов, помочь некому. И телефона современного у меня никогда не было, так чтобы в интернете поискать помощи. Про «Ной» узнал случайно, пришел сюда. 10 лет назад умерли родители, а потом и жена с дочерью погибли в автокатастрофе. Я хотел разменять квартиру и уехать, и попал на черных риэлтеров. И все потерял. Стал бомжом. Работал у частников в рабских условиях за еду, и с бездомными жил. А здесь – как дом родной», – рассказывает 57-летний Михаил. Профессий, говорит, много – от актера до пастуха.
Есть такие бездомные, кто и не хочет менять свою жизнь. Многое зависит от желания. «Не все готовы трудиться. Пусть они где-то мерзнут на улице, но их эволюция на этом закончилась, он нашел себя на помойке и там же и умрет», – считает Валерий.
За рабочий состав надо бороться
Большинство бездомных в московском регионе – мужчины работоспособного возраста. Они едут в Москву, понимая, что у себя ничего не заработают.
Первый рабочий дом «Ноя» открылся в 2011-м. С октября 2011 года до марта 2013 года в «Ной» брали только с кормления бездомных в храме Космы и Дамиана в Столешниковом переулке. Там собиралось по 400 человек. «Тогда не было проблем с рабочим составом, была, наоборот, проблема с перенаселением, чтобы не пришло на 8 мест 20 человек, потому что как им потом откажешь? И мы говорили – вот есть сейчас работа на стройке – колоть арматурой лед на крыше высотки, нужно 8 человек, кто хочет? Про более легкие работы не объявляли», – рассказывает Емилиан Сосинский.
Когда кормления в храме под давлением властей прекратились, в «Ной» все-таки присылали оттуда людей по привычке. А потом от «Ноя» отпочковались другие рабочие дома. Со временем рабочих домов стало все больше, возникла конкуренция за работников.
Тогда у «Ноя» появился свой социальный патруль – волонтеры, их задача приводить людей. «Они рассказывают людям, что у нас и как. Ну а в социальные дома идет ручеек из больниц, из храмов, от неравнодушных горожан. За рабочий состав надо бороться, иначе нам не на что будет содержать инвалидов», – поясняет руководитель «Ноя».
Трудоспособный бездомный в «Ное» начинает работать сразу, буквально на следующий день. Если человек прожил здесь месяц, то к нему подключают социального работника, юриста к восстановлению документов. «Если у человека последний паспорт был российский, то поможем восстановить, – поясняет Емилиан Сосинский. – А если был советский , то уже восстановить проблемно, зависит от желания начальника ФМС, ведь никаких сроков не прописано. А на себя ФМС не хочет вешать такое бремя. У некоторых надо определять еще гражданство, неясно, какое у них оно. Но большинство у нас с российскими документами».
Три дня, чтобы «отпиться»
Плюс «Ноя» в том, считает Емилиан, что человек сразу вырывается с улицы, ему сразу есть, где жить и что есть. «Ведь обычно как – бездомные обращаются в службу помощи, ему там дают телефон работодателя, тот приглашает с утра мешки таскать. А где он будет ночевать, и как он пойдет работать замерзший и уставший? Поэтому мы убеждены: надо его вырвать из уличного образа жизни. Да и работу надо дать самую простую, не надо из него делать профессора, надо дать ему лопату и метлу, чтобы он мог сразу себя содержать».
Когда бездомный, узнавая по сарафанному радио или от волонтеров о «Ное», приходит сюда, ему сразу объявляют: если хочешь жить в «Ное», то 6 дней в неделю ты ходишь на работу или работаешь в социальном доме. Если человек отказывается выходить на работы, то объявляется замечание, потом выгоняют. Есть испытательный срок – месяц, за который новичок должен себя зарекомендовать. Если у него нет желания меняться, ничего не получится, придется уходить.
В «Ное» сухой закон. Но у тех, кто живет в рабочих домах, кроме еженедельного воскресного, есть три выходных в месяц. В эти дни многие «отпиваются». То есть эти три дня можно пить, но не на территории «Ноя», и вернуться надо трезвым.
«Полных трезвенников из них сделать не получается, но все же в остальное время они живут нормальной жизнью, потому что половина успешности в преодолении алкоголизма – это среда», – считает Емилиан Сосинский.
Возвращаясь в дом, надо пройти алкотестер. Если житель дома возвращается пьяным, то попадает на штрафы. (Какие конкретно, Емилиан не уточнил.) Поэтому пить невыгодно. А за трезвость им дают премию, тоже стимул.
«Личная ответственность за труд для бездомных невозможна»
Большинство работ, куда устраиваются жители «Ноя», – по устной договоренности. Им платят наличными на руки, каждый день. Некоторых оформляют официально, но таких очень мало. Это те, у кого давно документы на руках, и они их не теряют. Часто бездомные могут уже за месяц заработать себе на хостел, на телефон – и уходят. Правда, потом многие возвращаются, без денег, без документов, с синяками. И все заново.
По словам Емилиана, бездомные из разных рабочих домов трудятся примерно на половине всех строительных, озеленительных, ландшафтных работах в Москве. И да, это часто вчерную. Но другого пути Емилиан не видит. Во-первых, разнорабочим проблема устроиться официально, во-вторых, бездомный в «Ное» работать начинает сразу (это принцип), а документы ему восстанавливать – это еще несколько месяцев, да и потеряет потом.
«Мы неоднократно обращались к разным партиям, организациям, и только Сергей Миронов, лидер «Справедливой России» подал в Госдуме законодательную инициативу, чтобы была общинная ответственность за труд. Для бездомных личная ответственность из-за пития и постоянной потери документов невозможна. А с общиной проще, – поясняет Емилиан Сосинский. – Заключается договор: надо выкопать канаву километр длиной. Тогда не важно, кто роет, Паша, Вася, она будет сделана. А дальше деньги делятся на всех. У нас есть НКО «Дом трудолюбия Ной», мы могли бы так делать. К сожалению, этот законопроект пока принимать не хотят».
«С зоны приходят более готовыми к нашей жизни»
Все руководители домов «Ноя» – тоже бывшие бездомные или люди с трудной судьбой, никто сюда не приходит «со стороны», все «свои».
Со стороны некоторые управляющие домов производят впечатление людей, прошедших зону, и выглядят пугающе. Но это, по словам Емилиана, не значит, что тут процветают физические наказания. Руководителем дома может стать любой, если человек активный, работящий, ответственный. Его выбирают – это решает дом.
Были случаи, когда руководитель дома сбегал с общими деньгами. «Среди руководителей половина тех, кто сидели, половина – не сидели, это не принципиально, – говорит Емилиан Сосинский. – Но с зоны, как ни странно, люди приходят более готовые к такой жизни, как у нас. Они привыкли к командам, к скученности, и они более крепкие. Я не ставлю какие-то запреты. Каждый может занять должность».
История 41-летнего Сергея, администратора Заозерского социального дома, простая, как у многих – наркотики. Еще в 1993 году, в 16 лет, начал употреблять. Из армии вернулся, пошел служить по контракту. А потом – начал работать в милиции в батальоне внутренних войск.
«Основные маршруты патрулирования в Твери – в жилом секторе, где жили цыгане. И как это все происходит? На Уазике к дому подъехал, наркоманы разбежались, цыганка выскочила, закинула тебе пакетик в машину и все. Я и отсидел в свое время, за разбой, – рассказывает Сергей. – Я и не бездомный. У меня есть квартира в Твери. Но так жизнь сложилась.
Сначала я попал в «Преображение России», у них было более 400 центров по России. Но смысл скоро потерялся – работаешь, а денег нет. А потом узнал про «Ной» и пришел сюда. В организации я уже 7 лет. Я был и безопасником всего «Ноя», и руководителем другого филиала. Но сорвался, когда в этом году мама умерла… свое наказание отработал, пришел сюда. Теперь здесь руководителем».
Служба безопасности
В «Ное» действуют административные рычаги: выговоры, предупреждения, штрафы. Запрещено распускать руки и кричать. За драку человек попадает в черный список, его выгонят и возьмут назад, только если тот, кого он обидел, не против, и три месяца он будет работать бесплатно.
А вот воровство тут есть – могут украсть деньги, телефоны, обувь. Везде поставили видеонаблюдение, чтобы хотя бы выяснить, кто ворует. Иногда помогает.
Запрещено отдавать ценные деньги и вещи на хранение руководителям – ведь и они тоже могут сбежать. И запрещено давать в долг руководящему составу – потому что под этим может скрываться вымогательство.
Также здесь ничего не хранится в сейфах, несмотря на факты воровства: были случаи, когда работник сам просил держать его паспорт в сейфе, а когда его пьяного не пускали в дом, он приходил с милицией – мол, у меня отняли документы.
В «Ное» есть своя служба безопасности, тоже бывшие бездомные, те, кто ответственен и принципиален, им доверяют следить за порядком. Если кто-то считает какой-то случай несправедливостью, то идет к руководителю дома, затем к безопаснику организации, если ничего не решается, звонят Емилиану. «Таких разборок очень много. Я считаю, что важно, чтобы реально разобрали конфликт. Чтобы человек чувствовал справедливое отношение. Мы опрашиваем свидетелей и так далее. И об этом знает каждый: на собраниях ведем разбор, что было правильно, что нет. Причем и с духовной, христианской точки зрения», – говорит Емилиан Сосинский.
По будням дверь соцдома на замке
Социальный дом в Мытищах действует 2,5 года и занимает нижний этаж жилого дома – когда-то здесь располагалась аптека. Здесь сейчас 49 человек. Это единственный дом, руководит которым женщина – во всех остальных мужчины.
Живут тут и мужчины в возрасте или с инвалидностью, и женщины. 10 человек отсюда ездят на работу, они упаковывают МР3 диски на складе. Работа сидячая, которую они могут выполнять. Получают они в среднем 300 рублей в день. Старики и женщины выполняют надомную работу – например, плетут коврики, делают подсвечники, какие-то сувениры, их поделки иногда забирает на реализацию Троице-Сергиева лавра.
Местные жители сначала относились с опаской, думали, будет грязно, но теперь поддерживают: видят, что все чисто и есть дисциплина. «Это не просто ночлежка, куда люди приходят скоротать ночь и наутро уходят. Цель другая. Люди социализируются и им важно что-то делать. Руками. Понимать, что это нужно и им тоже приносит пользу – деньги, – говорит Екатерина, администратор социального дома. – У нас все чисто, по нормам».
Каждый выполняет посильную для себя работу. Для работающих социального дома рабочий день длится часов 5.
По будням дверь дома на замке. «Выходной у нас в воскресенье, в другие дни мы никого не выпускаем. Потому что они иначе пропьют деньги. Когда они возвращаются к нам после выходного, все «продуваются», даже руководители, правила для всех», – замечает Катя.
Вот Дмитрий, у него инвалидность – потеря зрения. Он москвич, но недвижимость свою, на Ленинском проспекте, потерял. Жена бросила, с квартирой мошенники обманули, напоили.
А еще бывает, когда дети сами привозят в Ной своих родителей: «Мы с ним не можем справиться. Может быть, у вас получится». Родителей-алкоголиков, которые становятся бедой. Однажды дочь привезла отца: пропивал все деньги и вещи семьи, женщина еле успевала отдавать долги. «У вас хотя бы он будет трезвый и под контролем. А я вам буду помогать», – и женщина, действительно, возит в дом продукты.
Екатерина, администратор дома, приехала в Москву из Краснодарского края, снимала здесь квартиру и пять лет работала главным администратором центрального региона системы «Седьмой континент». Все было хорошо, однако женщину беспокоила семейная ситуация: ее сын жил на родине, с подругой. Катя отправилась за сыном. А когда приехала с ним в Москву, на вокзале у них украли деньги и документы.
Кате помогла работник московского социального патруля Надежда — отправила сюда. За 3 месяца Катя заработала деньги, поехала домой восстанавливать все документы. Потом вернулась в «Ной».
Сейчас у Кати есть квартира, купленная по ипотеке в Подмосковье, но живут они с сыном в социальном доме «Ноя» – так удобнее. Мальчик, посмотрев на подопечных ее дома, теперь говорит маме: «Мама, я точно никогда не буду курить и пить. Это ужасно».
«Вещи выдаем при необходимости»
Социальный дом в Заозерном – это два огромных кирпичных особняка за солидным забором, на площади в полгектара. Здание горело в январе 2018-го, но к октябрю уже успели восстановить и открыть.
Здесь живет 117 человек – мужчины (с инвалидностью или пожилые), женщины с детьми. Есть подсобное хозяйство – свиньи, кролики, козы. Будет Клуб, но помещение требует ремонта, поэтому здесь пока склад. Много пакетов с вещами, и с ношеными, и с новыми. А еще – кровати, книги, посуда. Здесь же хранятся личные вещи постояльцев Дома – в комнатах мало места.
«Вещи мы выдаем при необходимости, под расписку кладовщика. Потому что у бездомных привычка набивать баулы. Он может брать, брать, брать, хотя, может, ему и не нужно. Поэтому смотрим, что на самом деле нужно человеку, и выдаем. Чтобы всем хватило. «Мне нужны штаны» – «Пойдем выбирать».
Штаны чаще нужны для работы, не на выход: потому что мужчины в лесу пилят, колют дрова и так далее, одежда быстро приходит в негодность. Ну а у женщин больше потребность в детских вещах.
Женщины делают работу по дому, пока дети в «детском саду» – это помещение внутри дома, где детьми сидят нянечки из числа жительниц приюта. Отдать в государственный сад детей не получается – у многих женщин нет документов.
Вся мужская работа в социальном доме – на улице, это уход за животными, сбор валежника в лесу, заготовка дров. Летом здесь и свой огород. Закупают в основном крупы и хлеб. «У нас кормят вкусно. Обычная домашняя еда, не столовская. Ведь для себя готовим, и кашеварят обычные женщины. А в хорошую погоду еще и на костре готовим – с дымком получается», – рассказывает Сергей, администратор дома.
Каждый вечер жители дома собираются на собрания – смотрят или слушают лекцию на духовные темы, обсуждают прошедший день, успехи и неудачи, подводят итоги.
В планах закупить столярные инструменты, оборудовать цех – и тогда жители Дома смогут работать уже полноценно, делать лавочки, какую-то мебель. А еще здесь хотят сделать швейный цех – женщины тоже смогут зарабатывать. Реализовывать есть где.
«Работа у нас больше как трудотерапия. Через месяц после того, как человек приходит к нам, его не узнать. Потому что нормальное питание, покой – никто тебя никуда не гонит, крыша над головой, работа. Все наказания в Доме – денежные. Ведь все обитатели соцдома тоже работают – просто работы легкие. Что-то зарабатывают, но соцдом не окупается и нуждается в финансировании от рабочих домов.
С отъявленными бузотерами приходится прощаться. Если сами не уходят – помогает ЧОП, к которому подключен Дом. «Силу они применять не могут, но все же устрашающий вид человека в бронежилете влияет».
Люди приходят и уходят, но основной костяк – постоянный, это примерно 60 человек, которые живут тут годами.
«Меняются чаще, как ни странно, мамы с детьми, – говорит Сергей. – Их не держит ни мороз, ничего – решила уйти, взяла ребенка под мышку и исчезла. Вот недавно случай: привезли к нам маму со Смоленска с ребенком, на старшего она уже лишена родительских прав. Отпросилась в поликлинику – и пропала.
Другую перевели в дом мам в Ивантеевке, а ее муж жил в рабочем доме, бригадир, хорошо зарабатывал. Денег накопилось, ушли – пошли пьянствовать. В итоге уже третьего по счету ребенка у нее забрали. Теперь они сняли невдалеке дачу и пьянствуют. Осенью собирали грибы-ягоды и на станции продавали».
Сожительство запрещено
Обитательницы женского дома – в большинстве своем женщины за 35 лет, и всех жизнь потрепала. Молодых мало. Хотя есть – например, 19-летняя Лиля. Она из династии бездомных: мама тоже жила на улице и пьянствовала, семейное жилье потеряно, теперь Лиля живет здесь уже со вторым ребенком (родительских прав на первого малыша ее уже лишили). Малышу 1 год и 2 месяца. Есть женщина с 4 детьми, пришедшая в Дом с ними после смерти мужа.
Приходят и на сносях. «Скорая помощь» не отказывается, забирает больных или рожениц. У большинства документы восстановлены, есть и паспорт, и СНИЛС, и медицинский полис, но есть и без документов, но если нужна медицинская помощь – врачи не отказывают. Только прописки у жителей Дома нет. Чаще всего таких, проживших в Доме более полугода, прописывают во Владимирской области, там есть дом, где есть возможность сделать регистрацию.
В холле качает коляску худая женщина. Это Светлана, ее сыну Даниэлю, очень крупному мальчику, 4 месяца. Света пришла в приют, когда сыну было 10 дней. Документы украли на вокзале – очень частая, кстати, история бездомных, правдивая или нет, разобраться сложно.
Светлана говорит, что приехала в Россию из Крыма с мужем два года назад, там есть и жилье, но нет работы. В Москве работали на стройке. Теперь хотят восстанавливать документы. В Доме им дали отдельную комнату – так положено для хорошо зарекомендовавших себя семейных пар, если есть свободная жилплощадь.
Сожительство без брака в «Ное» запрещено – если завязываются отношения, то женитесь и живите семьей. Семье могут выделить отдельное помещение, не не надо тратиться на съемную квартиру, продукты, лекарства, памперсы. «Я боюсь отсюда уходить – муж может запить. А тут он держится. Пусть остепенится сначала», – говорит Светлана.
Здесь есть и дети-школьники: 17 летний Андрей ходит 3 километра в местную школу, учится без троек, на четверки и пятерки, он в этой школе уже 4 года. После школы будет поступать в техникум. «Это семья русских беженцев из Донбасса, приехали сюда, как только война началась, – говорит Сергей. – Мама Андрея планомерно готовится улучшать жизнь, оформляет документы, в планах использовать свою оставшуюся в Украине недвижимость, чтобы купить что-то в России».
С детьми в Доме ведет занятия Людмила — бывший учитель. У Людмилы сначала все умерли, друг за другом, мама, папа… Потом сын погиб в армии – на учениях. Потом дом сгорел. Это был барак, давно уже под снос шел, но сколько не писали жильцы властям, ничего не помогало, так и дождались пожара. Людмила прописана до сих пор там – на своем пепелище. Людмиле 52. «Или под забором умереть – или здесь, все же и с людьми общаешься, не один ты здесь».
Экономика Ноева ковчега
Сейчас в «Ное» 16 домов. Из 860 живущих в них человек примерно 400 человек – работяги. Половину своего заработка они отдают «Ною», чтобы можно было содержать стариков, инвалидов, женщин, детей, покупать на все дома еду и так далее. Остальное оставляют себе.
Выручка Ноя каждый месяц составляет около 3 млн рублей.
Содержание всех социальных домов – в Ное их 4 основных, еще один во Владимирской области и еще один строится – съедает каждый месяц по 1,5 млн рублей, на каждый рабочий дом уходит от 100 до 300 тысяч рублей в месяц (это стоимость аренды плюс коммуналка плюс питание).
Администраторы и их помощники в каждом доме получают «оклады» в 10 -15 тысяч рублей, остальное зависит от того, сколько дом заработает. Таких руководителей примерно 40 человек на 860 человек всех жителей «Ноя». Плюс зарплата Емилиана Сосинского – несколько лет она составляла 40,потом 50 тысяч рублей, в этом году – 60 тысяч рублей.
Зимой-весной работы мало, ведь стройки простаивают. А многие работодатели еще и кидают работников, с которыми договорились устно. В итоге, есть если к зиме Ной не скопил стабилизационный фонд, то будет вероятность закрытия некоторых домов.
«Проект был прибыльным, пока было соотношение 55 процентов рабочих на 45 процентов людей на иждивении», – говорит Емилиан Сосинский. Сейчас инвалидов и женщин уже больше, чем работников.
«В 2011 году, когда мы открывались, 25 процентов у нас были женщины, инвалиды, дети, старики, а 75 процентов – рабочий состав, – рассказывает Емилиан. – И мы уже через полгода после открытия отдали все долги. У нас тогда было уже 2 дома. В 2014 году уже было 6 домов и 300 человек.
В 2014 году стало понятно, что есть финансовая возможность открыть отдельный дом, где стариков, инвалидов, женщин и детей будет 100 процентов. Потом социальных домов стало 5.
А в 2017 году пошел резкий отток работоспособных людей из рабочих домов. Потому что сразу пятеро ноевских руководителей ушли и открыли свои дома по нашей модели, но зато там разрешают, сожительствовать, свободно выходить за территорию, даже выпивать.
Перед этим нас сильно материально подорвал арендуемый нами бывший детский лагерь под Сергиевым Посадом, у нас была идея собрать там всех социальных подопечных. Мы там потратили на огромный ремонт и аренду 9 млн рублей. А в итоге ушли. И в 2017 году мы обратились за помощью к людям, иначе мы могли бы закрыться. Например, в восстановлении сгоревшего дома нам помогли пожертвования, на ремонт ушло около 7 млн рублей».
«Я за принудительное помещение бездомных в приюты»
«Не надо пытаться из бездомного сделать самостоятельно живущего человека. Если уйти от этой цели, а стараться, чтобы человек честно и трезво жил своим трудом, заменив свою жизнь и работу с индивидуальной на общинную – то все получится», – убежден Емилиан Сосинский.
Бездомным лучше признать, что они не могут жить отдельно, считает руководитель Ноя. «Эти мысли – мол, надо куда-то уйти – кончаются плохо. В Испании есть общины для наркозависимых РЕТО , и там люди живут хорошо. Семьям дают отдельные квартиры, у них есть машины, работа. Но если человек уходит, он сразу этого лишается. А если такие люди уходят, часто они сразу скалываются. Вот пример: супруги из России прожили там 8 лет, а потом решили уйти, и за 2 месяца скололись насмерть».
(Заметим, что в сети встречается и критика общин РЕТО, связанная именно сих правилами жизни, к примеру: «Никакой социализации после реабилитации нет, люди остаются трезвыми пока там «волонтерят», как только покидают центр – срываются. Проф. мед. помощь в виде психотерапевтов и групповой психотерапии отсутствует. Банальная изоляция от внешнего мира»).
Задача общины – сделать жизнь своих членов полноценной: чтобы мастерские были прямо в доме, чтобы не было обмана со стороны работодателей, чтобы была трезвая среда, уют, еда, одежда, полезный досуг.
В такую общину можно помещать и насильно, считает Емельян: «Да, я за принудительное помещение бездомных в приюты. Понимаете, например, болеющих открытой формой туберкулеза на улице надо принудительно лечить. А я так же считаю и про алкоголиков и тунеядцев, это тоже болезнь, только духовная. Вокруг одного тунеядца, поняв, что можно пить сколько хочешь, и можно не работать, а побираться, образуется еще трое. Потом за пару лет они умирают на улице. Я как христианин не могу быть «за» такой подход. Когда то я тоже покупал им билеты домой, устраивал на работу к знакомым и восстанавливал документы. Но я понял, что это малоэффективно».
«Если человек понимает, что его кормят на улице, одежда есть, дальше он ищет только алкоголь, – считает руководитель Ноя. – Бездомному уже не о чем переживать – он знает, что его всегда спасут. Было бы правильно, если бы на каждом кормлении волонтеры или соцработники записывали историю про каждого бездомного. А на следующий раз ему бы предложили выходы из ситуации. Если за 2-3 раза человек не хочет ничего исправлять, значит, это бесполезно».
Фото: Ирина Сечина
