С наступлением зимних холодов проблема бездомности и проблема ночлежек встаёт особенно остро: десятки людей замерзают на улице. Всё просто: государственная система помощи бездомным несовершенна, а негосударственные благотворительные организации – это «капля в море». На данный момент в Санкт-Петербурге функционируют 12 государственных домов ночного пребывания для лиц без определённого места жительства с общим количеством мест – 277. На период холодов в этих домах предусмотрены дополнительные места – квота составляет от одного до пяти мест. Но попасть в них может далеко не всякий нуждающийся. В восьми районах города при домах ночного пребывания работают пункты обогрева, в пяти – пункты питания. Однако зимние трудности – в данном случае только «верхушка айсберга». Ситуацию комментирует Игорь КАРЛИНСКИЙ, юрист, работающий с бездомными с 1993-го года, консультант по социально-правовым вопросам Санкт-Петербургской региональной благотворительной общественной организация помощи лицам без определенного места жительства «Ночлежка».
– Сколько человек в Петербурге нуждаются в услугах ночлежек? Могут ли имеющиеся ночлежки обеспечить их потребность в крыше над головой?
– По данным всероссийской переписи 2002 г. у нас в городе было зафиксировано (соответственно, реально их было больше) 28 874 уличных бездомных. Это контингент, который мы имеем ввиду, говоря о ночлежках. Постепенно растёт доля женщин среди бездомных. По последним данным их 31%. Пару лет назад было 28%. Ещё надо отметить такую категорию бездомных, как семьи с детьми – полные или неполные. Как правило, это не уличный вариант. Но всё-таки эти люди находятся в группе риска по декомпенсации. Если соотнести количество мест в государственных ночлежках города даже с зафиксированным в 2002 г. количеством бездомных, становится понятно, что говорить о системе ночлежек в Санкт-Петербурге не приходится. На 28 874 человека имеем 277 мест. Для женщин из этого количества мест отведено 16%. Мест для семейного размещения вообще нет.
Больше всего страдают именно женщины и семьи с детьми. В той же Финляндии мужчина может ждать места в приюте приблизительно в течение двух месяцев, но семью с ребёнком размещают уже в день обращения – специально для этого держат жильё. Потом будут разбираться, кто виноват, кто прав, какие документы есть, каких нет, и что делать дальше. У нас не так. К чему это может привести? Представим себе, что семья с ребёнком оказалась на улице. Женщина идёт в один приют, мужчина – в другой. Если очень повезет, они могут оказатьсь в одном приюте. Но детские учреждения в любом случае относятся не к системе помощи бездомным, а к системе профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних. Фактически семья разрушается – разрушаются повседневные семейные практики.
Что характерно не только для ночлежек, но и для всей нашей системы помощи бездомным: страшная дискриминация женщин. Дело не только в распределении мест в ночлежках. У нас гендерный баланс понимается очень тупо: количество процентов мест зависит от процента женщин среди бездомных. Но подход здесь должен быть другой. Во-первых, бездомные граждане виктимнее, чем домашние. Есть деликтная виктимность, жертвенность от преступлений, и казусная виктимность, жертвенность от несчастных случаев. Так вот, домашнего гражданина хотя бы какую-то часть суток, особенно когда он спит и беззащитен, защищают стены. Во-вторых, женщина сама по себе в среднем виктимнее мужчины. Она слабее и виктимнее в плане половой неприкосновенности. Теперь давайте представим, что творится в голове у женщины, пережившей покушение на изнасилование (чем бы оно ни закончилось) или испытывающей страх такого покушения. И, например, такая бездомная женщина нуждается в юридической помощи. Узнав, что по такому-то адресу бездомных принимает юрист, она направляется туда и там в приёмные часы видит скопление соответствующего контингента, большинство из которого – мужчины. Далеко не каждая женщина, имеющая вышеописанную проблему, способна перешагнуть этот психологический порог и обратиться за помощью. Но если Вы посмотрите на организацию работы с бездомными (не важно, в Москве или в Петербурге), Вы не увидите ни одного сервиса, где приём мужчин и женщин был бы раздельным. Мы – благотворительная организация, у нас нет средств для того, чтобы сделать территориально раздельный приём мужчин и женщин. Но система государственной помощи имеет совершенно другие ресурсы – соответственно, должен решаться и этот вопрос.
– Чтобы бездомный перестал быть бездомным его достаточно поместить куда-то: в ночлежку, общежитие?
– Наша государственная система социальной помощи бездомным является истребительной. Из неё нет выхода. Вот как в Швеции: человек пришёл, и ему дают понять, какие ему надо будет затратить усилия, какую помощь он получит и кем он станет, пройдя все этапы реабилитации. На выходе он будет обыкновенным СОМЖем (говоря нашим языком – т. е. «с определённым местом жительства»). У нас такого практически нет. Один московский чиновник, я не буду называть его имя, как-то сказал: «Мы занимаемся реабилитацией, мы для бездомного находим койко-место в общежитии и рабочее место». Это бред. У нас средний стаж уличной бездомности – семь лет! В той же Швеции средний стаж уличной бездомности – около года. И при этом у них 18 месяцев длится реабилитационный процесс. Что такое реабилитация? Подготовка человека к вхождению в общество и подготовка общества к принятию этого человека. Если эти два процесса сходятся не в точке максимальной готовности, ничего не получится. Есть расхожее мнение, что БОМЖи – социальные дезадаптанты. Нет! Они адаптированы, но к тем условиям, в которых существуют. А у нас получается как? Берут человека с улицы и помещают в совершенно другую социальную среду: общежитие, рабочий коллектив. Вот в этой среде он социальный дезадаптант потому, что его повседневные практики не подходят к этой ситуации. И мы удивляемся, почему он, не проработав две недели, оттуда ушёл. Человека надо довести до той кондиции, когда он сможет жить в общежитии, не пьянствовать и достаточно производительно работать.
Ещё одно: у нас срок пребывания человека в приюте или ночлежке ограничен. Теперь смотрите: человек попадает на улицу. Что с ним происходит? Стресс дезориентации. Это один из самых сильных стрессов. У младенца, который учится ходить и падает, этот стресс коротенький по времени, только во время падения. А тут человек стоит, и стресс не заканчивается. Допустим, он находит какой-то подвал, более-менее тёплый, может быть, относительно сухой, допустим, он договаривается с каким-то ларёчником о подсобной работе. И тут ему становится нужна какая-то справка, он приходит в социальную службу, а ему говорят: «Родной! Ты в подвале, с крысюками? У нас приют новый открылся, смотри, простынки белые, хлебушек с маслом и чай горячий с сахаром! Иди к нам, а мы тебе поможем…». Приходит он и действительно получает какие-то бытовые удобства. Но в большинстве случаев выход государством не предусмотрен. Случаи, когда выход есть, я могу по пальцам пересчитать. И вот, когда проходит время, отведённое нормативными актами для проживания человека в государственной ночлежке, ему говорят: «Ты ещё не решил свои проблемы? Мы тебя больше держать не можем, но через год, если не устроишься, приходи к нам опять». И человек оказывается на улице ровно в том же положении, в котором он был, когда первый раз попал в эту ситуацию. Ему надо опять адаптироваться. И после того, как человек проходит через такой процесс ещё раз, его потом в эту ночлежку, скорее всего, не заманишь – разве только под угрозой замёрзнуть на улице он, может быть, придёт. Поэтому в Москве, где в ночлежках приблизительно 1500 мест, 500-700 мест даже зимой пустует. Мы зачастую не спрашиваем бездомных, какая помощь им нужна. Есть замечательный принцип социальной работы: «То, что делается без нас, делается не для нас».
Далее: в государственные ночлежки у нас берут граждан, которые ранее были зарегистрированы в Санкт-Петербурге. Все остальные практически не имеют шансов туда попасть. И если человек пришёл в эту ночлежку, не факт, что он в неё попадёт в следующий раз. Пока он бегает и занимается сбором справок, он вполне может и замёрзнуть на улице. В питерском государственном стандарте социальной помощи предусмотрено наличие в каждом районе пункта обогрева. Стандарт не выполняется. И даже предусмотренного количества этих пунктов недостаточно. Должен заметить, что в пункт обогрева должны допускаться все. Т. е. какой бы человек ни был – в состоянии алкогольного, наркотического опьянения, неадекватный… Здесь дилемма очень простая: или мы его пускаем внутрь, или мы его оставляем снаружи с понятными при нашей погоде перспективами. Технология работы таких пунктов должна быть такова: всякий, кто дошёл, принимается. Дальше есть определённые ограничения внутри пункта – т. е. запреты на употребление алкоголя или наркотиков и на любое насилие. Если человек допускает насилие, вопрос решается элементарно: вызывается наряд милиции, отводит такого человека в другое помещение, где он несёт наказание, не обрекающее его на смерть от мороза. С моей точки зрения, ночлежки, куда мог бы прийти даже нетрезвый человек, тоже должны быть. Есть разные этапы развития человека: есть ситуации, когда надо дождаться от человека чего-то, не надо требовать, чтобы он был идеальным. На самом деле жизнь – очень сложная штука. И неизвестно, когда и как Господь вправит мозги очередному заблудшему.
Зачастую мы не оцениваем риск той или иной ситуации. Никто из людей, прошедших через мой кабинет, в детстве не мечтал стать БОМЖом! Ни одна мать, когда рожает ребёнка, не мечтает о том, что он станет бездомным на улице. Ей может быть всё равно, она может даже смерти ему пожелать, но мечтать о том, чтоб он был БОМЖом, она не будет. И если мы сегодня не создаём систему реабилитации для бездомных, это может ударить по нашим детям. Страхового полиса от бездомности нет, среди моих клиентов были и народные артисты, и доктора наук, и бывшие прокуроры, и бывшие военные, и бывшие сотрудники МВД.
– Есть частные инициативы некоммерческих организаций, они не решают проблемы в целом, помогают только отдельным людям – и то хорошо. А госструктуры заинтересованы ли в изменении ситуации?
– Системные проблемы может решать только система. Если мы соберём все благотворительные организации Питера и заставим их заниматься только помощью бездомным, мы и тогда не решим проблему бездомности в городе – ресурсов не хватит. Но как формируется восприятие проблемного поля у чиновника или депутата? Кто может попасть к ним на приём? Тот, у кого есть паспорт. В разных регионах России от 50 до 80% уличных бездомных не имеют паспортов. Есть такая форма, как письменное обращение. У уличного бездомного нет обратного адреса. А если у него нет и паспорта, то и до востребования ему ответ отправить нельзя. Итак, как правило, поток обращений к представителям власти не содержит сегмента, отражающего проблематику бездомных граждан. Зато в этом потоке есть масса обращений типа: «У нас тут под окнами БОМЖи, уберите их, пожалуйста». Депутат и чиновник, прежде всего, решают проблемы СОМЖей с этими инопланетянами БОМЖами. Ещё: люди приходят во власть, мы с ними работаем, объясняем, проводим семинары, конференции, пишем обращения, люди начинают понимать, потом их переводят на другие должности, на их место приходят другие люди, и «на колу мочало, начинай сначала». И власти не заинтересованы в бездомных, как в электорате. Всё-таки перед любыми выборами для других категорий населения что-то делается. Представьте себе кандидата в депутаты, который скажет: «Я добьюсь выделения средств для помощи бездомным». Зная менталитет нашего населения, этого товарища можно тут же спокойно списывать с предвыборной гонки. Люди не понимают, что такой человек старался бы для них.
– При всех трудностей общения с властями, вы не прекращаете попытки наладить с ними нормальный контакт?
– У нас нет другого пути, кроме взаимодействия с властями. Мы используем все посильные для нас законные методы. У России только один выход: цивилизационный. Должен возрасти уровень цивилизованности общества. Тогда изменятся и подходы власти к решению проблем.
– Какие условия приёма в ваш приют?
– У нас условий немного. Их набор зависит от человека, которому оказывается помощь. Абсолютное условие – это запрет на употребление алкоголя и наркотиков. Раньше у нас во дворе стояла палатка, и если человек нетрезв, он мог переночевать в ней. Сейчас палатки нет, так как у нас нет на неё ресурсов. Естественно, перед тем, как заселить человека, мы устраиваем ему медицинское обследование, санобработку. Если выясняется, что у человека туберкулёз, решается вопрос о его лечении в стационаре.
– Вы говорили о трудностях с размещением бездомных семей. А у вас в организации эта проблема как решается?
– Никак – опять-таки нет ресурсов для этого. Мы – негосударственная благотворительная организация, зачастую мы говорим о неких моделях, которые сами создать не можем.
Игорь ЛУНЕВ
