Дело было в четверг вечером, 2 июня. Выхожу из вагона метро на станции «Проспект мира» – радиальная, направляюсь к переходу на кольцо. Гляжу, неподалёку от эскалатора с протянутой рукой стоит мамашка с малышом в «кенгурёнке». Два дня назад я уже видел её на переходе между станциями «Киевскими». И в тот и в этот раз ребёнок спал. Ищу глазами милиционера – тщетно. Людской поток уносит меня на эскалатор; поднимаюсь на кольцевую, не нахожу милиционера и там. Спешу обратно. Мамашка на месте, несколько человек подряд дают ей деньги. Спрашиваю у дежурной по станции как найти сотрудника правоохранительных органов. Она отсылает меня в комнату милиции при «Проспекте мира». Иду туда, переживая при этом, что теряется драгоценное время: в любой момент попрошайка может испариться. В комнате милиции меня встречают два старших сержанта. Объясняю им что к чему, не забываю сказать и о 151-й статье. Милиционеры отнекиваются, мол, сейчас у них нет времени, надо составить акт о драке, случившейся недавно у метро, обещают сходить потом. Я настаиваю, говорю о желании дать свидетельские показания. Сержанты отвечают, что показания необязательны, если надо, всегда можно просмотреть запись видеонаблюдения. Но вдруг один из них неожиданно соглашается спуститься со мной. Пока мы едем на эскалаторе, я рассказываю ему о проекте «Территория детства». Сержант хвалит, соглашается, что идея замечательная, но предупреждает, чтобы я особо не рассчитывал сейчас на успех, поскольку мамашка вполне может отказаться предъявить паспорт, а обыскать её, женщину, он не имеет права, равно как и применить силу для доставки в комнату милиции. И вот мы на станции, быстро пересекаем платформу, приближаясь к попрошайке. Либо она издалека увидела человека в форме, либо её предупредил «соратник», тайком наблюдающий за происходящим, мамашка оставила «пост» и поспешила от нас. Сержант её догнал, остановил, предложил подняться в комнату милиции. Она ни в какую, спрашивает, на каком основании её задерживают? Я напоминаю ей статью, предусматривающую наказание за вовлечение малолетних в попрошайничество, сразу же выпаливаю, что есть сомнения её ли это ребёнок. Мамашка восклицает: «А если мой, тогда как!?» Я отвечаю, что в любом случае вызову скорую, которая определит состояние здоровья малыша и проверит не накачан ли он снотворным. Попрошайка не теряется, говорит, ждала человека. Я отвечаю, что дам показания, как видел её стоящей с протянутой рукой и берущей деньги, сержант же просит показать паспорт. На это она заявляет что паспорта у неё нет, никуда она не пойдёт и будет жаловаться за причинённое ей беспокойство. Сама же вырывается и спешит к подъезжающему поезду. Мы с милиционером за ней. Сержант бросает мне на ходу: «Ну, что я говорил? И как её задержать, силком не потащишь? А теперь что, бегать по всей платформе?». Мамашка опять схвачена за руку. Опять звучит требование подняться в милицию. Я готов помочь милиционеру, с удовольствием возьму её под вторую руку и поведу, куда необходимо, но у меня уж точно нет на это прав. Поэтому не остаётся ничего другого, как стоять рядом и смотреть на не очень настойчивые попытки сержанта, не горящего желанием разбираться с порошайкой, заставить её подчиниться. Поезд подходит, мамашка отдёргивает руку и садиться в вагон. Борьба закончилась ничем. А теперь риторический вопрос: если она чиста, ребёнок её, спит здоровым, не наркотическим сном, а просить милостыню заставила нужда, откуда такое упорство?
К сожалению, у меня не было с собой телефонов, по которым можно звонить в таких случаях. Надеюсь, что хотя бы несколько дней мамашка не появится в метро. Вот её словесный портрет. Если она ещё раз попадётся, и дело всё-таки дойдёт до разбирательства, я готов дать показания: На вид 40-45 лет. Полная. Рост около 165 см. Крупные черты лица. Лицо тронуто желтоватыми пятнами, возможно, это следы оспы. Волосы рыжеватые, собраны в довольно длинный, но жидкий хвост. Оба раза была одета в серую невзрачную кофту.
Аркадий ТАРАСОВ
