Юрист и философ Алексей Боровой вспоминал внешность Николая Баженова: «Он был довольно безобразен… Короткий, с откормленным брюшком, короткими пухлыми руками, лысый, с крупной жирной головой, он был олицетворением Силена. Из-под жирка глядели заплывшие, но умные, проницательные, пожалуй, холодные глаза. Одет он был всегда изысканно. Цилиндры, смокинги, жилеты, галстуки, все – из Парижа, куда он ездил ежегодно. Говорил он, как начинающий Демосфен. При непривычке в его булькающей скороговорке нельзя было понять ни слова. Разговор по телефону превращался в решение загадок». Но харизма доктора перечеркивала все эти особенности.
Система нестеснения
Доктор Николай Баженов родился в Киеве в 1857 году. Отец Николая Николаевича был офицером. Но сам он и не помышлял о карьере военного. В 1881 году окончил медфак Московского университета со степенью лекаря. И с золотой медалью. После чего поступил ординатором в московскую Преображенскую психиатрическую больницу. А также в частную больницу Марии Федоровны Беккер, под начало Сергея Сергеевича Корсакова. Который, кстати, был всего лишь на три года его старше.
Совмещал.
Впрочем, уже в 1883 году Николай Николаевич отправился в двухгодичное загранпутешествие – на стажировку. Берлин, Вена, Париж. Работал под началом легендарного Шарко, изобретателя бодрящего и исцеляющего душа. В 1885 году вернулся в Москву.
В 1886 году судьба забросила его в Рязань. Положение там было сложное. Рязанский земский деятель, юрист и историк Александр Дмитриевич Повалишин писал:
«Душевнобольных не лечат, ибо в доме даже нет врача-психиатра, их только содержат, призревают, охраняют жизнь и физическое здоровье как самих больных, так и общества».
И там 29-летний психиатр сумел основать земскую психиатрическую лечебницу. После чего сам же ее возглавил. В других земствах толком зубы вылечить было проблематично (вспомним рассказ Чехова «Хирургия»). А в Рязанской губернии вдруг появляется такая узкопрофильная клиника.
Да еще и передовая по своему духу. Николай Баженов, будучи убежденным гуманистом, одним из первых в Российской империи стал применять систему нестеснения. То есть никаких смирительных рубашек, никаких решеток на окнах и запоров на дверях, привязывания к койке и так далее. Больным разрешали свободно гулять в прибольничном саду, а многих даже отпускали на прогулки в город.
Обстановка должна быть максимально приближена к домашней. В этом Баженов был глубоко убежден.
Больше того, некоторых пациентов отдавали в крестьянские семьи. Конечно, врачи регулярно навещали своих подопечных. Это называлось «прибольничный патронаж».
В этой больнице Николай Баженов работал до 1889 года.
После Рязани – Харьков и защита докторской. Затем – должность главврача в психиатрической больнице Святого Пантелеймона под Петербургом, преподавательская деятельность в столице, работа в Воронеже, руководство кафедрой общей криминалистики в Русской высшей школе общественных наук в Париже, должность приват-доцента в Московском университете, на кафедре нервных и душевных болезней.
Какой-то немыслимый калейдоскоп.
И в 1904 году Николай Николаевич становится главврачом московской Преображенской больницы, в которой, собственно, и начинался его профессиональный путь. Там сразу начинаются перемены в духе все той же системы нестеснения. Отменяются решетки и смирительные рубашки, надзирателей меняют на врачей-интернов, санитаров – на сестер милосердия и так далее.
В 1909 году Николай Николаевич пишет книгу, посвященную 100-летию Преображенской больницы. Он здесь уже свой человек.
В 1905 году Баженов встал во главе уже упоминавшейся лечебницы Беккер. А в 1906 году он основал кафедру психиатрии при Московских высших женских курсах. И, как уже случалось в его жизни, сам ее возглавил.
Николая Баженова хватало на многое.
«Похож на карикатуру на свинью»
Удивительно вдвойне, что все это происходило несмотря на внешность Николая Николаевича. Баженов часто жаловался университетским профессорам:
– Хорошо вам читать лекции, встал и пошел… А мне полчаса надо приучать аудиторию к своей физиономии, да полчаса к произношению. Вот и почитайте тут.
Конечно, Баженов лукавил. На его лекции народ валом валил.
Он регулярно посещал премьеры Малого театра. Преподавал психологию сцены для мхатовцев. Председательствовал на заседаниях Литературно-художественного кружка. Писатель Борис Зайцев относился к этому скептически: «Николай Николаевич Баженов – психиатр, гастроном, дон-жуан, холостяк – с лицом жирным и заплывшим, маленькими глазками, с толстыми губами и огромным кадыком, – он и водрузил клубно-литературное знамя над Москвой.
Считался парижанином (и парижским москвичом) – из Парижа вывозил галстуки, анекдоты, моды. Имел к литературе отношение – какое? Не совсем понятно: кажется, интересовался ею. И другие нашлись „интересующиеся«: актеры, литераторы, адвокаты, зубные врачи».
Тем не менее кружок был очень популярным. А сам Баженов, кроме всего прочего, серьезно занимался переводами и публиковал свои стихи – под псевдонимом Слепцов-Теряевский. Вряд ли автор фразы: «Имел к литературе отношение – какое? Не совсем понятно: кажется, интересовался ею», – этого не знал.
Николай Николаевич устраивал у себя дома костюмированные балы, а также вечеринки для актеров. Притом первого разбора – Москвин, Качалов, Южин, Блюменталь-Тамарина. Провожая гостей до кареты, выбегал, как был, во фраке, в лакированных ботинках – прямо в метель и на снег. Галантно подсаживал дам.
Он вообще был обходительный.
Декадентов психиатр не жаловал. Утверждал абсолютно серьезно, что все они параноики.
И – опять же на полном серьезе – доказывал это в научных статьях. Его приговор был суровым: «Скудость фантазии и убожество мысли, поверхностность, капризность и причудливость настроения, извращенность вкусов и вообще ненормальность психологических реакций, нравственная тупость, уродливость и болезненность ассоциативных и высших логических процессов, равная той, которую можно наблюдать в тяжелых и большею частью неизлечимых формах психозов, и рядом с этим ничем не мотивированная переоценка собственной личности».
Конечно, человек таких талантов и с таким размахом имел уйму недоброжелателей. Придраться было абсолютно не к чему, поэтому придирались к его внешности. Говорили, что Баженов «похож на карикатуру на свинью».
Но собака лает – караван идет. По поводу же своей наружности Баженов, как мы помним, сам был не против поиронизировать.
Он еще говорил студентам про себя, что кроме брома не умеет выписывать никакого рецепта. Докторам обычно не свойственна самоирония, но Николай Николаевич был исключением.
В. А. Гиляровский даже называл Баженова «достопримечательностью Москвы». Правда, это был другой Гиляровский. Не репортер Владимир Алексеевич, а психиатр Василий Алексеевич.
«Друг пасынков природы»
Николай Баженов очень много пишет. Один труд выходит за другим. И не только по психиатрии: «Основы учения о лихорадке», «Психиатрические беседы на литературные и общественные темы», «Психология и политика», «Внушение и его пределы», «Психология казнимых».
Разумеется, как гуманист, он выступает против смертной казни.
В работе же «О значении стихийных бедствий в этиологии некоторых нервных и психических заболеваний» доктор одним из первых рассматривает посттравматический стресс.
В 1911 году Баженов разрабатывает совершенно фантастический по тем временам документ – «Проект законодательства о душевнобольных».
Еще вчера этих несчастных людей связывали веревками и всячески ломали, а сегодня вдруг заговорили об их правах. Николай Николаевич организует (а организовывать ему не привыкать) в Москве Пятый международный конгресс по призрению и лечению психически больных и там представляет свои наработки.
Баженов, в частности, писал: «При помещении больного в специальное учреждение должны быть достаточные гарантии тому, что при этом принципы неприкосновенности личности и индивидуальной свободы будут действительно нарушены только тогда, когда это императивно диктуется постигшей данное лицо психической болезнью».
Конечно, власти не в восторге от его идеи. Но первое слово сказано и, более того, услышано.
Между тем, методики Баженова работали, а результаты были поразительные. В 1913 году пациенты Николая Николаевича подарили ему памятное блюдо с благодарственной надписью. Там, на блюде, его называли «другом пасынков природы». Такой подарок дорогого стоит.
В 1914 году Баженов и еще несколько энтузиастов-психиатров открыли Донскую психоневрологическую лечебницу. Сегодня это Специализированная клиническая больница № 8 имени З. Соловьева, более известная как «Соловьевка». Она и ныне расположена недалеко от Донского монастыря. И на протяжении всей истории своего существования – в том числе во времена СССР – эта лечебница считалась одной из самых либеральных и гуманных в своем жанре.
И в том же году Николай Николаевич открывает психиатрический санаторий. Это уже в тихом месте под Парижем.
Во время Первой мировой войны Баженов работает в Красном Кресте. Если большинство его коллег лечит физические раны воинов, то Николай Николаевич занимается душевными ранениями. У многих, попавших на фронт, психика не выдерживала. И Николай Баженов в эти дни – уполномоченный Красного Креста по призрению психически больных воинов на Кавказе.
В 1916 году – снова Франция. Она – наш союзник по Антанте, и задача Николая Николаевича – реабилитация солдат русского экспедиционного корпуса. Вскоре он становится главным уполномоченным российского Красного Креста во Франции.
Где бы он ни появился – обязательно что-нибудь да возглавит.
* * *
Баженов оставался за границей до начала 1923 года. Он удостоился ордена Почетного Легиона, служил помощником главврача в лечебнице для психически больных в Бельгии.
И лишь после инсульта он вернулся в Москву.
Жилья в Москве у него не было. Доктора положили в Донскую психоневрологическую лечебницу. Последний раз он был здесь в качестве создателя, руководителя, энергия выплескивалась через края. Сейчас же он лежал на койке, больной, беспомощный старик.
И спустя несколько дней Баженов умер – не перенес второй инсульт.
Его похоронили на кладбище Донского монастыря. Совсем рядом.
