Для современников гораздо более значительной фигурой казался как раз старший, Николай. Сценическим искусством увлекались далеко не все, а больницами, водопроводом и канализацией, которыми прославился блистательный, безвременно ушедший из жизни городской голова, пользовались многие.
Впрочем, и ненавистников у старшего хватало.
«Канительщик» у власти
Николай Александрович Алексеев родился в 1852 году в Москве. Отец – преуспевающий рогожский купец. Мать – тоже из купеческого рода, только греческого – Бостанжогло. Юрист Борис Чичерин утверждал, что Николай Александрович «соединил в себе хитрость и утонченность грека с разнузданностью русской натуры».
В 29 лет Николай Александрович становится гласным Московской городской думы. В 30 возглавляет правление торгового и промышленного товарищества «Владимир Алексеев». К нему переходит руководство фамильным золотоканительным производством – алексеевская фирма выпускала золотую нить. А в 33 избирается городским головой.
Антон Павлович Чехов писал в рубрике «Осколки московской жизни»: «В сентябре мы будем выбирать нового голову. Кандидатов на белые генеральские штаны, мундир IV класса и чин действительного советника в перспективе – много. Все больше тузы первой гильдии. Первым кандидатом называют канительного фабриканта г. Алексеева, вторым – строителя московских форумов и «писем к избирателям» Пороховщикова и проч… Кто из них перетянет – покажет будущее. Большинство москвичей убеждено, что восторжествует «канитель»».
Чехов не ошибся. Алексеев оставался в этой должности до самой своей ранней смерти, до сорока лет.
«Алексеевский террор»
Николай Александрович подошел к управлению городом как заправский рогожский купец. Мало денег? Значит, надо заработать. Город – в качестве юридического лица – принялся создавать муниципальные предприятия. Для образования начального капитала выпустили облигации. В результате налоги составили только треть городского бюджета. А две трети – доход от коммерции.
То есть, фактически, бюджет увеличился в три раза.
Алексеев объявляет войну деревянной – пожароопасной, трухлявой – Москве. В отличие от Петра Первого, который в свое время запретил строить в Москве каменные здания, Николай Александрович запрещает строительство и капитальный ремонт деревянных. Правда, не во всем городе, а только в пределах Садового кольца.
Он, помимо всех своих достоинств, был человеком трезвомыслящим и утопиями не увлекался.
Зато когда в центре Москвы выгорал очередной деревянный особнячок, радостно заявлял: «Вот еще одним деревянным домом в Москве стало меньше».
Сегодня городскую думу за такое пикетировали бы ценители исторической застройки. Но тогда их было очень мало, а вставать в пикеты так и вовсе не было заведено. Но и без этого противников у Николая Александровича хватало. Многих устраивало то стоячее болото, которым Москва была раньше. Стиль его руководства – стремительный, дерзкий и во многом авторитарный – они называли «алексеевским террором».
Да и общаться с ним было не очень комфортно. Полный, высокий, порывистый, шумный, бурлящий, энергия бьет через край. От таких людей обычно очень быстро устают. Князь Владимир Голицын, занимавший должность городского головы с 1897 по 1905 годы, писал, что Николай Александрович имел «широкую, размашистую натуру, не знавшую препятствий в чем бы то ни было, готовую ломать и разрушать все, что так или иначе могло мешать его воле».
Анекдотчик. Купец Николай Варенцов вспоминал: «Н.А.Алексеев, несмотря на свою деловитость, был большой весельчак и комик; во время заседаний в комиссиях он между перерывами успевал рассказывать разные анекдоты с большим искусством талантливого рассказчика».
А чтобы сменить ветхие и допотопные Верхние торговые ряды на новые (нынешний ГУМ), он, фактически силой выгнал оттуда купцов, те не желали терять прибыль и, соответственно, не спешили покидать насиженные лавки и амбары.
И таких случаев было немало.
Из собственного кошелька
Но чаще разногласия все же решались по-другому. Если скуповатые гласные принципиально отказывались финансировать тот или иной проект, он просто брал деньги из собственного кошелька. Таких гласных он пренебрежительно называл «несогласными».
Говорил: «Я нахожу, что предложение необходимо привести в исполнение, а если господа несогласные его отвергнут, то заявляю, что оно будет произведено из моих личных средств».
В общей сложности он и его супруга пожертвовали городу около двух миллионов рублей.
Городской голова принялся регулировать благотворительность. Если до него все жертвовали кто на что захочет, то при Алексееве, кроме таких благотворительных инициатив, возникли еще и управляемые потоки. Желающие делали взносы в общий благотворительный фонд, а дальше уже город выбирал, на что в первую очередь лучше потратить эти средства. Притом добрая часть взносов поступала от самого Николая Александровича.
В городе появляется полноценный водопровод. Раньше мытищинская вода поступала в специальные водоразборные фонтаны, и затем водовозы продавали ее москвичам, получая за это весьма неплохой гонорар. А при Алексееве начали строить насосные станции, вода поступала в квартиры под напором, по трубам.
Удивительно, но многие и этому противились. Историк М.М.Богословский писал, что строительство водопровода «вызвало много разговоров и споров, основательной и неосновательной критики. Постоянно выходили карикатуры на думу, на управу, на голову».
Алексеев танком шел вперед. Притом две знаменитые (ныне снесенные) Крестовские водонапорные башни Николай Александрович выстроил на собственные деньги. Он вообще не жалел личных средств на Москву.
А выгребные ямы уступают место очередному новшеству – канализации. Золотари со своими вечно подтекающими бочками покидают улицы Москвы, и никто по ним особо не тоскует.
Скотобойни выводятся за городские границы, Москва от этого становится еще опрятнее, а заразных болезней становится еще меньше. Да и те, устроенные за Калитниковским кладбищем, казались скорее каким-то объектом культуры. Помимо цехов, оборудованных по последнему слову гигиенических и санитарных технологий, там действовали ресторан (говядина – свежайшая, парная), театр, научная библиотека и музей мяса.
На Девичьем поле начинают возводить огромный больничный городок – университетские клиники. Появляются три сотни всевозможных городских училищ. Сама городская дума перестает скитаться по съемным углам и вселяется в новое здание в самом центре Москвы. А рядом с ней вырастает – выстроенный в том же, краснокирпичном русском стиле – Исторический музей.
Боролся со взятками, со всякого рода мошенничеством. Разумеется, боролся в своем духе. В те времена практиковалось уклоняться от воинской службы по фальшивым свидетельствам учителей.
Николай Телешов писал: «Десятки лет все это происходило благополучно, но Алексеев вдруг пожелал проверить освобождающие права не по бумагам, а на самом деле. Он посадил всех этих учителей за стол и заставил написать каждого свою краткую биографию, назвать учебники, по которым обучают они детей…
И что же оказалось? Большинство этих «учителей» не смогли грамотно написать даже несколько строк… и все эти забронированные сынки богатых родителей тут же попали в солдаты».
Удивительно, но Алексеев при всем при том успевал и заниматься бизнесом – делать деньги для своей семьи и для Москвы – и участвовать в традиционных благотворительных проектах. Попечитель учебных заведений, директор и казначей Московского отделения Русского музыкального общества, директор Попечительного о тюрьмах комитета, казначей Дамского комитета Общества Красного Креста, член Общества для пособия нуждающимся студентам Московского университета – все это он, Николай Александрович.
* * *
Главным же делом жизни Николая Алексеева принято считать лечебницу для душевнобольных, знаменитую «Канатчикову дачу». Так вышло, что и свою смерть он принял от пули душевнобольного, который пробрался к нему на прием. Сам Склифосовский пытался вернуть его к жизни. Не смог.
Николай Александрович Алексеев умер 25 марта 1893 года в Москве. В городе, где он родился, который он сделал прекрасным и которому – в прямом и в переносном смысле – он отдал свою жизнь.
Его последняя – перед самой смертью – просьба была адресована любимой жене. О чем же просил он? Внести дополнительно 300 тысяч рублей на постройку психиатрической больницы.
Уже упоминавшийся Борис Чичерин записал: «Очень умный и необыкновенно живой, даровитый, энергичный, неутомимый в работе, с большим практическим смыслом, обладавший даром слова, он как будто был создан для того, чтобы командовать и распоряжаться, всякому делу, за которое он принимался, он отдавался весь; оно у него кипело, и он упорно и настойчиво доводил его до конца. Не раболепствовал перед властью. Умел держать себя независимо. Как блестящий метеор, он пронесся над Москвою, которая его не забудет».
