«Он не выздоровел, а воскрес!»
За 12 лет семейной жизни у отца Василия (1868-1922) и его жены Иларии родилось шестеро детей. Семья была дружной, жизнь благополучной. Отец Василий был, с одной стороны спокоен, что жизнь течет гладко, а с другой, втайне от родных просил у Бога испытаний, – считал, что священник не имеет права на тихую жизнь. И допросился.
Как будто в ответ на мольбы о. Василий заболел тифом. Врачи объявили, что жить ему остались считанные дни. Матушку Иларию охватил ужас. Она не представляла свою жизнь и жизнь детей без отца Василия. Не раз от горя она повторяла своему мужу: «Что ты с нами сделал?! Мы как осенние мухи ходим по дому и не можем успокоиться! Что с нами теперь будет?..»
Батюшка пытался утешить жену. Но когда он сказал, что чувствует приближение смерти, матушка Илария, заливаясь слезами, стала молиться: «Господи, подними же его, даруй ему исцеление. Знаю, что я не стою Твоей милости, не заслужила ее. Помоги мне по милосердию Своему, по человеколюбию».
Она просила Господа сохранить жизнь отца Василия, так как он лучше смог бы прокормить детей, а вместо него взять ее жизнь:
«Возьми меня за него, Господи! И я умру с радостью, умру спокойная, что не без хлеба, не без призора остались мои дети…».
С того дня иерей Василий пошел на поправку. С каждым днем он чувствовал себя все лучше. Доктора с удивлением разводили руками, а радостная матушка всем говорила, что ее супруг не выздоровел, а воскрес.
Жертва матушки
А вскоре она заболела. Медицинский консилиум в столице, куда отвезли матушку, диагностировал рак печени, который лечить не брались. Врачи сказали, что матушка в ближайшее время умрет.
Теперь горе охватило сердце батюшки. Он пытался смириться с волей Божией, мысленно повторяя: «Да будет воля Твоя!» Чувствуя, что смерти жены не миновать, отец Василий просил у Господа благополучно добраться до родного дома и довезти туда матушку, чтобы она не умерла в дороге.
Бог исполнил прошение священника: они добрались без трудностей до дома, где матушка успела попрощаться со всеми детьми, родными и друзьями.
На праздник Покрова Пресвятой Богородицы отцу Василию было тяжело сосредоточенно молиться – мысли об умирающей жене не давали покоя. Прихожане никогда еще не видели своего священника таким унылым.
Матушка Илария умерла ровно через год после своей молитвы, в которой просила Бога принять ее жизнь вместо жизни мужа-священника.
Все родные вспомнили о том, как горячо она молилась за мужа и поняли, что Господь все устроил по просьбе матушки.
А через девять лет после смерти жены, в 1922 году, о. Василия арестовали и приговорили к расстрелу. Совсем недолго он просидел в Бутырке и был расстрелян 30 мая 1922 года.
Чудесный портрет
Прошло несколько лет после гибели отца Василия. Его сын Борис повесил в своем доме портрет отца, а когда началась очередная волна гонений на Церковь, повернул обратной стороной, на которую приклеили картину «Дедушкина радость».
Когда началась война, Борис пошел на фронт. Дома остались жена и дети. Во время налетов они прятались в траншею рядом с домом, а однажды почему-то остались дома. Вдруг они услышали сильный грохот, дом задрожал, печь рассыпалась, а передняя стена дома была вдавлена внутрь. Бомба попала прямо в траншею – обычное место их укрытия. Силой взрыва портрет священномученика Василия оказался повернут – святой словно ожил на их глазах, и дети с матерью стали благодарить Бога и деда за спасение.
Письма о самом главном
Последние две недели своей жизни в тюрьме отец Василий вспоминал свою жизнь, думал над ее ошибками и писал письма родным о том, что считал самым главным.
«19/V. Всем любящим и помнящим меня! Насилу прожил эту бесконечную ночь. Воистину эта была ночь под многострадального Иова. Нервы до того натянуты, что не мог уснуть ни одной минуты. Каждые шаги за дверью казались походом за мной, чтобы вести меня на Голгофу. И вот уже утро, а сна нет.
Среди ночи причастился. Это утешило, конечно, духовно, но телесно ничего не изменилось. Сколько раз просил я и Господа, и угодников святых послать мне естественную смерть. Завидую Розанову, который заболел тяжко в тюрьме и умер дома. Даже такого, кажется, не очень большого счастья и то уже получить нельзя. Остается, видно, повторять одно и то же: да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли!
<… >Анна Васильевна и Владимир Андреевич, наверное, исстрадались по мне, грешному, и ты, Анна Георгиевна, наверное, исплакалась, меня вспоминаючи! Да и все вы: Евдокия Ивановна, Оля, Катя, Паня, Маня, Таня, Матреша и другие все – изгоревались о своем батюшке, с которым завязались, как на грех, такие теплые, дружеские отношения.
Глубоко скорблю я о вас в разлуке с вами. Хоть глазком бы взглянуть на вас, хоть где-нибудь в щелочку увидеть вас! Но ничего не видно из моей камеры, только небо да стены тюремные.
Но для меня страдание тем более необходимо, что жизнь прожита среди постоянного забвения о душах, вверенных моему пастырскому попечению.
Время было трачено на всякие дела и меньше всего на те, на которые нужно было, на пастырский подвиг.
Жаль, что прозревать приходится после того, как беда стрясется, как даже и поправить ничего нельзя. И вот вам всем, кто хочет и будет помнить меня, урок от моей трагической судьбы: оглядываться назад вовремя и не доживать до таких непоправимых ударов, до каких дожил я.
Имейте мужество сознать неправильность пути, которым идете, и сумейте поворотить туда, куда нужно.
А куда нужно, об этом каждому говорит прежде всего совесть его, а потом Христос в Его Святом Евангелии. Идите за совестью и за Христом, и никогда ни в чем не потерпите урона.
Я часто теперь ставлю себе этот вопрос: для чего стряслась надо мной такая непоправимая беда? Прежде всего, конечно, для меня самого, а затем и для вас, моих дорогих духовных детей, моих милых самарян и самарянок, прихожан и прихожанок, для вас, братьев и сестер! Ведь мы все должны сойти в могилу в разное время, а вашему пастырю суждено и в смерти быть поучительным, и именно потому, что он не умел быть поучительным в жизни своей.
Если эта судьба моя произведет на вас достаточно образумливающее впечатление, если скорби мои научат и вас примиряться с теми многими скорбями, без коих нельзя войти в Царство Небесное, – тогда будет оправдана тяжелая участь моя, легко будет смотреть с того света на благодетельные перемены, какие произойдут в жизни вашей.
Я знаю, что вы крепко молитесь Богу обо мне, и я молитвенно вспоминаю вас.
Не расслабляйтесь в молитве из-за того, что не по вашему хотению творит Господь, а по Своей святой воле. Так и должно быть.
Наша воля слишком недальновидна и неустойчива, чтобы на нее полагаться. Воля Божия одна может привести нас к истинному счастью. Устраивайте же себя так, как угодно Богу, не ропщите на то, что не выходит по-вашему. Тогда Господь мира всегда будет с вами. Благословляю вас, обнимаю и лобзаю лобзанием святым!
Неправильная постановка жизни
19/V. Немного уснул после бессонной ночи, и самочувствие стало значительно лучше. Правда, сердце не перестает ныть, как бы в предчувствии нависшей беды, но состояние организма покойное, уравновешенное.
Скоро все узнается. Господи! Что тогда! Неужели так и придется расстаться с белым светом?
Вот когда организм крепнет, тогда и жажда жизни увеличивается. Потому-то, я думаю, подвижники и изнуряли и не щадили тела, чтобы эту жизненность в нем ослабить, чтобы возбудить жажду другой, небесной, духовной жизни.
Две эти жажды не могут вместиться в настроение человека. И потому мудрый не дает возобладать животно-телесной чувственной жажде в своем организме, а старается о доминанте духовной.
В отношении себя должен я сказать, что духовная жажда не была моим постоянным и устойчивым настроением и в прежнее время.
Так остается и теперь, даже в эти единственные в своем роде дни, когда вопрос о жизни здесь и жизни там стоит на самой первой очереди, когда надежды на здешнюю жизнь телесную почти утрачены и предстоит неизбежная встреча с жизнью потусторонней, загробной.
Даже и теперь настроение остается колеблющимся, и вспышки чувственной, земной жизни нисколько не ослабевают, а только разве замирают на время, чтобы немного погодя дать о себе знать еще сильнее.
Однако, думаю, не может пройти бесследно такое душевное напряжение в борьбе за то, что же должно предпочесть – земное или небесное, телесное или душевное, настоящее или будущее. Во всяком случае, весы решения склоняются в сторону последнего выбора. И этот результат является самым важным плодом переживаемого времени. Что бы ни случилось потом, все-таки вопрос является решенным окончательно:
держись за вечную жизнь, за небо, за душу. Остальное все преходит и не стоит серьезного внимания.
Для меня, как уже вообще перешедшего во вторую половину жизни, давно следовало бы остановиться на таком выборе и направить все усилия к его проведению в жизнь. Этого не было по доброй воле. Теперь это приходится признать и начать осуществлять по необходимости.
Да, тюрьма великая учительница и строгая наставница. Она не любит шуток и половинчатости. Здесь надо решаться окончательно и бесповоротно. В свободной жизни к этому себя никак не принудишь, до этого сознания никак не дойдешь.
Вот она, эта тюрьма, теперь окончательно убедила меня, что отдаваться со всем жаром и исключительностью мирской, житейской суете – чистое безумие, что настоящее занятие для человека должно состоять в служении Богу и ближнему и меньше всего в заботах о себе. Что дала мне, в конце концов, эта моя многопопечительность о земных стяжаниях, о честолюбивых, служебных и иных преимуществах, о покое и довольстве телесной жизни?
Я признаю, что эта неправильная постановка жизни и довела меня до тюрьмы.
Правда, я в последнее время (и только в последнее) стал подобрее, позаботливее в отношении к бедным и к ближним вообще, но именно только чуть-чуть.
Нет, надо в корне все это перестроить и жить по-христиански, а не по-язычески, как это велось доселе. Но придется ли, Господи, придется ли хоть попробовать жить по-Божьи? И сможешь ли жить по-Божьи на свободе?! В тюрьме да в грядущем страхе смерти решимость не пропадает и крепнет, а на свободе среди шума жизни и всяких соблазнов – там, пожалуй, и не выдержишь такого благого решения.
Да, да, и во всяком зле есть свое добро, и даже большое добро.
Так и в тюрьме много добрых переворотов совершается в душах людей. И они уходят отсюда во многом очищенными от старых плевелов, от прежней грязи. Уйду ли я таким, и вообще уйду ли?!
«Звезда, прости, пора мне спать…»
20/V. Как бесконечно длинен и бесконечно мучителен тюремный день! Не знаешь, когда встаешь, когда что делаешь. Часов не полагается, и все считается только по оправкам: их три – утренняя, обеденная и вечерняя. Скоро ли, долго ли до той или другой оправки узнать не по чему, а ночь – так это чистая вечность, особенно для меня, часто просыпающегося или вовсе не засыпающего.
<…> Ночью огня тоже нет, и смотришь поэтому с особой радостью на светила небесные. «Звезда, прости, пора мне спать…» – каждый вечер звучат в душе моей эти слова. <…> Думал ли я, когда слушал, что эти мысли, эти чувства, какие заложены в эту песню, будут реально переживаться самим мною. От тюрьмы, как от сумы, не отрекайся. Пословица оправдалась с самой беспощадной правдивостью.
Молитва в тюрьме
Сегодня встал, думаю, часов в пять. Какое-то движение за дверью, какие-то торопливые шаги, иногда возгласы, а ведь ты заперт, как в сундуке, и не можешь проверить, что делается кругом тебя. Оттого-то так и напрягаются нервы – от этой неизвестности происходящего вокруг тебя. Иногда набежит такая мутная волна на сознание, что ничему не рад и готов хоть на стену лезть.
Предлагают читать книги, есть люди, даже выписывающие их из дому и занимающиеся наукой. У всякого свои нервы и свой характер. Но у меня не такой, чтобы в виду смерти думать о каких-то научных интересах. Остается почти единственное, но зато и самое утешительное занятие в настоящем положении – это молитва.
Уж где-где, а здесь можно и должно, по Апостолу, непрестанно молиться. В словах молитвы, при углублении в их смысл и значение, постепенно открываются новые и новые источники ободрения и радования. Иногда повергаешься в самоосуждение, в сознание глубины своей греховности, в сознание своей прежней немощи.
Но затем это настроение вытесняется более властными словами надежды, утешения. Для огорченного, страдающего сердца молитва не только дает отдых и покой, но и вливает в него струю жизни, силы для примирения с безотрадною действительностью, для перенесения постигших несчастий. Без молитвы прямо можно было бы пропасть, впасть в безысходную тоску, в смертную агонию.
Пока держу свое правило – вычитываю все дневные службы по молитвослову. Не думал я, чтобы эта книга так могла быть полезной мне в жизни, как вообще ведь не думал и попасть в настоящее печальное положение.
Что будет с тобой, родная Церковь?
21/V. День за днем все прибавляет нам Господь жизни. Все медлит Господь с призывом нас к Себе, ожидая нашего покаяния, нашей душевной подготовки. И смотря по тому, что мы из себя покажем в это критическое время, какие задатки, добрые или плохие, в себе обнаружим, то и будет нам. Ибо у Праведного Мздовоздаятеля ничего не делается не по заслугам.
К сожалению, мы в настроении своем расслабляемся. По разным причинам. И потому, что гроза смерти еще не вблизи, и потому, что вторгаются в наши мысли и переживания острые вопросы злободневной жизни.
Вот, например, вопросы о переустройстве Церкви. Ведь это такие дорогие сердцу нашему вопросы, которые не забудешь и в минуту смерти.
Да, что будет с тобой, родная наша Православная Церковь?! Как будто нарочно именно этим судом над нами был поставлен такой роковой вопрос. Тысячу лет не поднималось таких вопросов. Куда же, в какую сторону возьмешь ты направление свое, матерь наша родная? Верим в Божественный Покров Небесной Главы Твоей, верим во Христа Господа, Который возлюбил Церковь Свою и предал Себя за нас и не может оставить ее на произвол судьбы, верим, что Он выведет ее на истинный и светлый путь.
Но это – в конце концов, а что предстоит испытать ей до тех пор? Что готовится для чад Церкви, пока все это не образуется, не благоустроится?! Одному Господу известно это, но, судя по нам самим, много скорбей и страданий должно выпасть на долю христиан православных, пока не достигнут они тихого пристанища. И как жаль, как обидно, что в такое важное время ты отстранен от всякого участия в совершающихся событиях.
Мы превратили пастырство во владычество мирское
22/V. Николин день! Наш светлый храмовый праздник! Слышу давно – звонят к ранним. За сердце хватает этот звон. Звонят и у нас, конечно. Но тебе нельзя ни звона послушать, ни на службу взглянуть. Вот до чего можно дожить! Знать, велики наши грехи, что лишили нас всего-всего, даже самого невинного и для всех возможного. Это, несомненно, воздаяние за грехи собственно пастырские, за неумение, за нежелание пасти как следует стадо Христово.
Нам указано пасти – не господствуя над наследием Божиим, но душу свою полагая за него, а мы, как раз наоборот, все пасение полагаем во внешнем владычестве над пасомыми, в получении с него скверных прибытков, в достижении себе почета и славы и проч., и проч.
Одним словом, мы извратили самый смысл духовного пастырства и превратили его во владычество мирское. За это, несомненно, и казниться приходится. …А кара действительно ужасна, для меня по крайней мере. Приходится каждый день умирать, ибо каждый день ждешь, что тебя позовут на расстрел. … И мечешься в этом ожидании нависшей над тобой кары, и не знаешь, чего даже просить у Господа, того ли, чтобы продлилась еще жизнь, или чтобы скорее она окончилась и прекратились эти мучения, эти ежедневные умирания.
Вознесение
23/V. Повидался с вами, детки мои дорогие. Слава Богу! Как будто просветлело на душе.
Итак, ты, Боря, окончательно уже женишься; по-граждански женился, осталось по-церковному. Ну, и дай Бог получить это Божие благословение на семейную жизнь. …Старайтесь все переживать вместе, быть искренними друг перед другом. Одним словом, живите душа в душу, сердце в сердце, живите не в себя только и не для себя только, но не забывайте окружающих вас меньших ваших братьев, требующих вашего внимания и участия.
Тогда будете иметь всегдашними своими помощниками в жизни и делах своих Господа Бога и Его Пречистую Матерь и святителя Николая чудотворца, покровительству которого вручением вам особой иконы я и вверяю вас.
24/V. Ночь под святых Кирилла и Мефодия, отдание Пасхи. Отовсюду несется звон церковный…
Боюсь и за вас, мои дорогие детки, боюсь, как бы и вы с горя да слез не нажили себе чего-нибудь. Печаль для думчивого человека вещь очень опасная. Хорошо то, и это поможет вам, что у вас много забот и трудов, и все разнообразных. За ними все-таки рассеетесь, развлечетесь.
<…> Отслужил последнюю службу пасхальную. Придется ли еще петь Пасху на земле? Ты Один веси, Господи! Но если нет, то удостой меня причаститься вечной Твоей Пасхи в невечернем дне Царствия Твоего.
25/V. Вот и Вознесение Господне, чудесный конец чудеснейшего начала (Воскресения). Этими чудесами стоит вся вера наша, на них она зиждется, как на своем гранитном фундаменте. Что бы ни измышляло неверие против христианства, оно всегда будет сильно и устойчиво на этом непоколебимом основании, какое дано в воскресении и вознесении Христовом.
Для меня, сейчас в особенности, является отрадным и полным надежды этот праздник Вознесения Господня. Зачем Он вознесся?
Иду, сказал Он, чтобы приготовить место вам. Стало быть, и мне, грешному, Ты, Господи, приготовишь местечко, хотя самое последнее местечко в Царствии Твоем…
<…>Дай мне перенести и встретить бестрепетно смертный час мой и с миром и благословением испустить последний вздох. Никакого зла ни на кого нет у меня в душе моей, всем и всё от души я простил, всем желаю я мира, равно и сам земно кланяюсь всем и прошу себе прощения, особенно у вас, мои дети духовные, мои дети родные, перед которыми больше всего мог быть виноватым.
Дайте и вы все мир душе моей, дабы я спокойно мог сказать теперь: ныне отпущаеши, Владыко, раба Твоего с миром.
Благословение Господне на всех вас да пребывает во веки. Аминь.
Прот. В. Соколов.
