«Нет звезд хуже, чем звезды из особых людей»

Александр КОЛЕСИН – создатель уникального метода арт-терапии, позволяющего «особым детям» проявить и развить творческие способности. Он водит слепых, глухих, детей с тяжелой задержкой умственного развития в музеи Санкт-Петербурга. С ним встретился наш питерский корреспондент Игорь ЛУНЕВ:

Александр Николаевич Колесин родился в 1954 г. в деревне Павловка Пензенской области. Закончил Новосибирский государственный педагогический институт по специальностям «учитель истории» и «методист воспитательной работы» (педагогическая психология). Работал заместителем директора Ленинградского театра эстрады, где с 1993 года занялся благотворительной деятельностью и начал создавать программу творческой реабилитации детей с особыми потребностями (детей, подростков и молодых людей с нарушением психического, интеллектуального или физического развития) «Надежда. Вера. Любовь». В 1995-1997 гг. служил исполнительным директором Благотворительного фонда им. Кирилла Смирнова. В 1998-2003 гг. – ведущий специалист Санкт-Петербургской ассоциации общественных объединений родителей детей-инвалидов «ГАООРДИ». С 2004 г. – президент Центра Практической Абилитации детей с нарушениями слуха и зрения. Автор и ведущий передач «Надежда. Вера. Любовь» и, в соавторстве с Юлией Воронецкой-Соколовой, «Образ особого человека в кино» на христианской радиостанции «Радио Мария». Автор ряда инновационных арт-психотерпевтических программ для людей с ограниченными возможностями и их близких. Православный.

За 14 лет этот человек провел через экспозиции Эрмитажа около 500 инвалидов в возрасте от 3-х до 80-ти лет. В первые годы пожилые смотрительницы боялись олигофренов, аутистов, людей с синдромом Дауна, слепых с тростями, «орущих» руками глухих детей и подростков, людей в инвалидных креслах, людей с бессмысленными выражениями на лицах. Им казалось, что раз эти люди пришли, наступит конец музею: картины будут вынесены, лак с паркета будет содран… Инвалиды – это очень странные люди, которые на полу сидят и лежат, а некоторые еще и спят, могут и пообедать тут же, достав из мешочка еду, а потом почистить зубы, благо, что и паста, и зубные щетки носятся в карманах. Но работники вскоре музея обнаружили, что они хорошие, они как раз не хулиганят, если и трогают скульптуру, то не корябают ее, зато пыль счищают. Директор Эрмитажа Михаил Борисович Пиотровский ежегодно подписывает для Центра Практической Абилитации разрешение заниматься в музее по собственной программе со своими специалистами.

Зевс, Ио и особые дети
— Александр Николаевич, один из методов вашей работы – творческая реабилитация особых детей в музейном пространстве. Что это?
— Это не просто походы в музей для того, чтобы прочитать этикетки на полотнах, что-то запомнить и оставить на стене надпись «Стас с Кузей были здесь с другими страдальцами». Занятия необходимы для поддержки стабильного психоэмоционального тонуса. Музей – сложное пространство, пространство выдернутых из потока жизни вещей, в котором надо вести себя противоестественно: громко не разговаривать, слишком медленно и слишком быстро не передвигаться, ходить строем, лучше парами, подчиняться главному, остальным лучше молчать и не мешать. В программах интерактивного общения все по-другому. Здесь главное – это человек, индивид, личность. И хотя внешне я очень активен в проведении занятий, но на самом деле мне важно, чтобы человек видел (если он видит) то, что есть на полотне, и называл такими словами, которые человек знает, на том уровне, на котором он находится в данный момент. Со временем начинает «открываться» внутреннее зрение, появляются и закрепляются навыки внимательного наблюдения за сложной жизнью художественного пространства, изменяется стиль речи и словарный состав. Конечно, за одно занятие, за один учебный год этого не произойдет.

Были проблемы с некоторыми научными сотрудниками, которые выходили вести экскурсии и видели, как я позволяю выдвигать разные версии, почему Зевс держит Ио. В представлении таких сотрудников, эта картина классическая, на сюжет про то, как Гера, разъяренная изменой своего мужа Зевса, превращает Ио в корову. А мои замечательные артисты говорят о том, что женщине стало плохо, добрый мужчина помогает ей, а ей так плохо, что с нее одежда даже упала, вот он ей сердце лечит, положил руку на грудь и успокаивает. А вот этот злобный ангел, который наверху, стал причиной сердечного приступа у женщины. Они ж не подозревают, что есть еще другой рассказ. А это уже от меня зависит, буду ли я им рассказывать историю про любвеобильного Зевса, и как за ним подсматривала и гонялась его ревнивая жена.

– А вы рассказываете?
– Не всегда. Зачем я буду их тревожить такими рассказами? Какую они получат пользу, узнав о бурной личной жизни небожителей с Олимпа? Ведь они жили и будут жить, даст Бог, не подозревая о наполняющей тварный мир злобе, измене, ненависти, потому что сами живут по законам чистоты и ангельской любви. Тот хрестоматийный рассказ про Зевса, Геру и Ио им здесь не нужен. Но это же вызывает у бедной научной сотрудницы, которая десятилетиями стерегла эту картину, состояние, близкое к эпилепсии: «Это что он такое там несет?!» А эти там придумывают…

– Вы занимаетесь в каких-то конкретных залах? Какой исторический и культурный диапазон ваших занятий?
– Любой. От скульптуры в греческих залах до живописи импрессионистов. Конечно, в каждой группе есть свои проблемы. Девушки-подростки с нарушенным слухом очень не любят смотреть на обнаженную натуру. Я не знаю, по какой причине, но я не стараюсь преодолеть их сопротивление. По специальному согласованию с научными отделами мы с незрячими ребятами очень плодотворно работали пальцами рук со скульптурой Кановы и с египетскими саркофагами. Некоторым молодым девушкам и юношам с нарушенным интеллектом и болезненной впечатлительностью (как говорят психологи, повышенной сензитивностью) не показано общение с полотнами Ван Гога и Тулуз-Лотрека. Тошнит до рвоты. Слабовидящие люди практически равнодушны к беспредметной живописи.

Очень часто, к сожалению, я наблюдаю, как особых детей дрессируют и натаскивают для того, чтобы они стали завсегдатаями фестивалей и конкурсов, скакали и лицедействовали, музицировали и рисовали, но при этом большинству организаторов нет никакого дела до внутренних состояний и переживаний особого человека. Потому и неполезно участие особых детей и подростков в массовых шествиях и карнавалах по поводу светлого капиталистического будущего, потому что нет ему, индивиду, места в этом будущем с его бешенным ритмом жизни, головокружительной социальной карьерой и неустанной погоней за материальными благами.

— Но ведь раньше вы сами занимались организацией театральных фестивалей для особых детей?
— Со временем я пришел к четкому убеждению, что фестивали вредны для душевного и духовного здоровья детей с проблемами в развития. Они, по сути, превратились в в ярмарку тщеславия. Подавляющее большинство детей-инвалидов остается за бортом фестивального празднества. Со временем я стал склонен считать, что важней является повседневная, регулярная работа с самыми обычными детьми, а не обращение к жизни особых «звезд» один раз в год во время национально-конфессиональный торжеств под названием «День инвалидов». Поэтому теперь я стараюсь как можно меньше участвовать в фестивалях. Если они проводятся только для удовлетворения собственного тщеславия организаторов, для того, чтобы «павлиний хвост» благодетелей сверкал поярче, а «корона» на голове хорошо сидела, да еще при этом тратятся деньги чужого доброго дяденьки или из безличного, бездонного бюджета, то пользы от таких шабашей никакой. Нет худших «звезд», чем «звезды» из числа особых детей, подростков и молодых людей.

Я пришел к осознанию того факта, что арт-терапия и арт-педагогика бессмысленны, если нет третьего «кита» творческой реабилитации – общественного служения, то есть работы с участием и в пользу особых людей. На мой взгляд, сущностным ядром творческой реабилитации особых людей является обязательное вовлечение «особого» человека в служение ближним. Это могут быть концертные программы для клиентов психоневрологических интернатов, домов ребенка и т.п. Норма, к которой мы стремимся, это общественное служение с помощью дарованного Богом таланта, а не распределение бесплатной похлебки через систему собеса.

Кино для родителей
– Насколько я знаю, арт-терапией вы занимаетесь и с родителями особых детей?
– Почти все программы нашего Центра и наших коллег в городе нацелены на детей, подростков и молодых людей. Но очень мало программ, в том числе психотерапевтических, для родителей. Мы с коллегами уже девятый год проводим программу «Видео-школа «Семь Я». Я обнаружил, что просмотр игровых художественных кинофильмов, как зарубежных, так и отечественных, в которых среди героев первого либо второго плана есть особые люди, не просто доставляет минуты эстетического удовольствия или эмоционального переживания – этот процесс имеет психотерапевтическое значение. Я разработал технологию, как чередовать просмотры и обсуждения посмотров, в какой последовательности работать мне, как психологу, с этой группой. Неоднократно проверенная технология приводит к очень интересным результатам. Алгоритмы «Видео-школы «Семь Я» – просмотры первичные, вторичные, без детей, вместе с детьми, обсуждения, которые записываются на видеокамеру, потом обсуждения обсуждений – приводят к тому, что в какой-то момент родители особых детей понимают, что надо отпустить своего ребенка внутри себя. Они по-прежнему будут его защищать, помогать ему, но понимают, что должны отпустить его, дать ему свободу, а самим продолжать жить своею жизнью. И первый акт начала новой жизни, он же последний шаг в программе видео-школы, совершается в творческой мастерской. Родители начинают рисовать, писать стихи, прозаические тексты, танцевать, музицировать… Пусть это будет единичная вспышка творческой активности, она может остыть, а может и трансформироваться. Родители находят на таких занятиях своих единомышленников, друзей, супругов… Был случай, когда после работы по этой программе группа семей объединилась в общественную организацию.

– А с какими фильмами вы работаете?
– Мы собрали фильмотеку из 43 лент. Среди них очень известные: «Пролетая над гнездом кукушки» с Джеком Николсоном в главной роли, «Человек дождя» с Дастином Хофманом, «Форрест Гамп» с Томом Хэнксом, «Восьмой день» с Паскалем Дюкеном, «Другая сестра» с Джельеттой Левис, «Нелл» с Джоди Фостер, «Майор Пэйн» с Дэймоном Вэйенсом, два фильма с участием Леонардо ди Каприо – «Что гложет Гилберта Грэйпа» и «Комната Марвина», «Могучий» с Шерон Стоун, «Целитель Адамс» с Робином Уильямсом, «Моя левая нога» с Дэниэлом Дэй-Льюисом, «Пианино» с Холли Хантер, «Амели» с Одри Тоту (аутичное поведение главной героини сделало ее кумиром современной молодежи). Менее известные широкой публике: «Маска» (только не тот, который с Джимом Керри, а тот, где мальчик с «львиной головой» дружит со слепой девочкой и умирает от тоски по ней), «Мать Дэвида», «Я – Сэм», «Шаг в будущее», «Босиком по мостовой», «Человек-слон» и другие. Из отечественных фильмов: «Страна глухих» с Диной Корзун, «Приходи на меня посмотреть» с Екатериной Васильевой, «Ребро Адама» с Инной Чуриковой, «Старухи» с Сергеем Макаровым, «Остров» с Петром Мамоновым, «Странник» с Толей Клочьевым, «Привет, малыш». Есть и слабый фильм – «Дура» с Оксаной Коростышевской.

– А чем он плох и какая вам от него польза?
– Фильм «Дура» – это калька с американского фильма «Другая сестра», поэтому он вторичен. Плох фильм из-за слабой актерской игры главной героини, наделенной умственной отсталостью. «Другая сестра» – мелодраматический фильм, поднимающий серьезные проблемами, но все-таки по жанру это комедия, и завершается он хэппи-эндом, который вызывает восторг и слезы зрителей. А фильм «Дура» заканчивается смертью главной героини. Это придуманная ситуация от начала до конца, но несмотря на то, что фильм – подделка, героиня этого фильма узнаваема нашей публикой, обстоятельства, в которых она живет узнаваемы нашими людьми потому, что это «свинцовые мерзости» раннего капитализма, в который впала наша страна.

Выбираемые нами фильмы должны отвечать только одному критерию – христианский взгляд на земное существование человека. Даже если в фильме нет прямых диалогов, высказываний, символики или визуального изображения церкви, присутствия верующего персонажа или священника, все равно во всех подлинно христианских художественных произведениях присутствует идея христианского милосердия и представление о Божьем Промысле. Там где создатели фильма вне Бога – там нам не с чем работать, не на что опереться. Эти фильмы не для нас.

– И все родители смотрят и проникаются именно вашим видением?
– Некоторые уходят. Вообще, работа с семьей – это целый материк, который очень мало освоен. Советская педагогическая школа учила нас: ребенок, попадая в пространство образовательного учреждения, получает там все: его учат началам знаний, его воспитывают. А семья – она где-то там, за пределами школы, в качестве ненужного придатка. Расшатывать эту систему начал Сухомлинский, он говорил о том, что без семьи ребенка вообще невозможно воспитать. Но это был «глас вопиющего в пустыне». Нынешняя школа кроме поборов с родителей, ничем не озабочена. А теперь представьте жизненную ситуацию – в семье рождается особый ребенок. Медики предлагают родителям оставить его в роддоме, потом он попадет в дом малютки, потом в специализированный детский дом и, наконец, в психоневрологический интернат. Везде за ним будут ухаживать по собесовской системе. А что это означало? До перестройки даже у нас в Ленинграде во многих детских домах интернатах для умственно отсталых детей не было школ, детей не учили ни читать, ни писать. Элементарному даже не учили, я не говорю там про математику, физику, географию, литературу. Такие заведения есть и сейчас по всей стране. Нам приходится работать с 25-40-летними умственно отсталыми людьми, которые не учились никогда и ничему.

Вернемся к семье. Если семья оставляет у себя такого ребенка, с физическими либо с интеллектуальными нарушениями, то она проходит несколько этапов принятия (шок, страх, боль, агрессия и так далее), пока ситуация не стабилизируется. К нам в Центр обращаются родители, которые, несмотря на то, что их «ребенку» 20-30 лет, еще задержались на каком-то раннем этапе, и они до сих пор не приняли его таким. Некоторые все еще надеются, что сына или дочь можно излечить: не сегодня-завтра наука изобретет волшебные таблетки или замечательные растворы: три укола, четыре таблетки – и их ребенок станет, как все. Такие родители (чаще – одна мама) живут с особым ребенком, они его не отдали в детский дом, но и не приняли его таким, каким он родился. У них по-прежнему тлеет упование на медицину либо на чудо. Мы предлагаем родителям поработать в нашей видео-школе. Сначала кажется, что все очень легко и очень радостно. Мы вместе смотрим фильмы, в которых смоделированы различные варианты семейного проживания особого человека. Во время просмотров художественных фильмов и их обсуждений, а потом обсуждений записанных на видеокамеру первичных обсуждений выясняется, что очень многие люди, которые не могут говорить о своих семейных и личностных проблемах, могут рассуждать о перипетиях художественных героев. Когда начинаются дискуссии, то первоначально люди проговаривают уже заготовленные предыдущими годами жизни стереотипные тексты, которые скорее напоминают некие литературные опыты, мифы о собственных переживаниях. Очень быстро все заходят в традиционный тупик, задаваясь вопросами, на которые нет ответа: «За что этой героине (герою) фильма дан этот ребенок? Почему он таким родился? Кто в этом виноват?». Благодаря отстраненности от собственного Я участники видео-школы будут искать в фильме такие слова, аргументы, разрешения коллизий и конфликтов, которые подтверждали бы их точку зрения и опровергали бы позицию противной стороны (противных сторон после первичного просмотра будет столько, сколько участников занятий). Достаточно быстро определяются господствующие настроения, стереотипы, неразрешенные конфликты, болевые точки, фрустрирующие (т.е. действующие разрушительно) воспоминания, непрощенные обиды, депрессивные ощущения и проч. Одиночные зрители сгруппируются вокруг самых непримиримых защитников полярных точек зрения. Чтобы не довести сограждан до смертоубийства и активных боевых действий, в действие вводятся запасные игроки – взрослые дети дискутирующих родителей. Фильм просматривается еще раз, но уже вместе с особыми людьми. Почти всегда после совместного просмотра приходит осознание того, что те сакраментальные вопросы (см. выше) задавать не надо. Вспомним исцеление слепорожденного: «И проходя увидел человека, слепого от рождения. Ученики Его спросили у Него: Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии» (Ин. 9,1-3.)

Мы обсуждаем происходящее на экране и как только они начинают уходить от фильма и говорить про себя, я или приглашенный психолог – модератор программы – даем им проговориться, но ограничиваем это говорение о себе, чтобы люди не заходили в дебри того, чего они пока не могут осознать. Поэтому блуждание по фабуле фильма, по его сюжетным ходам, по режиссерским выдумкам, актерским импровизациям выводит нас на такие состояния, когда вдруг у мамы, папы или бабушки появляется какой-то проблеск понимания того, что рядом с ними точно такой же человек, как там на экране. Такой степени принятия собственного ребенка достигают не все взрослые люди. Здесь как раз и прячется вся проблема: человек может декларировать полную защиту своего ребенка от всего негативного в социуме и, при этом не давать ему жить своей жизнью. Например, к нам на видео-школу пришел отставной военный – он реально стоял на защите своего замечательного сына, у которого наблюдались сложнейшие интеллектуальные нарушения. Он его готов всю жизнь кормить с ложечки, но он в нем не признал достоинств героев фильмов «Человек дождя», «Форрест Гамп» или «Другая сестра». Отпустить своего сына жить своей жизнью он не может, потому что он в него не верит. Такие родители с наших занятий уходят.

СПРАВКА Для А. Н. Колесина работа с особыми детьми началась после фестиваля художественного творчества одаренных детей-инвалидов «Надежда-2» 1993-го года. Родители и сами подростки просили его продолжать встречаться. Тогда и организовались занятия в Эрмитаже. Эта работа вылилась в особую программу музейной искусствотерапии. Сначала занятия шли на базе Центра творческой реабилитации детей-инвалидов при ГАООРДИ, преобразованный затем в Центр Практической Абилитации. Все его сотрудники имеют педагогическое, либо психологическое образование, а также у всех есть второе художественное образование. Они работают в Центре добровольно, безвозмездно. В перечне научных специальностей, по которым готовят российских студентов высших учебных заведений, нет арт-психотерапии. Подобные кафедры есть в Лондонском университете и в крупных учебных заведениях Европы. Для учебы и защиты диссертации в таких академических центрах необходимы персональные стипендии и большие деньги. Копирайта мы на свои программы Центр не ставит, наоборот проводит обучающие семинары и мастер-классы. Колесин и его коллеги преподают на курсах повышения квалификации Центра научно-технической информации «Прогресс» в Санкт-Петербурге, где ведутся платные занятия для социальных работников, педагогов, психологов, руководителей общественных организаций Российской Федерации и стран СНГ. Авторские семинары Колесина называются «Творческая реабилитация инвалидов: Театр. Музей. Кино» и «Профессиональное выгорание специалистов помогающих профессий». Узнать сроки и условия обучения можно, выйдя на сайт www.cntiprogress.ru, там же можно приобрести все интересующие специалистов материалы.