Я перестала ощущать оказываемую мне врачебную помощь как подаваемую милостыню. Я осознала, что я часть общества, и моё лечение в этом государстве мне положено. Может, Россия и не самая идеальная в социальном плане страна, но многое всё же есть и у нас, просто об этом не стоит забывать
01 декабря
Очереди, огромные очереди на лечение. И переполненные многоэтажные корпуса онкологических больниц. Глядя на это (буквально) столпотворение раковых больных, я спросила у своего самого главного и самого умного лечащего меня врача – неужели же за последние годы так выросли цифры заболеваемости? Я привожу его ответ не дословно, а по смыслу. В сравнении, например, с семидесятыми годами прошлого столетия количество больных осталось примерно прежним. Прежними же остались цифры раннего выявления и смертности, прежние сроки выживаемости и повторных рецидивов. И, фактически, прежними же остались и методы лечения. Ну, может, чуть почище современная химия, слегка точнее направлены лучи радиации, тоньше и красивее хирургические швы. По сути же, изменилась лишь информированность общества. Раньше было не принято говорить об этой болезни. Диагноз, при обнаружении, объявляли не пациенту, а его родственникам, в больничном листе название заболевания указывали кодом, да и самим больным, проходящим лечение, рекомендовали не рассказывать друзьям и знакомым причины облысения и постоянной тошноты. Хороша ли эта сегодняшняя открытость? Наверное. Ведь когда ты знаешь врага в лицо, то и борьба проходит легче. Но потом ты осознаешь, что процент победы над злом остался прежним, и становишься уже не так уверен в своём преждевременном оптимизме. Впрочем, лично я из тех людей, что предпочитают о своей болезни знать. Мне хочется самой планировать моё будущее и распоряжаться годами своей жизни.
А очереди, действительно, на всё. Облучение необходимо пройти в срок не позднее шести месяцев после даты операции. При этом сам курс лучевой терапии составляет в среднем около пяти недель, а очередь в отделение зачастую расписана на два-три месяца вперёд. Если учесть, что не каждый соберётся с силами и запишется на получение талончика сразу после хирургии, то среди этих не каждых, много тех, кто облучение просто и не проходил. Да, такое тоже бывает. Спасение утопающих дело рук самих утопающих, обычный участковый врач редко следит за планом вашего лечения. А сам больной может и не знать, что сроки на прохождение процедур у него ограничены.
В первые месяцы моего лечения я меньше спрашивала, больше стеснялась и отходила, когда меня просили отойти. А потом я поменяла мышление и поняла, что это не больные существуют для того, чтобы врачи получали законные зарплаты и незаконные выплаты. Наоборот, это они, врачи, в этом мире для нас, больных – для того, чтобы нас лечить. И я перестала ощущать оказываемую мне врачебную помощь как подаваемую милостыню, я осознала, что я часть общества и моё лечение в этом государстве мне положено. Может, Россия и не самая идеальная в социальном плане страна, но многое всё же есть и у нас, просто об этом не стоит забывать. Меня записали на приём к заведующему радиологическим отделением на ближайшие дни.
03 декабря
Изучала свои анализы, собранные для подачи в радиологическое отделение, и понимала, что мне остаётся только горестно вздыхать. Все мои, расписанные лаборантами по строкам, лейко- и прочие -циты, совершено далеки от нормы, и общая картина обследования скорее напоминает результаты глубоко умирающего больного. За последний год я достаточно научилась разбираться в показателях, чтобы самой корректировать своё поведение.
В рассуждениях, чем бы мне ещё успеть подлечиться, прежде чем меня начнут агрессивно облучать, я достала из папочки копии предыдущих анализов. Удивилась, посмотрев на них, и достала те, что предыдущее предыдущих, потом ещё и ещё, и после наведённого бумажного беспорядка, радостно выдохнула. Сегодняшние анализы как у умирающей? Может быть, но тогда анализы предыдущих месяцев однозначно показывают, что в те времена я совсем умерла. Значит, всё же, закупленные в аптеке у Милы горы лекарств помогли хоть немного восстановить работу моего, измученного химиями, организма. Завтра еду на первый приём в амбулаторное отделение радиологии. Заведующего зовут Александр Владимирович.
04 декабря
Меня сегодня расчертили. Завтра начинается курс пятинедельной лучевой терапии, и врачи радиологического отделения на моей коже оставили подозрительные крестики и полоски в районе груди, ключицы и подмышки. Чертили обыкновенным чёрным маркером, и я уже полдня пристаю ко всем с одним и тем же вопросом: «Чем подрисовать эти метки, чтобы они продержались на коже как можно дольше и не смывались под душем?». К тому же хочется чего-то яркого, радостного и, даже, пожалуй, слегка эротичного, а не этого мрачного тёмного цвета на моей груди. С этими крестиками мне предстоит ходить все последующие тридцать пять дней, и я хочу, чтобы они меня украшали, а не напоминали о больничных буднях.
Вспомнила о лиловой дезинфицирующей жидкости, которой недавно так лихо разрисовывал моё тело мой хирург, позвонила ему с вопросом: «Как считаете, можно?». «Не знаю, – задумчиво протянул он на том конце телефона, – сейчас подправите себе радиологические метки, а, вдруг, завтра выяснится, что Александру Владимировичу не нравится красный цвет?». И таким всё это важным и серьёзным голосом он произнес, что я даже не сразу поняла, что он просто смеётся надо мной. Ну, а когда поняла, то отправилась в аптеку за лиловой краской и дома перед зеркалом исправила цветовое недоразумение. Интересно, каково облучение на восприятие? Все говорят, что это не так страшно, как химия, но своя специфика, добавляют, в этом тоже есть.
09 декабря
Облучение можно проходить стационарно или амбулаторно. Я выбрала амбулаторный вариант. Ранним утром почти два часа еду в сторону клиники, минут двадцать ожидания в очереди, ровно три минуты сама процедура лучевой терапии и два часа на дорогу обратно. Утомительно, конечно. Но провести пять недель в больничной палате я точно не готова. Твёрдо уверена, что пока ноги могут ходить, необходимо идти. Правда, иногда, в автобусе на обратном пути, я тихонько плачу. Облучение само по себе не болезненно, но вызывает во всём теле тяжесть и постоянную усталость. Что-то всё время болит, но никак не могу определить что. Решила, что таблетки глотать не буду, а воспользовалась старым испытанным способом борьбы с радиацией. Пью красное сухое вино. Радиолог, узнав о моём самолечении, долго смеялся: «Ну, вы особо-то уж не налегайте, вы всё же не на подводной лодке, помните об этом». Угу, конечно, ему легко говорить, он под аппаратом не лежит, он каждый раз выходит из бункера перед тем, как включить мне лучи. Впрочем, буду справедлива, ведь он и не запретил алкоголь. И я с радостью предаюсь почти ежедневной вакханалии в размере ста – ста пятидесяти граммов вина. И мне хорошо. И когда я въезжаю в город, я уже снова готова погрузиться в пучину жизни.
Сегодня поделилась рецептом хорошего настроения с друзьями по лечению. «Подожди, – сказала Оленька, – а, кажется, говорили, что надо пить хорошее тёмное пиво?». «Точно, – подтвердила я, – тёмное пиво полезно для поднятия лейкоцитов в крови, а красное сухое – это для выведения радиации из организма». Сидевший рядом в очереди Юра засмеялся: «А потом водочкой полирнуть для поднятия настроения. Так мы с вами, девчонки, и продержимся». Ну, а что? Хорошая компания у нас в радиологии собралась, оптимистичная, мне нравится.
10 декабря
Кожа пока в районе облучения не покраснела. Говорят, что она начнёт болеть в конце третьей – начале четвёртой недели. Но рекомендованный врачами, крем от ожогов я уже купила, ношу его всё время с собой в сумке, на случай: «А мало ли что». Ну, вот, вылезу, например, завтра из-под аппарата, а кожа внезапно станет вся сразу болезненной и сожжённой. А у меня и крем спасительный на этот случай уже есть. В конце концов запас карман не тянет. Во время химиотерапии я таскала с собой всё время противорвотные таблетки и полную сумку сосательных барбарисок; сейчас в качестве защитного средства у меня наготове противоожоговый крем.
Главные признаки проявления радиационного облучения мы с компаньонами по выздоровлению уже определили – это постоянное желание спать и не проходящая тупость. Да, да, насчёт тупости я не шучу. Мозг возвращается в первобытное состояние, иногда даже понимаешь, что не можешь совершить простейшего арифметического действия. «Вчера с мужем разговаривала, – смеётся Оленька, пока мы с ней в удобных креслах дожидаемся нашей очереди в радиологии, – он мне говорит, говорит, я киваю и слушаю, а потом понимаю, что он спросил, и надо отвечать. А что конкретно отвечать, не понимаю. И, главное, что я реально слушала всё, что он говорил, но в голове такая каша, что даже не могу сообразить, о чём тема нашего семейного разговора. У тебя тоже так?». И я подтверждаю идентичность восприятия. Мир во время лучевой терапии словно спрятан за шторой из кисеи: вроде бы всё как обычно, и всё здесь, но мозг отказывается рисовать привычную картину мира. Иногда наступает короткое просветление, и тогда я срочно бросаюсь переделывать свои дела и писать дневник.
Фух-х, записала, успела, теперь можно немного передохнуть и потом пойти заслуженно спать.
