Мы редко спрашиваем своих подопечных, за что они попали в колонию. Преступление совершено, наказание понесено, принесено ли покаяние – знает только Бог, а нам надо просто помочь человеку в трудной ситуации, не вдаваясь в лишние подробности. Однако, некоторые девчонки сами довольно легко рассказывают свои истории – а их достоверность при желании несложно уточнить по анкетам. И здесь мы видим, что нередко, увы, в отношении подростков торжествует не правосудие и справедливость, а некий формальный обезличенный подход, даже не пытающийся учитывать реальные обстоятельства совершенного и предшествующих событий. Например, нам не раз случалось встречать девочек, получавших условные срока за сравнительно незначительные проступки, которые впоследствии были пересмотрены на реальное лишение свободы по причине нарушения пробационерками правила о регулярных отметках в местной комиссии по делам несовершеннолетних; между тем часто эти нарушения были вызваны тем, например, что комиссия располагается в городе, девочка проживает в селе и не имеет средств регулярно ездить в город отмечаться. Таким образом, если de jure девочка несет наказание за нарушение статьи такой-то соответствующего кодекса, то de facto – за родителей, пропивающих все деньги в доме, за отсутствие рабочих мест на селе, за недостаточное образование и т.д. В итоге, вместо помощи оступившемуся человеку, его (а в нашем случае – ее) прогоняют через СИЗО и ВК (а если во время заключения подросток достигает совершеннолетия, то проходит и через взрослую колонию), что влечет за собой в лучшем случае – психотравму, а в худшем – полную деморализацию вкупе с повышением криминальной «квалификации», плюс пожизненное темное пятно в биографии, для сокрытия которого приходится постоянно врать. Разумеется, ничего подобного не могло бы произойти, участвуй в суде над ней социальный работник – ведь не секрет, что подросток, в значительно большей степени, чем взрослый, детерминирован средой, и имеет гораздо меньше точек опоры, внеположенных семье и ее ближайшему окружению/коллективу сиротского учреждения, и не столько суд и заключение, сколько грамотная социальная работа с окружением малолетнего правонарушителя могла бы принести реальные плоды в деле профилактики рецидивов. Воспитатели, родители и опекуны должны были бы по крайней мере разделять с подростком ответственность за его девиантное поведение, а то и нести ее бОльшую часть; на деле же они вообще иной раз не попадают в поле зрения следственно-судебного аппарата.
Но, конечно, далеко не все девчонки сидят «за пустяки». Впрочем, судите сами. Эту серию «Непраздных прогулок» мы составили из отчетов, содержащих описания преступлений и обстоятельств, предшествовавших заключению девочек.
Михаил Агафонов. «Мне бы самое главное – с сестрой повидаться»
Рая. С вокзала мы поехали на Смоленскую, прошлись по Арбату и по бульвару – я хотел завести Раю в Храм Христа Спасителя, благо сумок у нее не было – сдали в камеру хранения (а то в прошлые разы девчонок туда не пускали, потому что с баулами нельзя). Увы, храм, оказалось, открывается с 10, время было 8, Рая только устала и проголодалась. Мы нашли какой-то более-менее приличный общепит, поели и поболтали.
Папу Рая не видела, мать лишена родительских прав. Жила в общаге, ее четырнадцатилетняя сестра – от другого отца – живет в доме-интернате. Мать писала на зону, потом перестала. «Мне подружки написали, она от пьянства зрение потеряла и мужик какой-то ей руку сломал, а она к врачу не пошла и рука у нее отнялась. Я домой ехать боюсь, а в общаге я преступление совершила – как туда вернуться? Мне бы самое главное с сестрой повидаться, а когда я устроюсь – заберу ее из детдома. Мы переписывались с ней, но редко – то у нее конвертов не было, то у меня…» Преступление у Раи такое: в общаге стал к ним с подружкой приставать мужик, звал выпить. Девочки договорились с другом, что они мужика этого напоят, а он, друг, не то побьет его, не то ограбит, не то и то и другое одновременно. Так и вышло, в итоге Рая села на два года, друг, как рецидивист, – на десять.
Потом пошли в Детский мир, купили сестре плюшевую собаку и открытку «Любимой сестричке». Пошли на Красную площадь, но нас опять не пустили – готовились к 9-му мая. Зато посмотрели смену караула у Вечного огня, покатались на лифтах в ТЦ под Манежом, потом я отвез Раю на поезд. На прощание показала мне тетрадь, исписанную на память девчонками с зоны. Обычная тетрадь, у всех школьниц такие бывают.
Два с половиной года за отказ от психолога
В колонии, описывая Владу, сказали – на ней черный полушубок и норковая шапка. Учитывая, что прошлые девчонки частично выезжали из Москвы на «Невском экспрессе» с телевизорами в купе, да и вообще памятуя последние проблемы с посылками в ВК (вкратце: недавно центр «Содействие» возил туда гумпомощь – так некоторые, говорят – вполне приличные, – куртки были отвергнуты за немодность; я в это же время получил с полдесятка писем с чуть не многостраничными списками, что прислать – вплоть до банного халата), подумал я, что скоро девочки будут приезжать в золоте и мехах, но нет – шубка на Владе оказалась очень бедненькая, сверху застегнутая на булавку, а снизу зашитая, так что снималась и одевалась через голову.
А вот шапка и вправду отличная, очень старорежимная, купеческо-боярская какая-то, в виде опрокинутой трапеции.
Приехала Влада в самые крещенские морозы, поэтому гулять мы с ней не гуляли, все утро просидели в найденом мною круглосуточном заведении – многократно лучше МакДональдса при сравнимых ценах.
Влада кого-то убила. Год сидела на тюрьме, потом психологическая экспертиза дала заключение, что убийство было совершено в состоянии аффекта, а за это ответственность – только с 15 лет, Владе же было 14. Отпустили из зала суда, прокурор подал протест. Через полгода началось повторное рассмотрение, Влада отказалась проходить очередного психолога, поскандалила, в результате аффект сняли и дали два с половиной года. Учитывая, что к этому времени общий срок на тюрьме у нее был ровно два года, в ВК она просидела шесть месяцев, фактически, освободилась в колонию – «У меня было впечатление, что я передознусь воздухом! В тюрьме-то прогулки два часа в сутки, остальное – сиди в коробке»
Влада очень целеустремлена, точно знает, что будет делать. Дома – мама и отчим, проблем нет, ждут. Поступит в кулинарный техникум на повара: «Это так, переждать, пока судимость погасят. Зато когда выйду замуж – я буду уверена, смогу готовить не хуже мамы или свекрови. Муж не будет голодный и я не буду голодная». После снятия судимости и окончания кулинарного техникума – юридическое училище в крайцентре. «Я считаюсь из неполной семьи, мне учиться по льготам бесплатно. А я так и до адвоката доучиться смогу! Ты не думай, это не потому, что я сидела, я всегда хотела юристом стать».
В колонии на производство берут только после окончания восьмимесячного курса обучения в ПТУ, поэтому Влада за свои шесть месяцев на производство не попала и денег не заработала. «Хорошо, что есть люди, готовые помочь. Если честно, мне стыдно, а чего я могу сделать? У меня билет до города, оттуда до дома надо на автобусе, потом пересесть на другой – а на автобусы-то денег нет! Знаешь, я всегда стараюсь всем помогать. Я даже с парнем своим однажды поругалась: подала цыганам десять рублей, он мне: Ты что, дочка миллионера? А я: Как ты не понимаешь, ты кому-нибудь поможешь, а может его так спасешь от смерти! Я помню, маленькая была, включила как-то радио, а там передача «Облака», я запомнила. А вот теперь видишь, как совпало…» («Облака» – радиопередача для заключенных центра «Содействие», в тесном контакте с которым мы ведем Новооскольский проект).
На пальце татушка – я сначала думал, крест – нет, звездочка. «Это на тюрьме, по дурости. Мы себе все руки изрисовали, потом говорим – что это мы все рисуем, давайте бить. Я как вернулась домой, думала мне мама эти руки вообще оторвет…» Курит, за два с половиной часа общения выкурила сигарет пять-шесть. «Я сразу сказала, я как выйду – курить опять начну, потому что я не по своей воле бросила, а меня заставили. Терпеть не могу, когда заставляют!»
Произвела на меня Влада очень хорошее впечатление. Настолько, что я даже не возразил, когда она себе пива взяла – естественно, сам я с ней не пил и денег ей не давал, но никакой другой девчонке из тех, что видел, я и вовсе бы ничего такого не позволил. Ну, может еще Дуне мог бы разрешить, она тоже очень уверенное в себе впечатление производила. Где она теперь, Дуня?
Влада из тех девчонок, которые покрестились, когда мы ездили в Оскол. «У меня Бог в душе, я даже «Отче наш» не знаю. Но когда мне плохо – я молюсь своими словами, и сразу легче становится. Я раньше в церковь не могла ходить, не пускало что-то, давило. Однажды на Пасху зашла – так меня оттуда на скорой увезли. А покреститься хотела очень. Вот на зоне покрестилась, теперь не знаю как получится мне в церковь зайти. Батюшка у нас в селе такой… Как сказать… Очень богато живет, наверное, богаче всех. Нет, я не осуждаю, но…
А как мы тогда покрестились – у девчонок крестики у одних потемнели, у других позеленели, а у меня светлый-светлый». Удивительно, сколько одинаковых историй про невозможность войти в церковь я выслушал за полтора года прогулок. Надо брать себе в пару атеиста – уверует.
Обещала написать: «Это просто невежливо будет с моей стороны: вы мне тут помогаете, а я простого «спасибо» не напишу»! Но не написала…
Анна Пальчева. Мошенство
«Моя» сегодняшняя девочка оказалась мошенницей. Это первый такой случай в моей гулятельной практике. Остальные — все больше за грабеж.
Когда она мне сообщила, что отсидела три года за мошенничество и подделку документов, я ей не поверила. Как-то не клеилась она у меня — мрачная, неразговорчивая толстушка — с образом мошенницы. По моему представлению, это должны быть такие ушлые девицы, способные очаровать любого, стоит только ему на них глянуть.
Но когда она начала рассказывать, меня потрясли людская наивность и невероятная наглость вот таких вот подростков. Короче, у них с соседями был общий балкон, разделенный кирпичной перегородкой. Как-то раз сосед уехал из города на три месяца в Москву на заработки. В квартире осталась только его жена. Но она была немного не в себе, и милая девочка позвонила ее родственникам и попросила соседку забрать. Типа, ей одной плохо и все такое.
Затем они с подружкой пошли на китайский рынок и расклеили объявления о том, что сдается квартира на три месяца. Говорят, что сначала хотели сдать кавказцам, но струсили, потому как те могли потом их взгреть за такие дела. Не успели они уйти с рынка, обклеив его объявлениями, как бежит за ними китаец лет сорока. Я, говорит, готов въехать. Чем скорее, тем лучше.
Девчонки вклеили в паспорт соседки фото моей подопечной (три года назад, если не ошибаюсь, в ходу были еще паспорта старого образца). И документы подделали так, что, выходило, будто это ее квартира. Разумеется, если вчитываться в них, то можно было обнаружить подделку, но китайцу, который по-русски еле-еле, это было не под силу. Он въехал в квартиру.
Целую ночь девчонки его спаивали, чтобы он написал им расписку и выдал аванс за три месяца. Китаец сдался. А однажды они разобрали кирпичную перегородку на балконе, влезли в эту злосчастную квартиру и обчистили беднягу-китайца. Вынесли деньги, золото и т.д. На сумму 40 тысяч, по-моему, рублей. В общем, это самая крупная кража, о которой я слышала от «моих» девочек. Потом перешли обратно на свою часть балкона, заложили дыру, да так, что никто ничего не заметил!
При этом никто на этих лихих девиц в суд подавать не собирался. Китаец это дело стерпел (видимо, потому что сам жил в России полулегально). Настоящие хозяева квартиры пока не проявились. Но девицы проболтались какой-то своей подружке, а она их сдала в милицию. За то, что они однажды оклеветали ее.
В общем, моей подопечной дали три года, второй девчонке — на пару месяцев меньше, потому что ей еще не было шестнадцати.
Но каковы?!
Ходила она мрачная и все говорила, что боится ехать домой. Мол, мамка ей и так-то почти не писала, а тут в последнем письме и вовсе заявила ей, чтоб дочь дома даже и не появлялась. А податься ей, бедняге, больше некуда — один брат знать ее не хочет, другой в армии. Мы стояли на ушах, названивали в город, куда она ехала, пытаясь найти хоть кого-нибудь, кто бы смог ее там опекать.
На этом не закончилось. Я ее проводила, посадила, ручкой помахала – а от следующей девочки много интересного узнала про нее. Во-первых, оказалось, что вовсе она не такая уж бедная-несчастная, какую она из себя строила: мама, слава Богу, в прекрасных с нею отношениях, присылала ей бесконечные посылки и очень ее ждала. В общем, живут они теперь душа в душу.
Во-вторых, оказалось, что девица эта прислала в колонию письмо, где расписала, что ее взяли на работу в «Содействие». И теперь живет она в Москве и сама уже встречает девочек. Приезжайте, типа — увидимся! Тут-то я вспомнила, что она, и впрямь, просила ее сфотографировать говорящей по телефону в офисе. Выходит, она это фото и прислала в колонию как доказательство того, что ее взяли на работу. Вот как!
