В российских колониях содержится больше 11 тыс. подростков. Большинство из них — детдомовцы или дети из неблагополучных семей. Максимальный срок заключения для несовершеннолетнего — десять лет, но чаще всего речь идет об одном-трех годах, после отбытия которых подросток возвращается к прежним проблемам и прежним «друзьям», отягощенный еще и тюремным опытом. Чтобы удержаться на плаву после освобождения, ему нужна помощь, но какая? Наш корреспондент Кирилл МИЛОВИДОВ вместе с только что освободившейся из колонии девушкой отправился в ее родной городок, чтобы понять, в какую среду возвращаются вчерашние арестанты и с какими проблемами сталкиваются в новой старой жизни.
| СПРАВКА Сотрудники одной из старейших правозащитных организаций России — Центра содействия реформе уголовного правосудия — взаимодействуют с несколькими воспитательными колониями. Они регулярно встречаются с теми, кто скоро освобождается, и выясняют, что их ждет за воротами колонии. Для освобождающегося составляется памятка, где указано, куда нужно обратиться для оформления паспорта, устройства на работу и т. д., центр ведет переписку и с чиновниками по месту жительства подростка. Все это называется «социальное сопровождение». С 2004 года центру «Содействие» помогает Комиссия по церковной социальной деятельности при Епархиальном совете Москвы. |
«Мне все равно»
| По понятным причинам мы снимали Иру вполоборота – у девушки еще вся жизнь впереди |
Домой Ира (имена изменены) ехала транзитом через Москву: прямых маршрутов от колонии до ее дома нет. Я встречал ее на вокзале, имея на руках небольшое досье: проживает в Н-ской области, два года сидела за кражу, родители умерли, сестра сидит, в каком состоянии квартира — неизвестно. Ира успела закончить на свободе семь классов коррекционной школы. Что ждет ее дома, если она наткнется на безразличие местных чиновников, в то время как прежние приятели готовы принять ее в свою компанию? Тогда разорвать порочный круг «украл-сел-освободился-снова украл» вряд ли удастся.
Сотрудники московской Комиссии по церковной социальной деятельности уже четвертый год встречают освобождающихся девочек, кормят их, звонят родным, покупают недостающую одежду, показывают Москву, в том числе храмы, если девочка хочет — организуют крещение или исповедь, пытаются связать их с приходом по месту жительства. Обычно такой экскурсией девочки довольны, но Ира к достопримечательностям оказалась совершенно равнодушна. По дороге я честно пытаюсь наладить с ней контакт, но она отвечает коротко и сухо. Несколько раз предлагаю помочь нести вещи — она упорно отказывается и продолжает идти вперед, шаркая по земле розовыми шлепанцами. Не самая удобная обувь для прогулок, но Ире это почти не мешает — у них в колонии регулярно проходили соревнования по строевому шагу, и она, старшая в отряде, много тренировалась сама и тренировала других.
Мы побывали в зоопарке, на Красной площади, в «Макдоналдсе», в храме — и все. Ира не отказывалась никуда идти, но на все предложения отвечала: «Мне все равно».
В Москву Ира приехала в пять утра, а из Москвы поезд шел с другого вокзала в десять вечера. Сложно представить, что бы она делала вМоскве, если бы ее не встречал наш корреспондент. Потом ночь в сидячем вагоне – и вот Ира в родных местах! За время ее отсидки здесь многое изменилось, но вот ассортимент в магазине (на фото внизу), к сожалению, не изменился нисколько
Сестры
В Ирин городок мы приехали в пять утра. «Этот дом только строился, когда меня сажали, — показывает Ира. — А вон там, на кочегарке, работали мой отец и дед». У Иры шесть сестер, четыре более или менее устроены, а две непутевые. Прописаны все они в одной квартире. На самом деле здесь жили только Ира, сестра Аня (сейчас сидит) и отец. Но квартплата рассчитывается исходя из количества прописанных, так что долг составляет уже 40 тыс. рублей.
Пока Ира ходила к сестре искать ключи, соседи поведали мне, как накануне одна из непутевых сестер, Рая, пыталась вместе со своим другом залезть сюда по газовой трубе. Труба оторвалась, и пришлось вызывать аварийную службу. «Работать не хотят, хотят только пить каждый день», — замечает сосед.
Самая благополучная из сестер — старшая Даша. Ей 31 год, она замужем, у нее двое детей, работает поваром в детском саду. Даша помогает остальным сестрам, именно она похоронила отца. «Всем помогает, все на себе тащит, а муж — алкоголик и нигде не работает», — говорят соседи. В сестру Катю когда-то влюбился детдомовский мальчик. Он вырос, вышел из детдома и стал искать Катю, но безрезультатно. Уже потерял надежду, когда они случайно встретились в электричке. Сейчас у них двое детей, Катя работает на «спичке» — спичечной фабрике. Сестре Асе двадцать два года. У Аси свой дом, муж, недавно она родила и сейчас работает на ферме. И наконец, сестра Алина двадцати лет, у нее есть ребенок, но она не признается от кого. Она работает на «перчатке» (перчаточной фабрике). Алина, Даша и Ася согласны помочь сестре делать ремонт. Рая хочет с ней выпивать. Аня сидит за кражу. Если бы не алкоголь, которым Аня стала злоупотреблять после того, как ее парень спьяну убил их общего ребенка, кражи могло бы и не быть.
Ключи от своей квартиры Ира так и не нашла и отправилась жить к сестре. Назавтра нам предстояло отправиться по кабинетам: встать на учет в милиции, заручиться поддержкой отдела опеки и попечительства (чтоб ходатайствовали о списании долга за квартиру), оформить пенсию по потере кормильца, восстановить прописку (паспорт Ира получала в колонии, поэтому штампа о прописке в нем нет), понять, как бы доучиться в школе и встать на учет в бирже труда, а на «десерт» — узнать, может ли чем-либо помочь такая местная структура, как центр помощи семье и детям.
Бумажные тупики
Первым делом идем к участковому. Социальная реабилитация и профилактика преступлений оказывается короткой: «Жить где будешь? Трудоустраиваться собираешься? Давай, чтобы соседи не жаловались на твое поведение. Счастливо».
В отделе опеки и попечительства две тетечки за компьютерами удивленно смотрят на нас: «Так, и чего же ты от нас хочешь? Ты больше не несовершеннолетняя, мы вообще не должны тобой заниматься». Но я достаю все свои бумаги: из церковной комиссии, из центра «Содействие» и из журнала «Нескучный сад», — и вскоре удается договориться, что опека будет ходатайствовать о списании части долгов или снижении квартплаты, о том, чтобы взять Иру в ПТУ учиться на повара и даже платить ей стипендию, но только после окончания школы. Со школой пока неясно — там реорганизация, приходите через две недели. Еще мы узнаем, где находится пенсионный фонд и центр помощи семье и детям (по указанному адресу мы его не найдем), где миграционная служба. «Идите к ним, тоже напугайте их фотоаппаратом», — прощаются с нами соцработники.
Совет пригодился. В пенсионном фонде очередь, жарко и душно. Ира стоять в очереди не готова. Она уже вышла на улицу, когда я решил достать камеру. После нескольких вспышек рядом материализуется дама: «Здесь нельзя снимать!» Так я попадаю в кабинет директора. Директору на помощь прибегает тетенька, которая пять минут назад отсылала нас в другой кабинет, и вместе они начинают обсуждать, что можно сделать для Иры, которую я не без труда уговорил потерпеть еще пять минут.
Дамы так и сыпали словами — «свидетельство о смерти, трудовая книжка, доказать через суд потерю кормильца, справки о доходах отца». Говорили они в основном друг с другом, но, видимо придя к некоторому решению (я давно потерял нить беседы), спросили Иру, как же она раньше получала пенсию?
— Не знаю, я в колонии получала.
— Почему же вы сразу не сказали?
— Вы не спрашивали.
— Ну как же мы могли спросить, мы же не знали, что вы получали!
Теперь пенсионный фонд сам сделает запрос в колонию и сможет начать выплачивать пенсию.
На бирже труда все повторяется. Выясняется, что Ире в колонии не выдали документы, необходимые, чтобы встать на учет и получать пособие по безработице. Придется делать специальный запрос. Заниматься этим Ира должна сама.
Кто-то должен быть рядом
Итого Ире осталось запросить и дождаться как минимум двух справок из колонии, добраться до миграционной службы, найти центр помощи семьи и подождать реорганизации школы, чтобы окончить ее и поступить в ПТУ. Но Ира писать запросы и собирать справки не намерена. Она побаивается очередей и чиновников, с трудом понимает их язык и лишний раз никуда не пойдет. Сестра обещала попросить за нее начальство на своей «перчатке», а шить она еще в колонии научилась. Ира хочет выучиться на повара: в колонии ей понравилось печь хлеб. Но сейчас ей надо зарабатывать на еду, делать ремонт и покупать новую мебель. Хорошо, что сестры готовы ей помочь. Ведь по статистике 40% освободившихся из воспитательных колоний в течение первых трех лет после освобождения вновь совершают преступления — и, кажется, я начал понимать почему.
Мы не успели встретиться с настоятелем местного храма, отцом Сергием. По телефону батюшка выразил готовность поговорить с Ирой, если она придет на службу. Ира обещала посещать богослужения: ее крестили в колонии, но тогда она ничего особенного не почувствовала; вспоминает, что желающие креститься встали строем и священник их окропил.
На зоне подростки привыкают к четкому распорядку. Когда на вчерашнего отличника строевого шага наваливается свобода, важно, чтобы рядом оказался неравнодушный человек. Здесь не требуется сверхусилий: не надо брать их к себе домой или давать им денег, достаточно походить с ними по инстанциям. И если центр «Содействие» — один на всю страну, то православный храм есть почти в каждом городе, а в каждой епархии есть тюремные миссии.
Ирина история – еще не самый тяжелый случай. Слава Богу, что у девочки нашлись сестры, готовые ее поддержать, а у многих выпускников колоний никого из родных нет или же родственники оказываются совершенно несостоятельны в качестве воспитателей. Да и вокруг Иры много сомнительных старых друзей
«Тюремные батюшки, смело обращайтесь в приходы по месту освобождения ваших окормляемых! — призывает сотрудница московской Комиссии по церковной социальной деятельности Наталья Кузнецова-младшая, ответственная за работу с заключенными. –Также будет полезным написать рекомендательное письмо для местной общины. Даже в самом маленьком приходе найдутся один-два человека, которые могут этим заняться. Если о человеке кто-то печется, к нему начинают по-другому относиться. А если вы хотите помочь в нашей работе, обращайтесь к нам в комиссию: (495) 237-58-53, kuznez-riso@yandex.ru, turma@miloserdie.ru».
