Искры из глаз
Аська по новооскольксим меркам прямо столичная барышня: эскалатора не боится, от людей не шарахается и в негров пальцем не тыкает, курит с деловым видом, макияж вполе приличный — подчеркивает длиннющие ресницы. Глаза черные-пречерные, аж зрачков не видать. Улыбается мало: считает, что улыбка ей не идет. Говорит со специальной детской интонацией, которая встречается у некоторых кокетливых особ. Сама при этом малюююсенькая, мне едва по подмышку.
Ужасно общительная и живая, славная. О себе много рассказывает, и меня обо всем расспрашивает.
Первое, что поразило — ее срок. Два с половиной года. Почти весь этот срок Аська отсидела в СИЗО в Питере, а когда ей исполнилось 18, по этапу отправили в Новый Оскол. То есть в тот момент, когда ее отправляли, сроку у нее оставалось два месяца. Месяц из них она моталась ужасными зигзагами по тюрьмам через всю Россию, потом еще две недели сидела в карантине в Осколе, а потом уже ее «подняли», как у них выражаются, в зону. На восемь дней. После этого выпустили — срок вышел.
Так долго она сидела в СИЗО потому, что подельник подавал апелляции, и с момента ареста до вынесения окончательного приговора она, как положено, сидела в изоляторе.
Но в любом случае срок большой уж больно, подумалось мне… Я так-этак… «Разбой?» — «Вы что?! Меня с дества приучили, что чужое брать нельзя!» На косвенные вопросы не отвечает. Тогда я в лоб спросила. И так и села: убийство. Аська забила ногами взрослого человека. «Нет!» — я чуть не вскрикнула. Ан да.
Мама у Аси лишена родительских прав. Но Ася знала, где та живет, и бегала к ней из детдома. Как-то раз у мамы она познакомилась со своим будущим подельником. Тому нужно было освободить какую-то комнату в общежитии, а проживавший в ней человек наотрез отказывался выезжать. Так он с собой Аську прихватил, и…
«Я этого не хотела. Я вообще мало что помню. На меня ярость напала какая-то, аж искры из глаз сыпались. Вот я и видела одни только искры. Он как упал, я его по голове шпильками бить начала. Я обычно такая спокойная, все терплю (и действительно, девочка уравновешенная), и тут вдруг из меня начало все выходить, что накопилось. Раньше со мной такого не бывало. Но все же умер он, скорее всего, от удара подельника. А не от моего. Он так засопел, и стал задыхаться кровью….»
— «А тебе страшно было, когда ты поняла, что он умер?» — «Конечно!» — «А не жалко его?» — «Да нет, он противный такой был. Толстый! И старый, 1975 или 1976 года рождения» — «Он тебе не снится?» — «Не-а» — «А ты за него не молишься?» — «Нет, а зачем? Вон, бабушка моя — она молится, в церковь ходит. А все равно ничего не помогает. Вот и со мной не помогло»…
Путь исправления
«Я даже был знаком с одним отцеубийцей» — эта фраза моего друга потрясла меня когда-то. Поразила мысль о том, что за словом «отцеубийство» стоит что-то очень страшное, не человеческое. И не животное даже, а иное. Так вот, с недавних пор с отцеубийцей знакома и я.
Ее зовут Алла. Из своих 18 лет пять она провела за забором с колючей проволокой. Она тоже не очень-то похожа на новооскольских девиц: высокая, спортивно сложенная, с аккуратным «хвостиком» блондинка. Но самое главное — в лице. У нее взгляд другой: она уже точно решила, что не вернется туда, и знает, что для этого нужно. Она отличается от других девочек начинкой: в ней видно какое-то глубинное осознание вины. Это какие-то неуловимые вещи: в разговоре с одной сразу понимаешь, что казенная фраза про «встать на путь исправления» для нее — просто слова. А тут я поняла, что Алка этим живет. При этом, кстати, условно-досрочно ее не освободили. Все опять же из-за этого «пути исправления». Поздно встала на него, сказали. Но Алка не в обиде. Выпустили — и на том спасибо.
Она свалилась, как снег на голову. Про нее ни в «Содействии», ни в Комиссии никто ничего не знал. Спрашиваю: «Почему?» — «Я не хотела ни с кем знакомиться. Некоторые девки письма всем подряд пишут, просят помочь. А я просить не привыкла, неудобно как-то. Я решила сама себе на все заработать. У меня же пятый разряд швеи». — «Пятый?!» (Это самый высокий разряд, такие девочки попадаются редко) — «Ну да. Мне раскройщики давали выкройку, и я сама разрабатывала технологию, как сшивать. У меня уже рука набита, я раз попробую, второй — так-эдак, — и в итоге найду самый удобный и быстрый вариант. И потом уже девкам показывала, как шить».
За чаем мы с ней разговорились. Что, как. Едет к брату и бабушке, он ждет. Сказала, что платят ей пособие как сироте. Потом выясняется, что папу убила она сама. А мама с горя умерла через несколько месяцев после того, как Алку посадили. С отцом отношения всегда были отличные, говорит. Жили душа в душу — это ее выражение. Но он начал пить, и это ее страшно злило. Особенно, когда она сама выпивала. Училась она в кулинарном техникуме, но, скорее, не училась, а числилась — связалась с компанией, и загуляла. «Мама говорила: смотри, когда-нибудь угодишь за решетку! А я ее не слушала», — рассказывает Алка. Так вот, однажды отец пришел домой пьяный и злой, ему что-то не понравилось, и он стал ссориться с дочерью, драка была. Она его и убила. Не знаю, чем. Скрываться от милиции она и не пыталась.
«Чем заниматься-то собираешься?» — «Швеей пойду. У нас в городе ателье есть». Время приближалось к полудню, скоро поезд. Ей уже было не до чего: ни Красная площадь не нужна, ни Большой Каменный мост, ни метро. Она начинала заговариваться, все одно и то же: «Мамочки, как я поеду? Умереть хочется». Такая большая, взрослая даже — сердце сжималось, глядя на ее переживания. Позвонили брату, он пообещал ее встретить. Посадила на поезд, обнялись, уехала.
Ее беспокойство передалось мне. Вечером звонок с телефона ее брата. Беру трубку: «Алка! Доехала? Привет!» — «Это не Алка. Мы ее уже два часа ждем. Ее нет ни на вокзале, ни дома», — сказал Алкин брат. Неужели, думаю? Я ее ДРУГОЙ считала, взрослой и самостоятельной. А и она туда же — с поездов бегать. Обидно ужасно и жаль ее, глупую, стало.
Потом еще раз звонили, совсем поздно. Доехала!
Я звонила ей и после. Алки дома не было, брат подходил. Все, говорит, в порядке, сестра документы собирается оформлять и на работу устраиваться. Ничего нового, конечно, но все-таки. Не сбежала ведь!
Анна ПАЛЬЧЕВА
Хотите стать волонтером Комиссии по церковной социальной деятельности? Вам сюда!
