Девчонки, подлежащие «выгулу» обычно тихи, послушны и малоинициативны, гулять с ними просто. Однако, так бывает не всегда. Хотя самая распространенная сложность – это не характер, а обувь на высоком каблуке. В колонии она запрещена и, отправляясь после зоны на местный Новооскольский рынок накупить вещей в дорогу, девчонки не могут пройти мимо «шпилек», также как и мимо дичайших цветов косметики и блесток. В итоге обувь, на которую тратится иной раз значительная часть заработанного на производстве, моментально натирает отвыкшие ноги и девочка разучается ходить уже на пороге Курского вокзала.
Вторая опасность – спиртное. Зачастую (хотя, конечно, не всегда) пьянка была основным времяпрепровождением на воле и таким образом трезвость становится синонимом заключения, а алкоголь – свободы. Вообще-то, от зоны через базар до вокзала девочку сопровождает воспитательница, но тут уж идут в ход различные хитрости, а на крайний случай есть вагон-ресторан и случайные попутчики, готовые угостить.
Ночные возлияния в поезде на Москву приводят к разным неприятным случаям. Нам памятна девушка Алиса, которая подшофе поругалась в поезде с проводницей, и та ее высадила в Туле. Время было – конец октября, у девочки 50р. денег, летние вещи, абсолютное, разумеется, незнание дальнейшей дороги и билет на вечерний поезд из Москвы дальше в Поволжье… Наш доброволец – сама уже бабушка – дозвонилась до дорожной милиции в Туле и узнала, что милиционеры утром посадили девочку в электричку Тула-Серпухов. На этом ее следы теряются, уехала ли она и куда – неизвестно.
Если девочки едут группой, такие истории могут их сильно рассорить. Для примера приведем отчет:
Сегодня с NN встречали Клаву, Карину, Элю и Леру. Должны были быть Клава, Карина, Эля и Рая, но Рая в поезде подружилась с мальчиком, напилась, привела его знакомиться к остальным (у девчонок были разные вагоны), была ими прогнана и ехала отдельно; зато Лера оказалась сверхурочная – условно-досрочно освобожденная (УДО), видимо. В октябре должно было быть десять УДОшниц, а было восемь; про одну отсеянную девчонки рассказали, что в ее отряде (не у нее самой, а именно в ее отряде) пропали казенные ножницы, за это ей и отменили УДО. Может, Эля была вторая, неприехавшая со всеми.
Короче, милые девочки ничего нам не сказали про Раю, мы их принимали по счету, все сошлось и мы ушли. Потом, когда я начал разбираться, кого как зовут, было уже поздно. Они хором уверяли, что она со своим новым другом сама от нас сбежала, но, боюсь, если она всю ночь пила, то скорее всего просто выходила из вагона в последних рядах.
С Клавой я переписывался, может поэтому девчонки были гораздо открытее и веселее, чем обычно. Клава – балда: два с лишним года отсидела в колонии на швейном производстве и не научилась шить, штаны ей по фигуре подшивали подруги; впрочем, в школе она тоже, по собственному признанию, училась с трудом. Зато она сильнее всех выражала свой восторг и регулярно восклицала примерно так: «Как хорошо, что есть такие вот добрые люди, которые нам помогают, правда, девки?» «Да, да» – соглашались те. Обещала писать, как устроилась, но не пишет; девчонки (которые все про всех знают) говорят, что спивается…
Самая неулыбчивая – Эля, высокая, с какими-то шрамами в области рта, все время ходила, тесно обнявшись с Кариной. Карина маленькая, наоборот, очень смешливая.
С вокзала мы поехали к NN – поесть и приодеться. Вообще-то это строжайше запрещено всеми мыслимыми правилами техники безопасности – водить таких девочек к себе домой, но NN не боится и нарушает. Вообще она – молодец, не то что я: построила девчонок и помолилась с ними перед едой, подарила всем молитвословы и иконки. «Девочки, кто из вас любит стихи?» – все любят, оказалось, Пушкина. NN подарила им каких-то книжек еще. Потом мы дошли пешком по Арбату до Красной площади («Тебе не будет стыдно, если мы покурим? А у вас на улице курить можно?»), накупили сумок и резинок для волос, позадирали прохожих («Ой, какие штаны некраси-и-ивые!») сфотографировались, поставили свечек в Казанском соборе, перекусили в ГУМе наверху, пошли в Центр «Содействие».
В Центре, как полагается, девчонок анкетировали. Карина после этого совсем повесила нос, даже от чая отказалась: «Не люблю я вот это все – рассказывать там… У меня прям депрессия началась». Из Центра Клаву с Элей увели на вокзал, а мы с Лерой пошли провожать на другой Карину: Лере уезжать было совсем вечером. Нафотографировались, долго выбирали сувенир Карининой маме (в отличие от большинства девчонок Арина с родителями в хороших отношениях), в результате купили перчатки Эле и носки Карине, а маме, сказала К., она что-нибудь в облцентре купит. Девчонки плакали, расставаясь; оставшись без подруг, Эля заметно погрустнела и развеселить мне ее уже не удалось даже монорельсом. «Что – говорю – надоела тебе Москва, Эль?» «Да – отвечает – скорей бы уже домой».
Живет Эля не то отдельно, не то с папой, с мамой отношения не поддерживает. «Она мне писала несколько раз в колонию, но я не отвечала ей. Мириться не хочу».
Часто отношения, которые девочки заводят в поезде, на вокзале не прерываются. Вот, например, Зара:
С Зарой все как-то сразу не заладилось. Для начала поезд опоздал больше чем на час. Потом я ее не узнал (очень цивильно одета, совершенная москвичка), а проводница, вместо того, чтоб указать мне ее начала почему-то уверять, что была такая девочка но ушла, а когда – она, проводница, даже не знает. Наконец, все с платформы ушли и я Зару увидел, но – не одну. За ручку с молодым человеком и в явно противоречивых чувствах касательно моего появления.
Молодой человек, Рома, все время прощался. «Вот провожу в метро и уйду» – говорит. «Вот погуляем по Красной площади и уйду». «Ты только позвони – говорила ему Зара – я завтра домой приеду, буду ждать звонка».Так до самого конца ходили мы втроем.
Прошлись по Красной площади, посмотрели смену караула у огня, под строгим Роминым руководством Зара бросила монетку и загадала желание на нулевом километре и по Тверской на троллейбусе мы поехали в МакДональдс на Пушкинской.
«Не хотела бы я одеваться в таких магазинах» – говорит, глядя на витрины, Зара.
Рома: «Почему?»
Зара: «А тут одно колечко золотое стоит тысячу долларов! Я лучше себе латунное покрашу, всем скажу, что золотое».
Я говорю: «А ты, Зара, мусульманка?» – «Мусульманка» – «Так давай съездим на дефиле исламской моды?» – в тот день как раз было. Но не заинтересовалась.
Поели в МакДональдсе, поболтали – в основном с Ромой. Рома сам из Оскола, но в Москве бывает часто; зачем ездит – «Вам это будет неинтересно». Но вообще – говорит – Новый Оскол хороший город, криминала мало. Я спрашиваю – «Ты что ли по этой части?» – да, говорит. Заплатил за себя и за девочку, несмотря на мои протесты.
Потом пошли было по бульвару, но Зара натерла себе ногу – туфли на каблуках, отвыкла – и потеряла мобильность. Они сели на лавочку целоваться, я сбегал к метро за пластырем, потом вызвонили тетеньку из «Содействия» и, уже когда та пришла, Рома откланялся, а вскоре после – и я.
Но и само душевное состояние подопечных представляет иногда серьезную сложность. Завершим этот выпуск двумя отчетами, иллюстрирующими именно этот аспект:
Погоня
С Ниной, как почему-то последнее время стало нередко, встретились с огромным трудом. Предыдущую девочку, Наташу, нам вообще не удалось отловить на вокзале, поэтому я а)написал плакат «НИНА Д…ВА НОВЫЙ ОСКОЛ» и б)когда Нина прошла мимо меня на плакат не глядя (я ее заметил, но туфли у нее не розовые были, как почему-то мне сказали в колонии, и больно уверенно она, выйдя из поезда, ушла вдоль по платформе, а проводница тем временем, опять-таки, как обычно, «ходила ее звать» и вернулась нисчем, когда и Нина уже растворилась в вокзальной дали), побежал в вокзал и заказал голосовое объявление, что жду ее. Стою у справочной с плакатом своим, объясняю беспризорникам, что на нем написано и молюсь. Появляется Нина, я ей машу и плакатик повыше поднимаю, Нина с каменным лицом проходит мимо. Туфли не розовые и баулов нет, но типаж очень узнаваемый, я ж уже издали их вижу, которые из Нового Оскола… Стою дальше, удивляюсь про себя. Нина возвращается, я к ней подхожу, говорю – «Девушка, я не Вас встречаю?» – она молча и не оборачиваясь уходит. Возвращаюсь к справочной (объявление в результате я трижды заказывал), стою – мимо идет Нина. Я подхожу, девочка начинает от меня натурально убегать. Похоже на сцену из мелодрамы, я бегу за ней и в спину ее спрашиваю, она же не оборачиваясь отвечает. Еле объяснились, закончилась беседа в строгом соответствии с законами киножанра в неработающей кафешке на третьем полуэтаже Курского вокзала, оттуда спустились уже вместе. Но все время Нина со мной практически не разговаривала. Улыбнулась пару раз – когда похвалил ее за успехи в езде на эскалаторе и когда на Красной площади фотографировались: «Приеду к себе покажу им, где я была! Они там никогда в Москве небыли. Мне кажется, я не зря в Новый Оскол съездила» – Я: «Что, неужели понравилось?» Нина: «Нет, не понравилось…».
Впечатление осталось тяжелое. Шрам на щеке – не от пореза, скорее, может, как от окурка? Или татуировку сводила? Очень зажатая, постоянно что-то шепчет себе под нос. Одета очень плохо, а сама говорит «Я все свои вещи, всю одежду брать не стала, девчонкам отдала. Зачем мне?». Нелепая эта встреча с погоней… Провожал ее не я, другая наша девушка. С ней Нина была совсем другой – веселой, кокетливой и командирской немножко. Видимо, гендерные дела какие-то, или она на меня за встречу дулась.
Frustration на Покров
Я уже очень давно не имела дела с девочками. Может, поэтому все так вышло.
Из вагона на меня вывалилась бодрая девка в спортивном костюме и безумном макияже. Плюхнула на платформу огромный баул вещей: «Меня хотели из колонии сразу домой отправить. Но я сказала, чтоб через Москву. Хотелось столицу повидать»!
Я подхватываю суму и еле могу оторвать ее от грязного обледенелого асфальта. «Откуда у тебя все это?! — «Так я ж не знаю толком, что меня ждет. Я три года отсидела. Надо быть ко всему готовой».
Ковыляем в метро. Разговор по дороге: «Ты знаешь, тетенька, которая с тобой переписывалась, приехать не смогла. Она в больнице» — «Знаю, слыхала» — «А о чем же ты ей писала?» — «Ну, все как надо. Что раскаиваюсь, осознаю свою вину, встаю на путь исправления» — «А за что тебя?» — «За разбой. Мы с подельником потерпевшую чуть не убили. Ему восемь лет дали. Так и надо козлу! А мне хотели шесть дать. Но скостили как сироте».
Я не стала уточнять, как же это она так раскаивается, если, вроде, вовсе не раскаивается. Притащила ее в Покровский храм в Красном селе – как раз престол был. Она запросилась уходить после Евангелия. Я была рада, потому что боялась, что она меня еще раньше утащит.
Пошли в город.
Всю дорогу она тыкала в людей пальцем: «Нет, вы посмотрите на него – как он одет! Урод! Ну и люди у вас тут. А я-то думала, столица! Да у нас никто б так не оделся.» Я ей говорила, что так себя не ведут и в людей пальцем не тыкают и не обсуждают их так громко – без толку.
Ладно. Вышли на Красной площади. То да се. Смотрю, собор Василия Блаженного открыт. К нему подходят люди, шепчут что-то охранникам, и их пускают внутрь. Я тоже подхожу: «Мы на службу». Пропускают. И верно: там престол, но народу немного: разместиться просто негде. И служит Владыка Арсений, как раз приехал! Прошуршал мимо мантией – так близко, что можно было бы даже дыхнуть, и она б заколыхалась. Девочка была в восторге. Ну, думаю, не все так плохо. Глядишь, она еще оттает от положительных эмоций. Не тут то было!
Спускаемся в метро – там тетенька беременая милостыню просит. Я ей подаю. А девка моя как заорет: «Вы че, с ума сошли! да так ей и надо! Будет думать в другой раз!» Бедная нищенка чуть сквозь землю не провалилась. Я, если честно, тоже. Пытаюсь девку урезонить: «А если бы ты сама в такую ситуацию попала?» – «Да я б не попала! Я б лучше людей грабить пошла и на взрослую заехала, чем так вот!»
Но и это были еще цветочки. Я решила пройти по бульвару, сесть на трамвай и дальше кататься по Садовому. Но на полпути я поняла, что она меня по дороге просто съест: «Куда мы идем? Долго еще?» И еще я поняла, что страшно устала, что хочу просто развернуться и уйти. Ни с одной девочкой со мной еще такого не было. Я решила свернуть раньше с бульвара и выйти на Садовое в районе зоопарка. К нам подошла какая-то семейка: «Простите, как пройти на Патриаршие пруды?» Мы свернули с бульвара вместе, я была рада поговорить с кем-то «нормальным», просто отвлечься. Девочка из принципа пошла сзади и явно была недовольна тем, что я от нее отвлеклась. Когда наши попутчики свернули в переулок она крикнула им в след: «Ну и козлы!» – «Да почему козлы-то? Ты-то чем лучше?»
«Да, я лучше! Я к вам ехала, как стеклышко – не выпила ни разу, а мне предлагали. И тут с вами даже не курю! Я все думала, приеду в Москву! И вот она, эта ваша грязная вонючая Москва! Да лучше бы я домой сразу поехала! Люди у вас все беспардонные. Да и вы тоже – вы со мной ходить обязаны, а вы тут вон каких-то провожаете! куда мы вообще идем?! Ведите меня на вокзал! Да вы знаете, сколько из-за вас девок пропадает?! Вон, тут недавно одна не доехала до дома – вы ж ее должны были встречать!»
В общем, я сдала ее в «Содействие». Не выдержала буквально полтора часа до отъезда. Испугалась просто, что мы с ней тут же на улице друг другу в волосы вцепимся. Тогда она бы точно одержала верх.
Использованы отчеты Михаила Агафонова и Анны Пальчевой
