Он и жизнь свою посвятил помощи таким же беднякам, и умер в расцвете сил, спасая этих самых бедняков от эпидемии. Завидная и благородная судьба!
«Помни бедность и бедных»
Матвей Яковлевич Мудров родился в 1776 году в Вологде. Был сыном бедного священника, служившего при вологодском девичьем монастыре. Бедным настолько, что в доме Мудровых пользовались лучинами.
Матвей, однако же, намеревался пойти по стопам отца. Учился на богословском факультете вологодской семинарии – одной из самых либеральных в государстве.
Михаил Погодин вспоминал о посещении этого заведения: «Был в семинарии… Взглянул мимоходом на лавки, на коих ученики вырезали церкви, херувимов, стихи и проч. Провожатый профессор заметил: «Это ребятишки воплощают свои идеи»».
А на досуге вологодские семинаристы устраивали так называемые «концерты на воде».
Рассаживались по трем лодкам – в двух певцы, а в третьей духовой оркестр – и пускались в плавание по речке Вологде. В роли слушателей выступал весь город.
На старшем курсе Мудров ради заработка преподавал латынь двум дочерям штабс-лекаря Кирдана, тот дал рекомендацию своему старому товарищу, профессору анатомии и хирургии Московского университета. И уже по его ходатайству юношу перевели в старший класс университетской гимназии, откуда он и перешел на медицинский факультет.
В Москву Мудров прибыл с подарком, сделанным ему отцом, – медный нательный крест, фаянсовая чашка с отбитой ручкой и 25 копеек денег. Вручая этот незамысловатый дар, отец сказал ему: «Помни бедность и бедных, так и не позабудешь нас, отца с матерью, и утешишь».
Все это Матвей Яковлевич сохранил до самой смерти. А отцовское напутствие сделалось его девизом.
«Мы учились танцевать, не видя, как танцуют»
Университет был окончен сразу с двумя золотыми медалями. Не удивительно – Мудров был полностью сосредоточен на учебе. Однажды его однокурсник позвал Мудрова к себе в гости на обед. На что тот ответствовал: «Извините, я приехал сюда учиться, а не веселиться, побывав у вас, я должен побывать и у других приятелей, их же – много».
Исключение делалось только для заработка. Как-то раз студента-медика пригласили к юной Сонечке Чеботаревой, дочери университетского профессора. Лечил ее от оспы – и влюбился. А потом сыграли свадьбу.
Затем был Петербург, Медико-хирургическая академия, в которой молодой человек лечил матросов, получивших вдали от берега цингу. Свободное от службы время проводил на лекциях. Усвоенное в аудиториях сразу же реализовывал в больничных палатах. Собственно, в это время он и начал формироваться как врач.
«Мы учились танцевать, не видя, как танцуют», – повторял Мудров впоследствии, имея в виду свои университетские годы, а точнее, полное отсутствие лечебной практики.
Затем – посещение лекций в Берлине, затем в Гамбурге, в Вене, в Париже. Каждый раз – по какой-нибудь новой отрасли медицины. Вюрцбург, Бамберг, Ландсхут, Лейпциг, Дрезден. Акушерство, глазные болезни, гигиена, военно-полевая хирургия, военно-полевая терапия, кишечные эпидемии, диетика, физиология, анатомия.
Похоже, специализироваться он не собирался ни на чем вообще. Да при его воззрении на медицину это было и не очень нужно.
Лечат же не болезнь, а человека – так он считал. А значит, качественный врач должен знать все про все недуги.
Одновременно Мудров разрабатывает собственные технологии. Впервые в России он начал расспрашивать своих пациентов – до этого доктора ограничивались одним лишь осмотром. Он говорит: «Чтобы узнать болезнь подробно, нужно врачу допросить больного: когда болезнь его посетила в первый раз; в каких частях тела показала первые ему утеснения».
Мудров первым начинает составлять истории болезней – к концу жизни их насчитывается сорок объемистых томов. Лекарства, по возможности, старался не выписывать. А если что-нибудь и назначал, то лишь один-два препарата. Современники-врачи его за это презирали – в то время было модно готовить смеси из нескольких десятков медицинских средств.
«Горчичники, хреновники, шпанские мухи»
Оседлая жизнь наступила в 1808 году, когда Мудров явился в свою alma mater – Московский университет – уже не как студент, а в качестве ординарного профессора кафедры патологии и терапии. Впрочем, уже спустя четыре года тридцатишестилетний Матвей Яковлевич становится деканом медицинского факультета. В его полном распоряжении – университетская клиника.
Впоследствии на этой базе возникнет нынешний «Первый мед.» имени Сеченова. Среди его учеников – будущее светило Николай Иванович Пирогов.
Дальнейший административный рост в принципе невозможен, да и ни к чему – его привлекает медицина, а не хлопоты высокопоставленного управленца.
Можно сказать, что Матвей Яковлевич делает медицину, чуть ли не с нуля.
Матвей Яковлевич пишет: «Одно лечение прилично мужчинам, а другое женщинам, которые чувствительнее и слабее первых. Одно лечение потребно младенцу, другое мужу, третье старцу; одно девице, другое матери, третье женщине преклонных лет. Убавление питательных соков нужно людям, имеющим крепкие мышцы, прибавление же людям сухощавым и слабым. Бедным покой, добрая пища и средства крепительные, богатым труд, воздержание, средства очищающие».
Главное – все к месту и все в меру: «Пустить кровь: откуда, сколько, когда и для чего? Поставить горчичники, хреновники, шпанские мухи: где, каким образом и до какого действия? Трения, бани, ванны простые или лекарственные, обмывание лица, рук, ног, всего тела водою, уксусом, вином простым или виноградным; долго ли, с какими предосторожностями против простуды и чьими руками делать?»
Сейчас все эти рассуждения и рекомендации нам кажутся смешными. Но не надо забывать, что все это происходит более двухсот лет тому назад. Пушкин еще в лицей не поступил.
Огромное значение он уделял питанию, диете. Доходило до абсурда – для того, чтобы проверить правильность приготовления, пациенты присылали свои блюда доктору на пробу. Один из современников писал о Мудрове: «Нанесут к нему горшочков, мисочек, чашечек и всяких других посудин, которая со щами, которая с варенцом, то с ветчиной, либо с солониной, либо с тушеной рыбой, либо с тушеными грибами и проч. и бывало таких посылок до 7 – 10».
Кровопускание, пиявки – в крайних случаях: «Кровопускания, рвотные, слабительные и истовые при малых болезненных припадках и при начале болезни могут быть вредны; от них незначащая болезнь может сделаться важной; а в больших болезнях надобно беречь соки и кровь, чтобы больного достало до совершения болезни».
То есть, чтобы он не умер раньше, чем поправится.
«Медицина бедных и ремесленников»
Безусловно, у Матвея Яковлевича были пациенты из московской знати. Он даже попал в толстовскую «Войну и мир». Когда заболела Наташа Ростова, ей принялись вызывать докторов: «Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь».
Впрочем, даже в богатых домах Матвей Яковлевич умудрялся проявить чудеса милосердия. Случалось, что увидев, например, лакея в рваной обуви, не раздумывая, отдавал ему свой гонорар – дескать, купи себе новые сапоги, а то простудишься, лечи тебя потом.
Но основное время, отведенное на практику, он посвящает неимущим. И дело здесь не только в склонности к благотворительности – Мудров уверен, что именно так, излечивая бедняков, можно по настоящему двигать вперед науку. Он даже выделил целое направление – «Медицина бедных и ремесленников».
Одно дело – восстановить человека с помощью дорогостоящих микстур и совсем другое – с помощью травы, кореньев, сажи, воздуха – «ибо бедность их не позволяет покупать лекарств из аптек».
Мудров учил своих студентов: «Иногда лечи даром за счет будущей благодарности, или, как говорится, не из барыша, была бы слава хороша… ибо, кто человеколюбив и милосерд, тот есть истинный любитель и любимец науки».
В 1812 году Москва сгорает. Университет не исключение. Его нужно, по сути, отстраивать заново. Матвей Яковлевич жертвует на это большую часть личных сбережений, а взамен университетской библиотеки – тоже, к сожалению, сгоревшей – передает собственное книжное собрание и книжное собрание тестя.
Да, это, конечно, капля в море, но пример Мудрова выглядит упреком для властей и в результате на восстановительные работы ассигнуются большие средства из государственной казны. И медицинский факультет, и клиника при нем отстраиваются заново – можно сказать, на широкую ногу и в соответствии с последними достижениями прогресса.
Именно стараниями Матвея Яковлевича в Кремле начинает действовать церковь Иоанна Лествичника, расположенная под знаменитой колокольней Ивана Великого.
Не удивительно – ведь Церковь играла в жизни доктора огромнейшую роль. Вера и религия были важнейшей частью его каждодневной жизни. Один из современников писал: «Раз мне захотелось сходить ко всенощной к Николе Явленному, летом. При тишине в храме, отворенных дверях и окнах слышен был подъезд экипажа. Входит Матвей Яковлевич, у свечного ящика покупает большую свечу (так в рубль или и более) и сам, протискиваясь между народом, ставит эту свечу пред иконою в главном иконостасе, делает два-три поклона в землю и уезжает».
Годы, проведенные в вологодской семинарии, не прошли для Матвея Яковлевича даром.
«И падшего от оной жертвой своего усердия»
В 1829 году в Поволжье из Персии приходит холера. Мудрова назначают председателем комиссии по борьбе с этой эпидемией. Он едет в Саратов. Однако холера продолжает свирепствовать, и в 1831 году приходит в столицу. Мудров срочно выезжает в Петербург. Там он и умирает – заразившись холерой.
«Вестник естественных наук и медицины» публикует некролог: «Пока будет существовать Москва – имя Мудрова не придет в забвение».
Выдающееся медицинское светило и человека редкостной души хоронят на холерном кладбище, срочно устроенном на Выборгской стороне. Могила Матвея Яковлевича вскоре теряется среди других таких же скорбных холмиков.
И только в 1913 году историк Г.А.Колосов случайно обнаруживает на месте упраздненного к тому моменту кладбища плиту из темного гранита. А на плите – едва различимая надпись: «Под сим камнем погребено тело раба Божия Матвея Яковлевича Мудрова, старшего члена Медицинского Совета центральной холерной комиссии, доктора, профессора и директора Клинического института Московского университета, действительного статского советника и разных орденов кавалера, окончившего земное поприще свое после долговременного служения человечеству на христианском подвиге подавания помощи зараженным холерой в Петербурге и падшего от оной жертвой своего усердия».
