Тяжесть канистры с едой с каждым шагом таяла
16-летний москвич Эдуард Яковлев на фронт не попал – в начале войны он пошел на завод и стал сверловщиком. Это был тяжелый труд даже для взрослого мужчины. На заводе изготовлялись корпуса для снарядов «катюш», каждый весом около 25 кг.
«Снаряды смазывали специальной охлаждающей эмульсией – из-за соприкосновения с ней кожа у рабочих покрывалась фурункулами, – рассказывает внучка Эдуарда Николаевича и редактор нашего портала Ксения Татарникова. – Отработав смену, дедушка пешком возвращался домой через всю Москву, потому что транспорт почти не работал. Весь грязный, в незаживающей экземе, часто не раздеваясь, он валился на кровать и спал несколько часов, чтобы проснувшись, снова идти на завод.
Рабочим завода иногда выдавали немного подслащенного молока с сахарином. Дедушка называл его суфле, говорил, что на вкус оно напоминало растаявшее мороженое. Он часто приносил бутылку с молоком домой, чтобы вместе с младшими братьями сварить молочный кисель: крахмал из остатков клея, поллитра молока и пять литров воды. Это считалось праздничным угощением».
Когда Эдуарду Яковлеву исполнилось 18, он ушел добровольцем на войну. Окончил пехотное училище, затем участвовал в сражениях на передовой Западного фронта.
«Дедушка весело рассказывал, как однажды настал его черед идти за едой куда-то в тыл через опасный участок. Он взял на плечи канистру и где ползком, где перебежками, добрался до походной кухни. Заполнив канистру едой, пошел обратно. К его радости, тяжелая канистра, которая так давила на плечи, в какой-то момент пути стала казаться легче, и с каждым шагом ее тяжесть словно таяла.
Когда он дошел до своего окопа, где товарищи с нетерпением ждали обед, выяснилось, что канистру пробила пуля как раз на уровне спины – и все вытекло».
После войны Эдуард Николаевич Яковлев стал дипломатом.
Дед не любил говорить о войне
6-летний мальчик заходил в тихую темную комнату, где отдыхал его 70-летний дедушка. Забирался к нему на кровать – притискивался к стенке. И слушал истории деда, которые начинал вопросом: «Дед, почему у тебя голова похожа на хлебную корку?»
«У моего дедушки, Виктора Игнатьевича Федосеева, в голове был осколок от мины. Он был в длину сантиметров 5-7. Когда я трогал его за голову, ощущал на затылке небольшой выступ, какой бывает на буханке хлеба, сверху», – рассказывает Александр Иванов, бильд-редактор нашего портала.
Виктор Игнатьевич служил дивизионным инженером в гвардейской дивизии НКВД, занимался саперно-минерными работами, подрывами мостов, укреплениями, чертил карты местности. Во время Бухарестской операции, в 1944 году, он планировал пути через минные поля. Выезжал на фронт. Однажды попал под минометный обстрел. Тогда и был ранен и демобилизован.
Виктор Федосеев вызвался пойти на войну сам, хотя у него была бронь как у технического специалиста, он возглавлял секретное военное предприятие в Ярославле. Но отправился на фронт в составе Ярославской добровольческой дивизии, в звании майора НКВД (потом стал полковником).
«Дед не любил рассказывать о войне, но говорил, поддаваясь на мои уговоры. Рассказывал так, чтобы истории звучали не пугающе, а вдохновляюще. Может, думал: что интересно мальчику 6 лет? А вот – о том, как ходил со своим другом детства Петькой Паншиным за «языком». Это было в 1941 году под Старой Руссой, когда советские войска попали в котел. Добыли они «языка», допрашивали его – дед понимал и умел говорить не только по-русски».
Ордена Владимира Игнатьевича хранятся в деревянной шкатулке, которую он привез для жены с войны. Она была сделана из того же дерева, что и подставка для еще довоенной машинки «Зингер», хранящейся в семье Ивановых. Она до сих пор работает.
Бабушка не могла слышать звуков бомбежки
Давным-давно, когда арт-директор нашего портала Дмитрий Петров был еще школьником, он смотрел по телевизору документальную киноэпопею «Великая отечественная».
Он помнит, как его бабушка, Антонина Гордеевна Голых, убегала при этом в самую дальнюю комнату квартиры и просила убавить звук телевизора до минимума.
«Она не могла слышать вой пикирующих немецких бомбардировщиков Юнкерс Ю-87 «Штука», кадрами с которыми была богата украшена эта картина», – рассказывает Дмитрий.
Война застала семью его мамы в городе Николаев, на берегу Черного моря. Бабушку Тоню распределили туда после учебы в Ленинграде – работать на судостроительных верфях.
Город фашисты начали бомбить с первых минут войны. Дед был в тот момент в армии, женская часть семьи бросила все и на поезде поехала через все страну в эвакуацию.
«Немцы методично бомбили поезда и вокзалы. Люди выскакивали из вагонов и прятались, где придется. Например, под фанерными привокзальными торговыми лотками – правда, защищали они от бомб и пулеметов совсем неважно».
К счастью, семья в целости и сохранности добралась до Саратова, где и жила потом до конца Великой Отечественной войны.
Немец говорил им «Убегайте!» и стрелял в воздух
Дед нашего фотокорреспондента Павла Смертина, Владимир Васильевич Безденежных, прошел всю войну, дошел до Берлина. Служил в военном госпитале, потому что к строевой службе был не годен.
«Дед родился в 1901 году, на фронт пошел уже зрелым человеком. У него было больное сердце – и его взяли в госпиталь, хотя медобразования у него не было».
Владимир Васильевич был контужен на войне. И уже в мирное время потерял речь. Когда его внук Павел был готов к общению с дедом, тот ничего не мог ему рассказать.
«Но он строил для меня корабли и самолеты, в которых зажигались лампочки, двигались части. Это был трудоемкий и творческий труд. Фотоаппарат, который дед привез из Германии, был частью моих игрушек. Может, это как-то повлияло на выбор моего дальнейшего пути».
Мама Павла рассказывала сыну историю о своей коллеге по имени Любовь. Та в детстве жила в белорусской деревне, во время войны была маленькой девочкой.
«Немцы пришли и стали выполнять приказ – уничтожать деревню. Ходили по домам, искали спрятавшихся людей. Любовь со своими родными тоже пряталась, но немец их быстро нашел. Вывел всех на задний двор. И стал говорить им «Убегайте!», а сам стрелял в воздух из автомата. Так семья девочки спаслась».
Кресло-качалку бабушка больше никогда не покупала
У Егора Отрощенко, заместителя главного редактора нашего портала, дедушка был разведчиком.
За два года до начала войны, в 1939 году, Андрея Макаровича Отрощенко арестовали и пытались обвинить в шпионаже в пользу Англии. Но он ни в чем не сознавался, наоборот, доказывал, что не виновен – и его отпустили. Восстановили на службе и отправили вместе с семьей в Одессу – работать в контрразведывательных подразделениях.
«Бабуля мечтала где-то осесть, обзавестись домом, а не мотаться за дедулей, как это было до этого, – рассказывает Егор. – Символом домашнего уюта для нее была кресло-качалка, она о нем мечтала всю свою кочевую жизнь офицерской жены. Ее-то она и купила, как только семья поселилась в Одессе, так как решила, что они с дедулей в этом городе останутся навсегда».
Но началась война, оккупация города. Семью Андрей Макарович отправил в эвакуацию в Ташкент, а сам участвовал в обороне города, готовил его к отступлению, занимался контрразведкой. Уже готовясь уходить, он пришел домой и в труху из автомата разнес все вещи, которые там остались – чтобы они не достались врагу. В том числе и бабулино кресло-качалку.
«Дедуля отбыл из Одессы, как потом оказалось, последним катером. Все следующие за ним катера были уничтожены фашистами». За оборону Одессы Андрей Макарович получил орден Красной звезды.
Потом было много всего, наступила мирная жизнь. И у Отрощенок появился еще один дом. Но бабушка Егора уже больше никогда не покупала кресло-качалку.
Увидел немцев и крикнул: «Лаврушко!»
Военный врач Иван Репьев и фельдшер Александра Бирюкова воевали на Ленинградском фронте – там и познакомились. Рассказывать о войне не любили, отмахивались, говорит их внучка, корреспондент нашего портала Нина Кайшаури.
«Только в глубокой старости дедушка часто стал вспоминать один случай, который произошел во время операции «Искра» (прорыв блокады Ленинграда), – рассказывает Нина. – Военная часть стояла у реки, дедушка занимался ранеными, но зачем-то поднялся на берег.
С возвышенности увидел, что отряд немцев продвигается вперед и может отрезать советских солдат от воды. А чуть ниже располагалась минометная рота. Дедушка любил рассказывать, как он предупредил командира этой роты, а потом, оставаясь на возвышенности, направлял огонь, указывал дистанцию, чтобы минометчики попадали в цель».
После этого Ивана Петровича отметили орденом. Он гордился наградой, снова и снова вспоминал момент, когда увидел немцев и крикнул: «Лаврушко!» – такая была фамилия у командира минометчиков.
У Ивана была сестра, вдова с тремя детьми – они жили в Ленинграде. Потом кто-то из этих выросших детей говорил, что выжили они в блокаду только благодаря тому, что Иван Петрович и Александра Давыдовна делились с ними своими офицерскими пайками.
«Однажды, возвращаясь домой в свою обледеневшую квартиру, сестра дедушки услышала за дверью смех. Ее это поразило, она решила, что у нее что-то головой от голода.
Вошла и увидела Александру, мою бабушку: она что-то рассказывала детям, кормила их, дети смеялись. Сестра дедушки долго стояла на пороге и смотрела на эту картину».
Спастись, лежа под водой
Владимир Владимирович Фисейский, дедушка Анастасии Отрощенко, редактора просьб о помощи нашего портала, профессиональный военный, офицер и спортсмен. Начал военный путь с Финской войны, потом сражался на фронтах Великой Отечественной.
Анастасия рассказывает, что дедушка водил солдат в разведку. Однажды его отряд попал в окружение, шансов спастись почти не было. Но выход был найден – люди забрались в болото, прямо с головой, а дышали через соломинки, пока опасность не миновала.
А в 1943 году Владимир Владимирович был ранен под Витебском, когда в бою с превосходящими силами противника вдохновлял личным примером бойцов – шел впереди. Несмотря на ранение, поля боя не покинул.
После войны дедушка Анастасии несколько лет служил в Германии. Когда вышел в отставку, его пригласили стать проректором Первого мединститута – там он работал до глубокой старости.
Дедушка и бабушка по маминой линии, Виктор Федорович Ковальчук и Валентина Федjровна Гапоненко, были профессиональными певцами, служили в Большом театре. Во время войны ездили с концертами, чтобы поддерживать солдат. Также они защищали Москву. Именно от бабушки Анастасия впервые услышала слово «фугаска» – так называли зажигательные бомбы, которые фашисты сбрасывали на крыши домов, а москвичи их тушили.
«А бабушкины родители – мои прадедушка и пробабушка, Федор Петрович и Анастасия Григорьевна Гапоненко, были медиками, – рассказывает Анастасия. – Прадедушка – хирург, прабабушка – медестра. По возрасту их не должны были брать на фронт, но все их сыновья воевали, и они тоже пошли.
Дошли до Берлина. После победы отправились в Евпаторию – там надо было налаживать и восстанавливать санатории. Прожили там много лет».
Перестала верить в гадания, когда муж не вернулся с войны
Мария Лухманова ждала мужа Ивана с фронта. А в деревне Паданы в Карелии, где дома остались женщины и дети, появилась цыганка. К ней многие ходили погадать – это был единственный способ узнать, жив или нет муж, брат, сын. Пошла и Мария. Цыганка сказала, что ее Иван вернется с войны. Но он погиб в 1944 году в Литве. С тех пор бабушка редактора нашего портала Ирины Лухмановой не верила ни в какие гадания.
После войны начальник решил выселить Марию и двух ее сыновей из красивой и уютной комнаты, в которой они жили, в комнату похуже, а сам занять бабушкину. Комнату эту дали Ивану как специалисту по финансам еще до войны. Но он погиб на войне, семью защитить было некому.
«Бабушка сопротивлялась, но начальник победил, – рассказывает Ирина. – Тогда бабушка стала выбрасывать вещи прямо через окно – протестуя. Позже приснился ей сон, что Иван говорит ей: «Марусенька, ты потерпи еще немножко». Бабушка утешилась, переехала в плохую комнату и жила там спокойно.
У бабушки за печкой висела икона Богородицы, она перед ней тихонько молилась. Одна вырастила двоих сыновей хорошими, добрыми – Юрия и Анатолия, моего папу. Дядя Юра стал председателем колхоза в своей деревне, мы с ним на рыбалку ездили, а домой из сельсовета он шел по 2-3 часа – с каждым встречным обязательно что-то обсуждал, разговаривал. А папа уехал в Москву, на родину отца. Оба всю жизнь очень любили мать и всегда горевали о погибшем отце. Папа в день победы, да и иногда и просто, когда соберутся гости, пел свою любимую песню про журавлей, в которых превратились погибшие солдаты – «Мне кажется, порою, что солдаты»…».
Упавший с неба ученый
Запутаться в сетях для ловли рыбы в морских глубинах, упасть с неба, остаться в живых – и все это во время войны. Пережить такое выпало на долю дедушки Екатерины Загуляевой, видеокорреспондента нашего портала.
«Мой дедушка, Аркадий Иванович Трещев, был ученым, разрабатывал тралы – специальные сети для ловли рыбы, – рассказывает Екатерина. – Во время войны его призвали возглавить группу военных инженеров в ставке Ворошилова – тралить водоемы от мин после того, как Красная армия освобождала Европу от фашистов.
Однажды спецгруппа для выполнения такого задания летела к месту на самолете – на борту были люди и тралы. Что-то в самолете разладилось, случилась авиакатастрофа.
Дедушка сидел рядом с тралами, запутался в них и благодаря этому единственный остался жив».
Зеленая фуражка военного инженера и Данилов монастырь
В семье фандрайзера нашего портала Анастасии Маркиной хранится зеленая фуражка прадедушки со стороны отца – Сергея Борисовича Медекши, который воевал с первых дней войны и был военным инженером.
«Про деда все говорили, что он скромный, умный, смелый. Говорить о войне не любил, уклонялся. После войны работал на предприятиях оборонной промышленности и в Военном институте связи», – рассказывает Анастасия.
Бабушка и дедушка по маме Анастасии остались во время войны сиротами – их отцы пропали без вести.
«Дедушка Алексей Дмитриевич Огурцов своего папу он не знал – Дмитрий Огурцов погиб в самом начале войны, а запросы в архивы о его судьбе ничего не дали. Дедушка уже не помнит отчества своего отца. Зато помнит, как его отправили в детский приемник-распределитель при Даниловом монастыре.
Мы с мужем однажды привезли дедушку на службу в этот монастырь. Дед замер перед колокольней, долго озирался по сторонам, а потом стал рассказывать, как их, малолеток, держали на одном внутреннем дворе с зеками, которые шли по этапу в Сибирь. Страшно, говорит, было. Сидишь кучкой, а вокруг военные с собаками ходят, вроде как охраняют нас от тюремных.
«А что было потом?» – «Через стену перелез и сбежал» – «Тебе сколько было?! Лет 10? А как ты жил? Где?» Дедушка ничего не ответил и тихонечко пошел в храм».
Бабушка так и не узнала, как погиб ее отец
Красноармеец Василий Михайлович Олейник, прадед нашего корреспондента Александры Кузьмичевой, ушел на фронт в начале войны, но в октябре 1941 попал в плен под Симферополем.
«Информации о прадеде немного – только то, что удалось найти на ресурсе «Память народа». Оказалось, что он погиб в концлагере в Нижней Саксонии, – рассказывает Александра. – Бабушка Галина, его дочь, этого так и не узнала, не успела – умерла в 2007 году, хотя пыталась найти хоть что-то при жизни, подавала запросы. Все было засекречено до недавнего времени».
Самой Галине Васильевне было около 14 лет, когда началась война. И она очень хотела попасть на фронт санитаркой – даже прибавила себе два года, чтобы ее взяли учиться в техникум. Во время учебы она и другие студентки помогали на подсобных работах. К моменту окончания учебы Крым уже был освобожден от немцев, на фронт Галина так и не попала.
«Бабушку все звали Галиной, но родители назвали ее Ганной. Тогда метрики сгибались, «Г» попала на сгиб, стерлась. Паспорт ей дали на имя «Анна» – мать очень обиделась на дочь, что она поменяла имя, которое ей дали родители».
Еще один дедушка Александры, по маме, был художником. Звали его Геннадий Сысков.
«Когда началась война, ему было 18 лет. Он окончил пехотное училище, к концу войны был командиром минометного взвода. Умер от инфаркта, когда моей маме было пятнадцать. Он был инвалидом войны, но не из-за ранений, а из-за туберкулеза, которым заболел на фронте».
Геннадий поступил в художественное училище после войны, в 1948 году. Картин его сохранилось немного. Но до наших дней дошел автопортрет.
На войне очень страшно
Когда началась война, Василию Тимофеевичу Кожевникову, уроженцу Ртищевского района, было лет 13–14. Он рассказал своей внучке, корреспонденту нашего портала Наталье Волковой, единственную историю из своей военной биографии – после того, как она, семилетняя, вдруг заинтересовалась странным шрамом у деда на шее.
«Мы сидели с ним на крыльце дачи: я что-то говорила, а он подставлял мне большую голову – здоровое левое ухо и улыбался. Тогда я и увидела глубокий шрам – дедушка неловко повернулся».
Ваську на фронт не взяли. Старших братьев тоже – они были машинисты, гоняли поезда с продуктами, с боеприпасами ближе к линии фронта, а потом обратно – в тыл, с ранеными. Младшего они взяли помогать кочегару.
Составы постоянно бомбили. Но останавливаться было нельзя – важные грузы, да и смысла никакого.
«Дед рассказывал: «Едем мы, я в кочегарке лопатой машу, паровоз быстрее разгоняется, кругом – грохот, чад, огонь, свист! Где небо, где земля – непонятно. И кричу от страха, и плачу, и молюсь, и ругаюсь как старшие братья – все собираю от ужаса. А лопатой не перестаю махать, потому что не должен состав медленнее ехать. Слезы катятся, а руки туда-сюда».
В одну из бомбежек бомба попала в паровоз. Василия Тимофеевича ранило в шею. А после пятидесяти он начал глохнуть. Всегда говорил: «Ты не верь, Наташа, если говорят, что на войне не страшно. Врут».
