«Заботьтесь о сотрудниках, собирайте команду, структурируйте процессы, определите свою миссию» — такие советы дают руководителям современные книги по менеджменту. Удивительно, что именно так более 100 лет назад организовала самую масштабную в Российской Империи систему социальной помощи Великая княгиня Елизавета Федоровна.
Каким организатором и руководителем была будущая святая? Какими принципами руководствовалась?
1. Откликаться на боль
Помогать бедным в семье немецкой принцессы Эллы, будущей Великой княгини Елизаветы Федоровны, было принято. С детства она посещала бедных и больных вместе с родителями и бабушкой (английской королевой Викторией), была приучена к труду. К тому же, покровительницей рода дармштадской принцессы считалась Елизавета Тюрингенская, прославившаяся милосердием.
В России организаторский талант Елизаветы Федоровны ярко проявился в 1891 году, когда ее супруг Великий князь Сергей Александрович был назначен генерал-губернатором Москвы, а около 80 миллионов крестьян оказались на грани выживания из-за неурожая.
Благодаря авторитету Елизаветы Федоровны, возглавившей комитет по сбору средств в помощь голодающим, были получены фантастические суммы от частных лиц: графиня Сумарокова-Эльстон передала 50 тысяч рублей, граф Орлов-Давыдов — 30 тысяч (заметим, что тогда на тысячу рублей можно было купить 6000 буханок хлеба). Впрочем, приветствовались даже самые маленькие пожертвования, и всего было собрано 1 045 758 рублей 4 копейки.
Комитет не только собирал деньги, но и закупал продовольствие, распределял помощь на местах. Прозрачность и строгая отчетность сборов были для Елизаветы Федоровны крайне важны: чтобы москвичи видели, как тратятся средства, кампанию активно освещали газеты.
Главной заботой Великой княгини было дать нуждающимся «удочку, а не рыбу», поэтому она выступила с поддержкой кустарных промыслов. Домотканые холсты и сукно, вышитые полотенца и кружева, гончарные и деревянные изделия стали продавать в Москве и за рубеж. Группа делегатов от российской кустарной промышленности под покровительством Елизаветы Федоровны даже участвовала во Всемирной парижской выставке 1899 года!
Когда угроза голода отступила, Великая княгиня создала Елизаветинское общество, которое поддерживало бедных и больных. Также устраивались ясли и приюты, воспитанники которых впоследствии получали профессию.
Елизавета Федоровна старалась сделать помощь адресной, а сведения о нуждающихся и их потребностях собирала в том числе через приходы — ведь жизнь человека в дореволюционной России от рождения до смерти проходила на глазах у церковной общины. Число людей, получивших ту или иную помощь от организаций, в работе которых принимала участие Елизавета Федоровна (их было более 150), измерялось тысячами.
2. Развивать новые форматы
После гибели мужа от бомбы террориста в 1905 году Елизавета Федоровна решила полностью посвятить себя служению людям. «Я оставляю блестящий мир, но вместе со всеми вами я восхожу в более великий мир — в мир бедных и страдающих», — говорила она.
Из письма Елизаветы Федоровны императору Николаю II:
«Я хочу работать для Бога и в Боге, для страждущего человечества (…). Многие думают, что я взялась за дело, превосходящее мои возможности, — в действительности это не так, я крепка телом и духом и глубоко и абсолютно счастлива в вере…»
В это время Великая княгиня начинает свой самый сокровенный проект — Марфо-Мариинскую обитель милосердия, цели которой в уставе прописывает так: «Трудом сестер обители милосердия и иными возможными способами помогать в духе чистого христианства больным и бедным и оказывать помощь и утешение страждущим и находящимся в горе и скорби».
Понимая, что такой «монастырь в миру» вызовет вопросы и недоумения, Елизавета Федоровна провела своеобразную «пиар-кампанию», выпустив брошюру, рассказывающую о миссии обители.
Помимо «вечных» проблем голода и нищеты, Великая княгиня откликалась и на новые вызовы — например, занялась проблемой протезирования для солдат, получивших увечья во время Русско-Японской войны. В годы Первой мировой войны она взяла на себя покровительство над всеми учреждениями Красного Креста. Тогда по ее инициативе была создана передовая система мобильных рентгеновских аппаратов, которые развозили на автомобилях для обслуживания провинциальных лазаретов.
3. Не допускать выгорания
В основу Марфо-Мариинской обители была положена простая мысль, проверенная Великой княгиней в общении с множеством людей: «Никакой человек не может дать другим более, чем он имеет сам». Поэтому Елизавета Федоровна постоянно заботилась о «ресурсности» своих подчиненных.
Фундаментом всего была, конечно, молитва. Также поощрялось творчество: с насельницами, имевшими талант к живописи, занимался художник Павел Корин. Устраивались концерты, просветительские лекции.
Сестрам и воспитанникам детского приюта Великая княгиня регулярно давала отпуск, отправляя погостить в имения своих знатных знакомых. Чтобы сестры не простужались в холодное время года, между корпусами Обители были построены теплые переходы. Не практиковался здесь и строгий пост и чрезмерная аскеза.
4. Собирать профессионалов, давать им лучшие условия
Елизавета Федоровна старалась привлекать к своим проектам лучших профессионалов и создавать им комфортные условия для работы.
Известный фармацевт Франц Стокялло заведовал бесплатной аптекой на территории Обители. Под его руководством сестры изучали фармацевтику. На медицинских курсах для сестер лекции читали университетские профессора, в больнице Обители оперировали лучшие врачи Москвы: хирург Федор Рейн, доктор медицины Алексей Никитин, профессор Федор Березкин.
Из письма княгини Софьи Голицыной:
«Будут делать операцию в общине на Ордынке, там мне спокойнее, чем в какой-нибудь другой лечебнице».
Зарплату врачи Обители не получали, но Великая княгиня направила Совету министров прошение о наделении правами государственных служащих врачей, работающих в обительской амбулатории и в убежище для чахоточных женщин, а также заведующего аптекой. Прошение было удовлетворено.
5. Защищать подчиненных, отстаивать свои идеи
Завершая роспись Покровского храма Марфо-Мариинской обители, Михаил Нестеров обнаружил, что краска на центральной фреске «Путь ко Христу» вздулась и пошла пузырями — видимо, стену плохо загрунтовали. Всю работу надо было делать заново. Но как сообщить об этом заказчице?
Из воспоминаний художника:
«Она пришла радостная, оживлённая, приветливая. Обратилась ко мне со словами благодарности. Минута была не из лёгких. Я набрал воздуха в грудь, собрался с духом, и рассказал ей о беде с центральной фреской. Первую минуту Елизавета Фёдоровна была растеряна, а потом вдруг принялась меня утешать». В конце концов картинку переписали на медном листе.
Но необычные росписи понравились не всем: в обитель приехала комиссия во главе со знатоком церковного искусства славянофилом Федором Самариным. Великая княгиня, оберегая художника от возможной критики, пошла на встречу с ним одна. Самарин, как рассказала позже Великая княгиня, долго оставался в храме и был очень доволен: «Великосветские хулители были сконфужены и постарались поскорее отвезти строгого судью домой. С тех пор нападки на Нестерова прекратились».
6. Сохранять здоровую дистанцию
Елизавета Федоровна была, по воспоминаниям современников, добра и внимательна к тем, кто работал вместе с ней. Но она также выступала за дистанцию между руководителем и подчиненными, даже если речь шла о сестрах Марфо-Мариинской обители.
Она разделяла с сестрами молитву в домовой церкви и назначала приемные часы, в которые каждая могла «принести ей свои скорби и радости». Однако общую трапезу Елизавета Федоровна не посещала: «Я ем одна у себя дома, — писала она. — Меня это устраивает, и кроме того, надо держать некоторую дистанцию, хотя мы и живем вместе…»
При этом она не гнушалась никакой работой — помогала на операциях, ухаживала за туберкулезными больными, а ее походы на Хитров рынок для спасения беспризорных детей вызывали восхищение всей Москвы.
Из воспоминаний матушки Надежды (Зинаиды Бреннер) о жизни в Обители:
«Сестры у нас были всех званий и состояний: и княжны, и из деревни, и всем вначале — общее послушание, хоть княжна: полы мыть, посуду, картошку чистить — потом уж по уму-разуму определяли. Как-то картошку надо было перебирать, сестры заспорили, никому не хочется, — Матушка молча оделась и пошла сама. Тогда уж за ней все побежали».
7. Избегать лицемерия и двойных стандартов
«Я ненавижу лесть как опасный яд», — сказала как-то Елизавета Федоровна императору Николаю Второму. Но понимали это не все. Михаил Нестеров вспоминал единственный случай, когда видел Великую княгиню гневной.
В присутствии Государя намечалось освящение древнего храма святого Василия в Овруче (на территории современной Украины, — прим.ред.), отреставрированного Щусевым, и архитектор приглашал Елизавету Федоровну посетить торжества. Та сомневалась, полагая, что из-за наплыва паломников может не хватить на всех мест. «А.В. Щусев с амбициями человека власть имущего сказал: «Ну, Ваше Высочество, Вы только скажите — мы выгоним монахов из их келий и устроим Вас шикарно» Но не успел Алексей Викторович закончить фразу, как щеки Великой княгини стали алыми, глаза засверкали. Обычно такая сдержанная, она тогда резко сказала, что в Овруче она не будет. Она не хочет, чтобы ради нее выгоняли кого-либо из келий, что комфорт она знает с детства, жизнь во дворце знает». Разговор завершился на примиряющей ноте, но в Овруч Елизавета Федоровна так и не поехала.
Бывали и курьезы. Из воспоминаний сестры Надежды (Зинаиды Бреннер):
«Маленьких девочек одного приюта наставляли: «Войдет Великая княгиня, вы все хором: «Здравствуйте!» и — целуйте ручки». На следующий день Елисавета Феодоровна переступила порог и услышала хор детских голосов: «Здравствуйте! — и целуйте ручки!» И все крошки, как одна, выставили свои ручки — для поцелуя. Пряча за улыбками слезы, Великая княгиня перецеловала — все ручки. Утешила сконфуженную директрису».
8. Дисциплина, самоконтроль, постепенность
Заботясь о других, Елизавета Федоровна оставалась крайне требовательна к себе. Ее день был расписан по минутам, а эмоции она всегда держала под контролем. «Я предельно заполняю свой день, чтобы не давать волю чувствам», — отмечала преподобномученица в одном из писем. «Все она тщательно обдумывала, ни одной просьбы не забывала, и уже с 7 часов утра начинала свой трудовой день, целиком посвященный всевозможным хлопотам по устройству тех или иных дел. Все это делалось совершенно просто, без всякого желания, чтоб об этом знали или говорили, с явным отвращением ко всему показному и с единственной целью принести действительную пользу», — вспоминал Московский губернский предводитель дворянства Петр Базилевский.
В своем высоком положении Елизавета Федоровна видела прежде всего не привилегии, а ответственность. Из письма княгине Зинаиде Юсуповой от 5 января 1909 года:
«Мой крест — это счастье, успех, доброта и любовь других людей, наконец, все огромные радости, которые дает жизнь, тогда как для всех крест — это смерти, страдания, глубокие разочарования и жестокие жизненные испытания. Понимаете, именно с меня, кому много дано, много и спросится (…) Я жду, как обычно, что всё придет, всё устроится, — но ответственность…»
Несмотря на масштаб и успешность своей работы, Елизавета Федоровна считала, что «продвигаться вперед надо настолько медленно, чтобы казалось, что стоишь на месте». «Человек не должен смотреть сверху вниз, надо считать себя худшим из худших, — размышляла она в письме к императору Николаю Второму в 1910 году. — Мне часто казалось, что в этом есть какая-то ложь: стараться считать себя худшим из худших. Но это именно то, к чему мы должны прийти — с помощью Божией все возможно».
9. Полагаться на Волю Божию
Что чувствовала Елизавета Федоровна, когда над ее детищем нависла революционная угроза? В дошедших до нас письмах и дневниках прямых свидетельств об этом нет. Еще в 1905 году она писала Императору, что революция «может стать хронической». С самого начала она развивала в Российской Империи системную благотворительность, отдавая себе отчет о том, в какое время живет. Будущее она предавала в руки Господа.
Учреждения, созданные Елизаветой Федоровной, работали так четко, что могли обойтись и без нее. Главное детище — Марфо-Мариинская обитель — продолжала свое служение еще почти 10 лет после смерти основательницы, несмотря на хаос в стране.
Из письма Елизаветы Федоровны, апрель 2018 года:
«Я не в экзальтации, дорогой друг. Я просто уверена, что Бог, который карает, есть в то же время Бог, который любит.
Я недавно серьезно читала Библию, и если мы верим в огромную жертву Бога-Отца, отправившего Сына на смерть и Воскресение ради нас, мы почувствуем Святой Дух, освящающий наш путь, и наша радость станет непрерывной, если даже наши бедные человеческие сердца и суетный разум переживут моменты, которые кажутся ужасными.
Подумай о буре, в ней есть ряд величественных моментов и ряд ужасным; кто-то боится иметь укрытие, кто-то погибает, а некоторые широко открытыми глазами смотрят на величие Бога; разве это не подлинная картина настоящего времени?»
«Это было, — вспоминала графиня Олсуфьева, — последнее слово, сказанное так просто, как все в ее жизни».
***
После октябрьского переворота немецкое командование добилось у большевиков разрешения на выезд Елизаветы Федоровны в Германию. Она отказалась, не желая оставлять на произвол своих подопечных: «Я никому ничего дурного не делала. Мне нечего бояться».
На третий день Светлой Пасхи 1918 года Великую княгиню Елизавету Федоровну арестовали.
В своем последнем письме к сестрам Марфо-Мариинской обители она писала: «Сплотитесь и будьте как одна душа: все для Бога, — и скажите, как Иоанн Златоуст: «Слава Богу за всё»».
