О тете Шуре, о других жительницах волжской деревни рассказывает выставка «Своя лодка. Старухи о любви». Эта экспозиция стала четвертой на территории Учемского музея. В центре ее – история самого обычного человека, деревенской старухи на фоне ХХ века.
Рассказывать о жизни буднично, тихо, без эмоций
Деревня Учма стоит на самом берегу Волги, между Угличем и Мышкиным. Идешь насквозь по ее единственной улице и за деревянным необычным забором вдруг оказывается музей – Учемский музей истории Кассиановой пустыни и судьбы русской деревни.
Входишь внутрь и перед тобой на большой поляне стоят избы. Не новодел, не сайдинг и не профнастил, а настоящие деревенские дома из толстых бревен. Такие, в которых и сеновал, и зерно, и животные рядом. Собственно, лошади стоят и мирно жуют траву метрах в тридцати, прямо на территории музея, подтверждая первое ощущение – это все не имитация, не изображение, не создание 3D эффекта, а самая настоящая жизнь. Толкаешь тяжелую дверь и оказываешься внутри.
Дом не очень большой, наполнен гулом. Сначала каким-то маловразумительным – будто ты оказался в толпе людей, они что-то говорят, но слов не разобрать. Монотонные голоса звучат вокруг тебя и вроде бы что-то рассказывают.
Сразу вспомнилось, что тут, в Учме, был организован в 1930-е годы лагерный пункт НКВД – Волголаг. Жили в церквях, работали на строительстве дороги между Угличем и Рыбинском, молотами раскалывали каменные глыбы на одинаковые камни, из которых укладывали дорогу. И вот эти изможденные люди, если бы стали рассказывать о своей жизни, то, наверное, говорили был так – буднично, тихо, без эмоций, прокручивая свою жизнь как будто в записи.
Учемские старухи, которым посвящена экспозиция, не были арестованы, не сидели, не укладывали дорогу, но по большому счету их жизнь ненамного отличалась от жизни заключенных.
Тот же абсолютно надрывный труд – плугом ли они пахали землю или ходили за рыбой, или работали на заводе, то же бесправие и те же загнанные внутрь эмоции, сил на которые уже не осталось.
Ты стоишь в этом доме, вслушиваешься в записи, и вдруг начинаешь различать отдельные слова, которые складываются в истории.
Окно, сани, самогонный аппарат
Первая героиня, с которой мы знакомимся, Екатерина Васильевна Кокорева. На момент интервью ей было уже 90 лет. Сирота, с раннего детства воспитывалась в детском доме. Во время войны делала снаряды на Куйбышевском заводе в Сызрани. В 1949 году завербовалась грузчиком во Владивосток, в 27 лет вышла замуж за моряка.
Вместе с мужем приехала в Учму, родила двоих сыновей. Работала на износ в колхозе, была единственной из жительниц Учмы, пахавшей пароконным плугом. После смерти мужа прожила больше 35 лет. Когда полностью ослепла и у нее отказали ноги, согласилась переехать к сыну в город, там прожила еще три года.
Дом, в котором мы находимся, визуально поделен на закутки-комнатки, в каждой «живет» героиня – старуха, рассказывающая свою историю. Ты приходишь к ней «в гости», садишься на лавку и слушаешь. На стенах висят фотографии, рядом стоят значимые для героини предметы. Истории вещей вплетены в историю жизни героини.
Закуток Екатерины Васильевны отделяется от общего пространства окном с занавеской, если внимательно присмотреться, видно, что сделана она из бинта. А героиня говорит:
«Он меня замуж взял. Еще я смеялась: так ведь я нищая, у меня ничего нет. Он говорит: и я нищий. Вот мы два нищих и будем жить… А я взяла бинт вот такой широкий и связала занавесочку. Все поприличней».
Рядом с окном – сани. Старые, деревянные. Тоже неслучайная деталь в рассказе героини. Муж выпивал, приходилось тащить его, пьяного, домой на санях: «Я за ним не пойду, пускай валяется. Я устала так, что еле ноги принесла. Да еще дома надо делать: коровам стоит, теленок. Не пойду… Его везут, а он лежит на санках и командует: так держать, полный вперед!»
На столике стоит самогонный аппарат. Екатерина Васильевна гнала самогон для себя, для семьи, иногда угощали гостей. «Все мужчины в деревне молодые умерли. А от чего? От водки… Я про себя так скажу: я выпиваю. Я и до сих пор стопку выпью, и две. Так мне 90 лет. И раньше выпивали мы: работали, спаяем – выпьем. А на работу мы идем, мы свое дело делали и знали».
Гармонь и подковы
Работали, работали, работали страшно и тяжело – в колхозе, на огороде, в рыболовецкой артели. Работа забирала человека всего, почти без остатка. Но по-другому и не мыслили они жизни.
Повезло тем, кому удалось паспорт получить. Потому что паспортизация в Учме произошла в 1979 году. А до этого никуда ты отсюда и уехать не мог. Сидел – в лодке, которая несла тебя по жизни, и не надеялся с нее сойти.
Капитолине Александровне Волченковой на момент интервью было 75 лет. Ей как раз повезло – мать выхлопотала ей паспорт в 1954 году. А до этого – закончила семилетку в Учме, хотела учиться в техникуме, но заболела мать, пришлось зарабатывать.
В 14 лет стала лаборанткой на молокозаводе, трудилась без документов, «по договоренности». Когда появился паспорт, уехала работать в Рыбинск – сначала на бетонный завод, потом на приборостроительный. Работала шлифовальщицей и токарем. А после декрета стала полировщицей оптики на заводе. Живет в Рыбинске, летом приезжает в Учму.
В ее закутке обращают на себя внимание два предмета – подковы и гармонь. Подковы – это история любви. В юности она полюбила Михаила, они «проходили» три года, а любовь осталась на всю жизнь. Он был хулиган. Учил лошадь ходить по ступеням, а однажды привел ее в сельский клуб на Святки.
На лошади провожал Миша Капитолину до дома, в конце концов, лошадь сама уже знала, куда надо идти – заворачивала за нужное крылечко. А люди смеялись: «понятно, куда Мишка ходит!»
Но мама была против брака с Михаилом, Борис казался ей более подходящим кандидатом. Капитолина любила ходить на «беседы», где пели песни и танцевали. Ты сидишь в ее маленьком закутке, а она вспоминает: «молодежь в середине гуляет, подолы широкие, кружатся».
Борис играл там. Капитолина спорить не стала, вышла замуж за Бориса. И со старых фотографий смотрит на тебя семья – он, она, дети, и в руках неизменная гармонь.
Старуха заканчивает свой рассказ и начинает заново, запись закольцована, и тебя затягивает этот голос. История вроде бы бедна событиями, но ты не хочешь уходить, все слушаешь и слушаешь монотонную речь.
Позже я спрошу у Елены Наумовой, создателя и всего музея, и выставки, о том, почему так неэмоционально звучат голоса старух.
«Я думаю, прежде, чем они рассказали о своей жизни мне, они много раз думали и говорили об этом внутри себя. Они задумывались и искали ответы на вопросы. Не было принято высказывать обиды вслух, общаться и говорить о чем-то личном, но внутри они проговаривали это много раз».
Миска и две ложки
Василий Смирнов – создатель (вместе с Еленой Наумовой) музея поставил рядом с домом за несколько дней до открытия экспозиции огромные качели – большую лодку. Название «Своя лодка» стало вполне материальным.
В этой лодке можно качаться, но из нее почти невозможно выбраться. Сойти удается только тогда, когда она остановилась, но остановиться она может только сама, находясь внутри, ты ничего не можешь с этим сделать, только ждать.
И вот снова ты заглядываешь к старухе, заходишь к ней почти бесцеремонно и слушаешь. В какой-то момент становится даже стыдно, как будто ты грубо врываешься в чужой мир, но эмоциональная бедность героини делает рассказ отдельным от его автора. Как если бы она стала пересказывать пушкинскую «Метель».
Они жили своей жизнью, работали с утра до вечера, детей воспитывали, хоронили мужей – у всех, кроме одной героини, мужья умерли на много десятилетий раньше их самих, – жили вдовами, покупали продукты в местном магазине, выращивали картошку.
Они сидели в лодке, которую не могли остановить. Оставалось только ждать, когда она остановится сама.
Лидия Петровна Смирнова родилась в Мологе, на момент интервью ей было 84 года. В годовалом возрасте ее перевезли в Учму, так как их родные земли затопили. Лидия Петровна получила лишь начальное образование, но считалась самой грамотной в деревне. Помогала соседкам писать письма.
И писала сама письма «незнакомцам» – молодым военным, а они писали ей. Вышла замуж за первого, кто к ней приехал. Но фотографии других хранила всю жизнь.
Работала в рыболовецкой артели «Красная Учма» с 18 лет. Молодой муж сразу после свадьбы уехал на несколько лет на геологоразведку в Магаданскую область. Когда муж вернулся, она отдала ему свое место в рыболовецкой артели, чтобы он смог остаться в Учме.
В память об этом на стене висит рыболовецкий фартук. После они работали вместе в колхозе, вырастили двоих сыновей. Один из них, Василий Смирнов, основал Учемский музей.
Муж называл ее ласково «Лидуха», сравнивал ее с Аленкой на обертке шоколадки: «почти до смерти говорил: это ты, это ты такая». Про Лидию Петровну в деревне говорили: «ты единственная смогла мужа до старости дотянуть», он дожил до 79 лет (большинство мужчин в деревне умирало в возрасте 40-60 лет).
На полке в закутке у Лидии Петровны стоит миска, а в ней две ложки. Муж и жена всю жизнь ели из одной миски, они говорили, что если так делать, то на том свете встретишься.
Так, переходя из одного закутка в другой, ты наполняешься этими рассказами, мыслями, подавленными чувствами. А была ли у них, этих старух, любовь? – думаешь про себя. А потом начинаешь сам с собой говорить о том, что же такое любовь. И не находишь ответа. Несомненно одно – она существует!
Открытием экспозиции Учемский музей завершил сезон 2018 года, Елена Наумова и Василий Смирнов ждут гостей будущей весной.
Фото: Анна Гальперина
