Приезд
Рязанская воспитательная колония, в которую мы пoехали 30 июня, находится в старинном селе Льгово, на берегу Оки.. Когда-то здесь был Ольгин монастырь, основанный около 1220 г. в кн. Рязанским Ингварем Игоревичем. Цель поездки мы представляли как знакомство с людьми, с их отношением к вере и Богу. Нам надо было узнать, какая помощь понадобится после выхода на волю, и чем мы сможем им помочь. Для этого мы привезли анкеты, которые собирались раздать по отрядам. Была и еще одна задача – изучить опыт работы реабилитационного центра, организованного при колонии, для использования его в перспективе при создании аналогичных центров под эгидой Русской Православной Церкви. Но для нас это начинание новое, и опыта работы пока нет. В Рязанской колонии реабилитационный центр создан и существует при поддержке Центра «Перспектива» – одного из социальных проектов Германского благотворительного общественно-полезного объединения граждан Ruslandhlife e. V. (Помощь России). И мы приехали посмотреть, как он устроен и работает.
День нашего приезда выдался жарким и ярким. В коридорах административного здания стояла прохлада, и пахло бумажными архивами. Через открытые двери врывалось раскаленное солнце, и тут же охлаждалось темнотой коридора.
Встретил нас начальник колонии подполковник внутренней службы Александр Анатольевич Давыдов в своем кабинете, под российским стягом и гипсовым гербом. Александр Анатольевич обрадовался такому начинанию со стороны Православной Церкви и рассказал, что в колонии все время пытаются помочь разные не православные христианские организации. Вот и сегодня будет концерт представителей баптисткой церкви в клубе. А девицы, конечно не пропустят такое зрелище.
Нельзя сказать, что во время концерта девчонки сидели, затаив дыхание
Света больше походила на доброжелательную стюардессу, чем на строгого работника режимного учреждения. Да и дежурный, который нас встречал в проходной, напоминал Иван-царевича. Но порядок прохода на зону, оказался достаточно строг, и никакие шутки не могли сбить суровость и серьезность с этой процедуры. Надо: сдать паспорта, телефоны, проверить фотоаппарат, получить временный пропуск, затем получить инструкции — как себя можно и нельзя вести на территории колонии, что можно и нельзя фотографировать. Mеня поразили строгость и ответственность с которой подходят здесь к вопросу режима, хотя это уже не первая колония, в которой я побывала. Из-за стекла в проходной спрашивают вежливо, но настойчиво: «Запрещенные предметы есть? Ножи, пилки, маникюрные ножницы…». Затем выдают тонкую бумажку-пропуск, а твой паспорт и телефон исчезают в темноте маленького оконца. Мы идем всегда впереди. За нами закрывают одну за другой тяжелые решетчатые двери.
Пионерлагерь
И вот мы, наконец, оказались на залитом солнцем плацу колонии. Первое, что видим — храм, освященный в честь иконы Божией Mатери «Умягчение злых сердец». Построен он стараниями администрации, местного священства и, конечно, самих заключенных. Освящен осенью 2002 года. С тех пор в колонии по воскресным дням служится Литургия, на которой бывает много причастников, очень часто крестят, для этого в храме устроен настоящий баптистерий, празднуют Рождество и Пасху.
И может быть та необычная спокойная, пионерлагерная атмосфера, которая так меня удивила в колонии, существует благодаря храму, согревающему страждущие души даже просто тем, что он есть.
Тем временем во дворе колонии течет повседневная жизнь. Вот лошадь привезла капусту на кухню. Под присмотром сотрудника, одна из «девок», (так сами себя называют заключенные), разгружает телегу. В углу старого сарая сушится однообразное белье-форма. На скамейках под солнцем разложены для просушивания зимние куртки. Кто-то с бесшабашным криком промчался в дверь барака. Сонная девица, в переделанной по последней моде кустарным способом форме: отрезанной выше пупа, бирюзовой футболке и в вишневой, спущенной на бедра юбке, лениво поплелась в ту же дверь, едва завидев нас. По дороге в барак, где Наталья Николаевна Кузнецова, руководителя направления по работе с освобождающимися из мест лишения свободы в нашей Комиссии, должна была встретиться с первым отрядом и рассказать им про нас и цель нашего приезда, Света, наша провожатая, рассказывала нам о себе. Она юрист по образованию. Никогда не думала, что будет работать в таком месте, но вот уже семь лет прошло, а она все работает. Когда-то была воспитателем отряда. Теперь отвечает за реабилитационный центр. Я спрашиваю: «Вы любите свою работу?». И она сразу, и без сомнения отвечает: «Очень».
Колония небольшая — здесь сидит немногим более 300 девочек из Московской, Ярославской областей, Башкиртостана, Коми, но больше всего – из Свердловской области. Сидят они до 18 лет. Затем их переводят на взрослую зону, где гораздо страшнее и все «по взрослому». Несмотря на это, у девочек бытует миф, что на «взрослой» лучше. Романтика? Детская глупость? Сотрудники говорят, что часто получают письма с взрослой зоны — как там плохо и как в колонии было хорошо.
О странностях любви
— Они же дети. Ничего не понимают. Им сказки рассказывают, а они верят. Глупые, — с сочувствием рассказывает Света. — Конечно, мы стараемся додерживать до 21 года у нас. Ну… Как бы вам сказать… Что бы не испортились.— Света старается подобрать нужные, необидные для своих подопечных, слова. — Даже специальное отделение у нас есть. Там режим как на «взрослой», но живут они у нас. Девчонки могут сами решать идти им на «взрослую», или прейти в это специальное отделение. И если, не было взысканий и поведение примерное, мы оставляем. У них есть перспектива УДО (условно-досрочного освобождения). И у нас, почти всегда, те, кто ждут суда по УДО, получают освобождение.
Заходим в барак. Чисто. Жизнь кипит. Воспитатель отряда, милая с очаровательной, стеснительной улыбкой женщина, волнуется — что бы все было «прилично», одергивает девиц, если появляются не по форме, —«Опозориться хочешь? Ну-ка, юбку поправь. Это не парни приехали!» — и дает поручения всех собрать.. Крики старшей отряда: «Че сказала! Давай быстро!»
Пока организационная неразбериха, пользуюсь случаем, прошу рассказать, что больше всего запало в душу за время работы воспитателем. Какую-нибудь историю добрую.
— Да… Это раньше можно было добрые истории рассказывать. А теперь они такие к нам приходят! Сейчас очень развращенные дети стали поступать. Они иной раз такое знают, что мы не знаем. Что говорить, с девяти лет половой жизнью живут. Тут уж, какие истории…
— Но вы же их за что-то любите? — Спрашиваю я «в лоб».
Чувствую, попала в самое затаенное. Об этих вещах в таких профессиях не принято говорить. Слишком личное и дорогое. Не объяснишь, а только обесценишь словами.
Помолчала воспитатель, а потом улыбнулась такой чудесной улыбкой, что сразу понятно — любит. И сама не знает за что. — Ну что рассказать…— Все-таки, решилась. — Вот недавно письмо получила от девочки одной. Сама она из под Перми. Из деревни. По сути, сидит за отчима своего. Отец пил и сидит. Мать пьет. Завела себе мужика. Мужик и так и сяк подбирался к ней — ну, сами понимаете зачем. Она матери жаловалась — мать не верит, бьет. Из дома бегала. Ну что ты будешь делать! А раз стоит она на кухне и режет салат. Нож в руке. Мужик этот, отчим, опять за свое. Она его уговорами, отбивалась, да сама не поняла, как так получилось. Пырнула этим ножом. Насмерть. Потом уже, раскаивалась. Говорила, что надо было как то по-другому… А что уже сделаешь? Вот и попала сюда. Как-то прилепилась она ко мне. Делилась всем.
— А как сейчас дела у нее? Что пишет?
— Да слава Богу. Пишет, парня нашла. Скоро женятся. Я ей еще в колонии говорила: «Наташ! Только не сидевшего, только не сидевшего!». Вот пишет, что он не сидел. Успокаивает. А так, разное бывает. Вот помню, когда я только пришла работать, меня поразила одна девчонка. Там темная какая-то история была… Тетя на нее давление оказывала, или подстрекала… Зачем, так никто и не выяснил. Но, вот результат — убила она и отца и мать. Когда осознала, что сделала, лучше бы рассудка лишилась. Такой кошмар был!
Дети
Вот всех собирали в комнате отдыха. Нас слушать. Наконец расселись. Смотрю на лица. — непростые глаза. Наверное, непростые судьбы. Слушают внимательно. Но, многие смотрят с сарказмом. Мол, видели мы таких. Наталья Николаевна рассказывает о нас, нашем начинании, и о том, как мы можем им помочь.
В Комиссии, конечно, давно помогали заключенным. Ведется работа по сопровождению: освободившихся девочек встречают на вокзале в Москве, и гуляют с ними по городу до следующего поезда, который повезет их домой. Ведь для таких «транзитных» девиц в Москве на вокзале таиться очень много опасностей. И конечно все понимают, как важно формировать для них нормальный круг общения дома. Часто приходилось Наталье Николаевне слышать от них: «Боюсь свалиться в прежнее». Возвращаться им приходится в привычную среду, которая и стала в их жизни роковой. Или приходиться ехать туда, где вообще никто не ждет. Например, если человек из детского дома и едет на государственное жилье. Тогда работники Комиссии связываются с местными православными приходами, просят кого-нибудь из прихода переписываться, встретить. Проверить на месте, действительно ли есть жилье, помочь, силами прихожан, сделать ремонт. Находятся добрые люди. Помогают устроиться. Привлекают к жизни в приходе.
Обо всем этом Наталья Николаевна рассказывает и просит подумать, может быть, кто-нибудь захочет получить такую помощь. Предлагает заполнить анкеты, и отослать их в комиссию. Света тоже пытается воззвать к благоразумию.
«Вы слушайте, слушайте. — Говорит она им. — Ведь это сейчас кажется, что все нормально будет. А потом проблемы начнутся — кто поможет?»
Наталья Николаевна спрашивает, ходит ли кто-нибудь из них в храм. К нашему удивлению многие поднимают руки.
— Ну а как батюшку вашего зовут?
— Отец Игнатий! — С радостным единством выкрикивают они. Говорят, очень жалеют, что сейчас его перевели на другой приход. Но, рассказывают, что он все равно приезжает, беседует, исповедует. Как же он может бросить чад. Тем более, многие у него крестились.
Потом все с шумом расходятся, таща за собой табуретки и сдерживаясь, что бы не ослушаться и не выбежать скорее вперед. Начальство и гости должны пройти первыми. Я даже сначала не поняла, что меня ждут, что бы пропустить вперед. Стояла между рядами девиц и ждала, когда все пройдут. А они терпеливо ждали меня.
Изнутри
Пока все были на производстве, мы воспользовались временем и попросили Свету показать нам где девочки работают и живут, столовую и конечно храм.
На производстве работают не все. Заключенные получают зарплату, зависящую от рабочих часов, разряда и т. д. В среднем 800-1500 в месяц. Зарплату на руки не выдают, а только по выходе из заключения.
Отряд. Все койки должны быть аккуратно застелены.
В столовой могут работать только те, кто прошел медицинское освидетельствование. Там чисто и все напоминает пионерский лагерь.
Храм — утешение в скорбях. Некоторые девочки, хоть и не считают себя верующими, но к церкви относятся «уважительно», как сами говорят. Я спрашивала у таких: «В колонии, бывало ли у вас так; ситуация настолько тяжелая, что отчетливо становится ясно — кроме Бога, вам сейчас никто не поможет. И вы начинали молиться?». Говорят, что было, и молились, но жизнь их после этого не менялась. С другой стороны, в колонии очень много тех, кто регулярно ходит в храм. Причащаются. Таких целая община.
РЦ
Живут там девушки, без охраны, а под надзором. То есть, девочек проверяют только каждые два-три часа. Восемь человек распределены по нескольким комнатам. Когда одна уходит по УДО, на ее место тут же поступает другая. Попасть туда можно, только имея оперативные показания: безукоризненную репутацию и отсутствие взысканий. И обязательно подходящие медицинские показания. Так как работать приходится в теплице и на ферме. А значит иметь дело с животными, молоком, продуктами.
Света говорит, что почти все стремятся оказаться в РЦ. И не удивительно! Это же почти дом. Там и кровати, а не нары. И телевизоры, и хозяйство свое, с кухней. Там они сами могут себе готовить. Хоть и остается возможность ходить и приносить еду из столовой. Работают РЦшные девочки, как все — на производстве. Но им еще доверена работа на ферме. А хозяйство там преогромное.
Просим рассказать Свету о том, с какой целью и как работает РЦ.
— Для облегчения вхождения в нормальную жизнь. — говорит Света. — Ведь многие из них даже чай себе заваривать не умеют. Особенно, если из детского дома девочка. Да и на свободе их часто ожидает неприспособленность и растерянность. Тут, в колонии всегда есть еда, постель, одежда. Конечно это не свобода. Но забота есть. А там, никому они не нужны будут. И если их еще здесь не научить жить по-человечески, правильно реагировать на конфликты, и предложения взяться за старое — может опять случиться беда.
В реабилитационном центре проводится работа с воспитателем, психологом. Каждое воскресение набираются группы и проводятся занятия. Ролевые игры, психологические беседы. И в колонии, и здесь, наши девочки могут ходить в секции. Например, есть секция «Марья искусница», где они учатся мастерить что-нибудь своими руками, вышивать. Есть очень полезные для них студии — «Хозяюшка» и «Твой имидж». Сами воспитатели ведут эти занятия. На уроках «Хозяюшки», вместе с воспитателями, девчонки из РЦ, учатся готовить и вести хозяйство сами. Такие пироги готовят! А в студии «Твой имидж» наши женщины обучают их всему тому, что должна знать любая девушка. Как за собой ухаживать, как правильно одеваться, краситься, вести себя в обществе, учат элементарному этикету.
Такой центр — это постепенный выход на свободу. Некоторые сначала скучают по зоне, по подружкам, а потом привыкают и ни за что не хотят обратно. «Там скучно», — говорят.
Вера
Во время нашей беседы открывается дверь и входит девушка, розовощекая и улыбчивая, как, с пылу с жару, но, увидев нас, она от неожиданности смущается и уже хочет уходить. Света ее останавливает и хочет познакомить с нами.
— Вот это Вера. Она тут уже давно…
— Сейчас. Я переоденусь, а то я от телят. — Просит прощения Вера и исчезает за дверью.
Пока она переодевалась, Света рассказала нам, что Вера из Москвы и училась в английской спецшколе. А сейчас готовиться к УДО и уже завтра можно будет сказать, что через месяц домой.
Возвращается Вера в спортивном костюме, причесанная и умытая. Чинно садиться на кровать. Она готова к разговору. Открытое лицо, внимательные и задорные глаза. Спрашиваем.
—У тебя тут иконки. Ты верующий человек?
— Да конечно. Просто сейчас трудно. Надо к экзаменам готовиться.
— Они тут школу заканчивают. — Поясняет Света. — Всем выдают диплом по окончании.
— И что, пишете в дипломе? Что окончена школа в колонии? — спрашиваем мы.
— Да нет, что вы! Пишем, школа села Льгово.
Замечу, что так бывает не в каждой колонии для несовершеннолетних.
— А что трудно? Молиться? — продолжаем разговор.
— В храм по воскресеньям ходить не успеваю.
— А в Москве ты в храм ходишь?
— Конечно. В тот, где меня еще маленькой крестили.
— А дома кто?
— Мама и брат младший.
— Ждут?
— Очень.
— А ты куда собираешься поступать, после школы?
— Думала в институт иностранных языков.
— Конечно. Что ж такому навыку пропадать. А тут ты помогала кому-нибудь с языком? Может, научила английскому кого-то?
Улыбается.
— Ну, помогала, конечно, в школе. А учила… Нет не получилось как-то.
—А как попала сюда? — задаем мы не очень правильный вопрос.
— По глупости. А пойдемте, я вам ферму покажу. — Вдруг радостно спрашивает Вера.
Мы удивленно переглядываемся: ферму?
— Да у нас тут целый зоопарк!
Света поясняет.
— Коровник есть. Два быка, двадцать коров, восемьдесят хрюшек! И все это не считая множества кошек, собаку, щенков. Девочки по трое работают на ферме. Только Вер, —Обращается Света к своей подопечной. — а как же запах….
Вера вопросительно и с надеждой смотрит нам в глаза. Ей так хочется показать нам свое хозяйство!
Мы уже радостно киваем головами. Ну, кто от такого предложения откажется!
Судите сами.
Послесловие
Есть такие места, которые по всем законам жизни должны быть печальными. И колония для несовершеннолетних одно из таких мест. Но из этой колонии я уезжала радостная. Так хотелось всем, всем, всем рассказать, что там, где я побывала, печаль отступает перед искренней любовью. Сидя в поезде и засыпая от усталости, я вспоминала, какие хорошие были лица у сотрудников; как в разговоре, среди привычных «девок» нет-нет, да и проскользнет «дети», «соберите детей»; в моих глазах плыли друг за другом в сонном видении синие занавесочки храмового окошка, смешная девица, загорающая на скамейке, мокрый нос бычка… я засыпала, чтобы проснуться уже на вокзале в Москве.
Так не бывает, скажет кто-то. Возможно. Скорей всего мы никогда за такое малое время не сможем понять, что на самом деле происходит внутри такого сложного общества — колонии преступников.
Но все это так хорошо, или почти так, до тех пор, пока эти дети находятся в колонии.
Они получат много того, что вообще никогда бы не знали, не окажись они тут. Заботу, образование, профессию. Но, как только они выйдут, их ждет страшная свобода. Свобода от любви. Свобода опять стать преступниками. И как тяжело им придется оказаться внезапно в совершенно другом – враждебном для них мире.
Кто поможет им там, на воле? Особенно тем, кто действительно хочет помощи, кому действительно страшно? Тем, кто еще не потерял надежду быть как все: работать, любить и быть любимыми; ходить в кино, есть мороженое, быть счастливыми; да мало ли найдется приятных занятий для человека с чистой совестью…
Текст и фото – Ирины СЕЧИНОЙ
