Московские газеты не выходили. Командующий войсками Московского военного округа генерал Иосиф Мрозовский запретил печатать сведения о том, что части Петроградского гарнизона начали переходить на сторону восставших. Москвичи все равно узнали об этом – по городу расходились листовки, размноженные на гектографах.
27 февраля 1917-го толпы людей шли к зданию Городской Думы на Воскресенской площади, где начал работать Временный революционный комитет. Над толпой развевались красные знамена.
Все это не нарушило жизнь Марфо-Мариинской обители милосердия. Шесть утра – подъем и уборка, половина восьмого – общая молитва в больничном храме, приветствие настоятельницы. Чай, беседа, послушания. Устав, окончательно сложившийся к 1913 году, не терпел изменений, даже если эти изменения происходили со всей Москвой и Россией.
Добираться до тех, кто был адресатом помощи обители, теперь было трудно, почти невозможно. Бедные кварталы были особенно неспокойны, знаменитая Хитровка тоже участвовала в революционных событиях, но фигурки в серых бумажных платьях, зашитых наглухо, проходили сквозь толпу беспрепятственно. В бедных, трущобных районах Москвы их хорошо знали.
Правила посещения больных и нуждающихся выработали только в 1913 году, хотя сама Марфо-Мариинская обитель открылась в 1909. Под руководством настоятельницы и духовника сестры готовились правильно исполнять послушание, проходя и краткий медицинский курс. В тесных квартирах-каморках Хитровки часто помощь оказывать надо было моментально, даже если потом больного устраивали в больницу.
Когда сестры вернулись с послушаний, последовала вечерняя трапеза и общая вечерняя молитва. Получив благословение настоятельницы, девушки ушли готовиться ко сну. Сама же настоятельница, великая княгиня Елизавета Федоровна, еще долго была в своем кабинете. Писала письма, перебирала документы, разговаривала с отцом Митрофаном Сребрянским, духовником обители.
Огромные волны
Елизавета Федоровна, вдова убитого бомбистом великого князя Сергея Александровича, была знакома с террором лично. Еще в 1916 году она писала императору Николаю II: «Всех нас вот-вот захлестнут огромные волны. Все классы – от низших и до высших, и даже те, кто сейчас на фронте, – дошли до предела! Какие еще трагедии могут разыграться? Какие еще страдания у нас впереди?».
Несколько недель в обители было тихо – в Москве устанавливалась новая власть. Сквозь праздничную толпу в городскую думу вели полицейских. А.Н. Вознесенский, очевидец событий, рассказывает: «Часто студенты и гимназисты, вооруженные какими-то игрушечными револьверами и саблями, конвоировали толпу здоровых и бравых городовых и околоточных. Впрочем, эти здоровые и бравые люди имели вид угнетенный и совершенно пассивный: они шли с опущенными головами под градом насмешек».
Студент с револьвером представлял новую власть, а точнее, двоевластие, и в Марфо-Мариинской. «К обители подъехал грузовик, в котором находилось несколько вооруженных солдат с унтер-офицером и одним студентом, – вспоминает Н.Е. Пестов, – Студент, видимо, не имел понятия, как обращаться с оружием. Он держал все время в руке револьвер, направляя дуло на каждого говорящего с ним».
Унтер-офицер сказал, что они пришли арестовывать сестру императрицы, студент же подошел в Елизавете Федоровне и направил на нее дуло своего револьвера.
– Опустите свою руку, я же женщина, – сказала она и положила руку на револьвер.
Пестов вспоминает, что студент сразу же сник и вышел. Унтер же узнал духовника обители, протоиерея Митрофана Сребрянского. Раньше о. Митрофан служил в Орле, долго был полковым священником и очень популярным – когда стало известно, что его переводят в Москву, паства умоляла не переезжать и пришла в сильное смущение. Именно в одной из орловских военных частей служил и этот унтер-офицер.
Первая атака была отбита, из Городской думы прислали отряд юнкеров для охраны.
Искали шпионов, а остались на службе
– Кого вы пришли арестовывать? Ведь здесь нет преступников, – говорил отец Митрофан революционерам, – Все, что имела матушка Елизавета, – она все отдала народу. На ее средства построена обитель, церковь, богадельня, приют для безродных детей, больница. Разве все это преступление?
У московской благотворительности начала века было лицо – великая княгиня Елизавета Федоровна Романова. Она стала символом гораздо раньше, чем основала свою обитель. Почти не было благотворительной сферы, которую бы она обделила вниманием. Почетная председательница Дома воспитания сирот убитых воинов, Почетный член общества слепых и Общества спасения на водах – перечислять можно очень долго, Елизавета Федоровна занимала больше 150 должностей в разных социальных организациях. Это был тот случай, когда «свадебный генерал» исполнял роль совершенно практическую – помимо участия собственными средствами, Елизавета Федоровна прикладывала много усилий, чтобы приучить высшее общество именно к системной, «умной» благотворительности.
В 1914 году первый подробный план милосердной деятельности Марфо-Мариинской обители старается систематизировать всю помощь, которая через нее проходит. Больница на 22 кровати с большой амбулаторией, медицинская библиотека, бесплатная выдача лекарств и благотворительная аптека (для нищих бесплатно, всем остальным с большой скидкой), приют для девочек-круглых сирот, воскресная школа для девушек и женщин с заводов и фабрик, безграмотных и полуграмотных. Лишь одна столовая для бедных (а их сеть постепенно расширялась) доставляла на дом почти четыреста обедов, преимущественно бедным женщинам, обремененным семьей и трудящимся на поденной работой. В уставе – примечание Елизаветы Федоровны: семьи должны быть лично известны сестрам, решение о помощи принимается только на основе постоянных посещений.
Все это продолжало работать и после Февральской революции, но налеты на обитель не прекращались. Одна из монахинь в своих воспоминаниях рассказывает: «Один раз ворвались к нам, надеясь найти склад оружия и спрятанных немецких шпионов». По рассказам, они не только не навредили сестрам, но и выстояли службу и даже приложились к кресту в ее конце. Достоверно, от нескольких свидетелей, известны только слова Елизаветы Федоровны по этому поводу: «Видимо, мы еще недостойны мученического венца».
Подростки разбежались, кормилицы уехали
Еще одним важным системным благотворительным заведением был Московский воспитательный дом. О масштабах его говорит то, что в среднем одновременно на нужды содержащихся в нем детей работало до 900 кормилиц. Всех их регулярно осматривали врачи и акушеры, женщины получали жалование, еду, новую одежду и белье. В сфере влияния этого заведения в пределах Московской губернии был 41 округ, куда отсылались дети на воспитание. Четыре раза в неделю няни с детьми, сопровождаемые военными или полицейскими сержантами, уезжали в деревню. На станциях их встречали крытые повозки, тоже с сопровождением. Эта система сломалась в первые же революционные дни – транспорт был переполнен, а сопровождать детей было больше некому.
Московский воспитательный дом выработал методику непрерывного призрения сирот до их замужества или совершеннолетия. Если в 1913 году в его округах только вскармливали более 20 тысяч детей, то к 1917 их число доходило уже до сотни тысяч. Все это осталось в прошлом.
Администрация находилась в столице, на Москворецкой набережной. В строительстве здания Воспитательного дома принимали участие архитекторы Карл Бланк и знаменитый Доменико Жилярди. В зданиях на смежной земле располагалось Ремесленное заведение Императорского Московского Воспитательного Дома, прародитель знаменитого до сих пор МГТУ им. Н.Э. Баумана. Здание Опекунского Совета, масштабное классическое здание, выстроили на Солянке.
Комплекс зданий оставался за благотворительностью до октября 1917, работая скорее по инерции. Система разрушалась стремительно – финансирования не было, часть подростков разбежалась, кормилицы тоже уезжали. Им не то, что не платили жалованье, часто администрация не могла их даже сытно покормить. В ноябре 1917 года приют закончил свое существование, все его ресурсы отдали профсоюзным учреждениям.
Час на сборы, и в последний путь
25 октября 2017 года началось Октябрьское восстание, вооруженное выступление большевиков в Москве, некоторые историки именно по нему датируют начало Гражданской войны в России. 28 октября юнкера взяли Кремль, начались тяжелые артиллерийские обстрелы. Максим Горький писал: «В сущности своей Московская бойня была кошмарным кровавым избиением младенцев. С одной стороны – юноши красногвардейцы, не умеющие держать ружья в руках, и солдаты, почти не отдающие себе отчета – кого ради они идут на смерть, чего ради убивают? С другой – ничтожная количественно кучка юнкеров, мужественно исполняющих свой «долг», как это было внушено им».
Жертвы среди мирного населения, масштабные передвижения людей и в Москву и из Москвы, породили хаос. В нем по-прежнему пытались осуществлять надзор за подопечными сестры Марфо-Мариинской обители. Елизавета Федоровна советовалась с отцом Митрофаном, отпускать ли сестер в восставший, неспокойный и опасный, город. Духовные руководители обители сошлись на том, что помощь, именно практическая помощь, нужна как никогда.
Новая большевистская власть поначалу не трогала благотворительную общину. По ходатайству Надежды Крупской, обитель даже поставили на довольствие. Грузовик дважды в неделю доставлял воблу, черный хлеб, овощи, сахар и суррогатные жиры. Это был обычный рацион для послереволюционной Москвы, он не давал возможность осуществлять благотворительную деятельность в прежнем масштабе, но и прекращена она не была.
После мартовского сепаратного мира с Германией Елизавете Федоровне сообщили, что немецкая сторона специально ходатайствовала о ее судьбе, она может уехать из России. Княгиня отказалась, как отказывалась и до того: «Я никому ничего дурного не сделала. Полагаюсь на волю Божью».
В третий пасхальный день 1918 года в Марфо-Мариинской обители служил молебен патриарх Тихон. Через полчаса по личному распоряжению Феликса Дзержинского в обитель приехала воинская команда, объявившая Елизавете Федоровне, что «гражданка Романова» должна немедленно все оставить и ехать в Сибирь, к своим родственникам.
Матушка попросила на сборы пять часов – она хотела подготовить документацию и передать дела. Ей дали один час. Сестры роптали, с криками «не отдадим матушку» кидались на солдат. Елизавета Федоровна успокоила их, благословила каждую и сказала: «Не плачьте, на том свете увидимся».
Обитель продолжала работать до 1926 года, потом на ее месте устроили поликлинику, где работали бывшие сестры под руководством княжны Татьяны Александровны Голицыной. В 1928 году ее арестовали. Арестовали и нескольких монахинь, многих вместе с настоятельницей Валентиной Гордеевой выслали в Туркестан.
Елизавета Федоровна окончила свою жизнь десятью годами раньше. В июле 1918 года рядом с городом Алапаевском ее вместе с другими мучениками живьем сбросили в Новую Селимскую шахту.
