В те дни 1990–1991 года десятки и сотни тысяч людей чувствовали то же, что десятки и сотни тысяч в 1903 году. Это чувство не может в полноте и силе сопровождать нас по жизни, хотя и теперь, припадая к преподобному Серафиму в Дивееве, многие могут ощутить его отголоски. Я уверена, что и сейчас Cвятая Русь сходится у раки мощей преподобного Серафима, и она жива, и она сильнее всего, что кажется нашему замутненному взору силой.
1990-е: второе обретение мощей
В 1980-х годах я не раз слышала от разных верующих людей, будто мощи преподобного Серафима скрываются там-то и там-то и скоро будут явлены. Так и произошло.
Предшествовало этому освящение Троицкого собора в Дивееве Великим постом 1990 года. Помню еще пустой собор, тщательно отмывавших полы женщин (все тогда трудились с невероятным подъемом и радостью!) и чей-то крик: «Иконы идут!»
Мы высыпали из собора – и, наверное, все почувствовали одно и то же: навстречу нам медленно и торжественно шли сами святые. Вот они вошли в собор, и он ожил. Вошло напрестольное Евангелие – его дали нести моему 12-летнему сыну. Внесли горящую лампаду, от которой зажгли все другие. Ко всенощной уже весь храм сиял и кипел людьми, а потом – великое освящение и первая литургия.
И, думаю, ответом на это стало событие, предчувствие которого было и ранее: обретение мощей преподобного в конце 1990 года там, где не ждали: в запасниках Ленинградского Музея истории религии и атеизма, располагавшегося в Казанском соборе. Описание, сделанное безбожниками при вскрытии мощей в 1920 году, позволило достоверно опознать их.
Вечером 6 февраля Петербург проводил преподобного Серафима из Троицкого собора Александро-Невской лавры на Московский вокзал, а утром поезд с мощами прибыл в Москву.
Площадь трех вокзалов была заполнена тысячами людей. Гигантский крестный ход с мощами преподобного двинулся к Богоявленскому собору. Иногда людское море прибивало к раке, плывущей над ним, иногда отдаляло, но это море были – мы.
Когда мы приблизились к Каланчевскому путепроводу, по нему проносилась электричка. Наш настоятель воскликнул: «Вы видите, куда она едет?» На электричке была указана станция: «Новый Иерусалим».
Мы и правда чувствовали себя тогда на пути к Небесному Иерусалиму, к Царству Небесному. Точнее, это Царство «приблизилось» к нам, как сказано в Евангелии.
До середины лета мощи пребывали в Богоявленском соборе, все приходы Москвы служили там по очереди акафист. Наш приход пел его целиком, без чтения, и всегда это было на одном дыхании восторга. А 28 июля 1991 года крестный ход с мощами преподобного отправился из Москвы в Дивеево. На этих проводах, снова собравших всю верующую столицу, я и выучила наизусть тропарь преподобному.
Все города, через которые провозили святые мощи, встречали их крестными ходами, снова вся Россия стекалась к преподобному Серафиму.
В Дивееве ждали прибытия. В главном соборе те, кто сумел туда пробраться, единым дыханием многократно пели тропарь Пасхи, и только одна женщина в волнении кричала: «Что вы делаете? Перестаньте! Разве вы не знаете пророчества?»
Конечно, мы все помнили пророчество преподобного: «Среди лета Пасху запоют!.. А потом наступит такая скорбь, какой не было от начала мира…». Но разве можно было остановить эту пасхальную радость, что бы за ней ни шло дальше? И уж точно я не ожидала от самой себя, что, когда к ступеням собора, недалеко от которых я буду стоять, подплывет сияющая рака со святыми мощами, обливаясь слезами, крикну: «О, как бы я хотела сейчас умереть!»
Бывают такие минуты в жизни – превыше всей жизни, уже над ней. Вот таким он пришел к нам, преподобный Серафим.
До прославления
Преподобный Серафим Саровский был прославлен в лике святых в 1903 году, но его почитание в народе началось еще при жизни: в Саровский монастырь стали стекаться люди за научением, окормлением, помощью.
После кончины старца в январе 1833 года это почитание только усиливалось в Сарове и Дивееве и через паломников распространялось далее. Оно дошло и до царской семьи: известно, что в сентябре 1860 года великая княжна Мария Александровна, семилетняя дочь Александра II, получила исцеление от тяжелейшего дифтерита после наложения на нее полумантии преподобного Серафима.
Почитание почитанием, но в Синодальный период, с Петровских времен, в Русской Церкви было фактически забыто дело прославления святых. За две сотни лет было канонизировано всего пять угодников Божиих. Но… тут вступил в действие сам преподобный Серафим.
«Серафим велел передать…»
В середине 1890-х годов в Дивеево приехал будущий священномученик митрополит Серафим (Чичагов), тогда еще священник Леонид. Он побывал у монахини Паши Саровской, помнившей преподобного.
«Едва я вошел к ней, как Паша, лежавшая в постели (она была очень старая и больная), воскликнула: «Вот хорошо, что ты пришел, я тебя давно поджидаю: преподобный Серафим велел тебе передать, чтобы ты доложил Государю, что наступило время открытия его мощей, прославления». Я ответил Паше, что по своему общественному положению не могу быть принятым Государем и передать ему в уста то, что она мне поручает… На это Паша сказала: «Я ничего не знаю, передала только то, что мне повелел преподобный».
Размышляя, как же выполнить это удивительное повеление, отец Леонид решил собрать документы и воспоминания тех, кто помнит святого старца, составить книгу, напечатать и поднести ее Императору, «чем и будет исполнена воля преподобного, переданная мне в категоричной форме Пашей». Так родилась «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря», которая была издана в 1896 году и преподнесена Государю. Она сильно повлияла на решение вопроса о прославлении преподобного Серафима. Примечательно, что канонизации преподобного Серафима заметно сопротивлялись многие церковные иерархи и обер-прокурор Священного Синода Победоносцев, но Государь был непреклонен.
1903 год: необычная толпа
Летом 1903 года в Саров и Дивеево сошлась буквально вся верующая Россия: «Шли молодые, шли в одиночку, шли семьями, шли старики и такие калеки, что понять было трудно, как эти люди вообще могли двигаться, – вспоминал князь Владимир Волконский. – Все время толпа была самого необыденного состава; казалось, что единения в этой толпе ни при каких условиях быть не может, как ни старайтесь, масло с водой не соедините; ведь трудно себе представить блестящего генерал-адъютанта, прижатого к рваному зипуну слепого богомольца… мордва, министры, бабы, придворные мундиры, грязнейшие зипуны, наряднейшие дамы, почти потерявшие человеческий облик кликуши, рваное торбище и последняя «модель» Ламановой – все это было вместе, и вы не чувствовали неловкости, не замечали разницы – ее просто не было; были разные переплеты, а содержание то же самое».
«Столь живого и тесного соединения русских людей в ограде церковной давно не видано было, – писал другой современник, – и так напоминает оно наше старое доброе время, когда собиралась и собралась наконец Cвятая Русь под единую власть Царя православного, когда в ограде Церкви все чувствовали себя как в дому Отца Небесного, когда не было этого печального разделения между народом и высшими слоями общества… и этого погибельного отделения интеллигенции от церкви, составляющего особо всеми чувствуемую злобу нашего времени».
Сколько теперь уже вписанных в наши святцы мучеников и исповедников, начиная с Царственных Страстотерпцев, было тогда, в 1903 году, в Сарове! Но в эти дни и совершенно безвестные, обыкновенные люди, собранные преподобным Серафимом, были несомненной частью живой Cвятой Руси.
Преподобный Серафим – о главном
То, что принято называть «Беседой о цели христианской жизни», впервые было опубликовано в газете «Московские ведомости» под названием «Дух Божий, явно почивший на отце Серафиме Саровском» как раз ко времени серафимовских торжеств.
Вдова помещика Николая Мотовилова, много послужившего преподобному Серафиму, передала оставшиеся от него бумаги духовному писателю Сергею Нилусу. «Но если бы кто мог видеть, – писал Нилус, – в каком виде достались мне бумаги Мотовилова!.. Пыль, галочьи и голубиные перья, птичий помет…. Все бумаги ветхие, исписанные беглым и до такой степени неразборчивым почерком, что я просто в ужас пришел: где тут разобраться?! …Особенно почерк был для меня камнем преткновения – я, помню, чуть не поддался отчаянию». В этом состоянии он горячо взмолился преподобному Серафиму… и наутро словно пелена упала с его глаз: все написанное стало ему понятно.
От преподобного Серафима не осталось никаких рукописей, никаких писем. Но записи Мотовилова с удивительной силой передают и слова преподобного Серафима, и его облик, и всю обстановку беседы, так что учение о стяжании Святого Духа как цели христианской жизни становится явственно зримым: как на иконе предстает образ действия Духа Святого в человеке.
«Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Духа Святого Божьего, – говорится в этой беседе. – Пост же, и бдение, и молитва, и милостыня, и всякое Христа ради делаемое доброе дело суть средства для стяжания Святого Духа Божьего. Заметьте, батюшка, что лишь только ради Христа делаемое доброе дело приносит нам плоды Святого Духа. Все же не ради Христа делаемое, хотя и доброе, мзды в жизни будущего века нам не представляет, да и в здешней жизни благодати Божией тоже не дает».
Некоторые исследователи жития преподобного Серафима относятся к этому тексту скептически, считая ее источник недостоверным. Но я думаю, что ни простоватый, и даже душевнобольной впоследствии помещик Николай Мотовилов, ни хороший духовный писатель Сергей Нилус, ни кто-либо из еще более талантливых, мудрых, духовных людей не смог бы изобрести и поведать учение о стяжании Духа Святого в той простоте и силе, в какой оно за всю историю Церкви никогда не излагалось, и изобразить само действие Святого Духа силой фантазии.
Это мог сделать только Сам Святой Дух – и сделал это таким таинственным путем, через этих людей и обстоятельства жизни, и в этом и состоит чудо. К тому же в конце беседы есть слова преподобного, многое объясняющие: «А я мню, – отвечал мне о. Серафим, – что Господь поможет вам навсегда удержать это в памяти, ибо иначе благость Его не преклонилась бы так мгновенно к смиренному молению моему и не предварила бы так скоро послушать убогого Серафима, тем более что и не для вас одних дано вам разуметь это, а через вас – для целого мира…»
И вот таким чудесным путем преподобный Серафим спустя десятки лет рассказал нам и всему миру о самом главном: о цели жизни христианской и о том, Кто есть Святой Дух.
Догматически, богословски в этой беседе нет ничего нового, «революционного», но она стала откровением для тысяч людей, раскрывает то, что они не могли бы усвоить из высокого богословия. Она доступна пониманию и чувству самого простого верующего человека, потому что в ней – живая и исполненная любви личность преподобного Серафима.
